Допрос Питера Крауза

Как-то мне позвонил начальник одного из таких лагерей и попросил — не смог бы я прочесть для оперативного состава лагеря лекцию на тему «Гитлеровцы в Западной Украине».

Я, конечно, охотно рассказал офицерам-чекистам о немецких злодеяниях.

Несколько дней спустя начальник лагеря снова позвонил мне:

— Любезность за любезность. Вы нам прочли лекцию, а мы можем предоставить вам возможность побеседовать с гестаповцем, выявленным чекистами среди рядовых солдат вермахта. Очень крупная птица! В 1937 году его принимал сам Адольф Гитлер. Этого типа помогли нам обнаружить немецкие антифашисты. Вчера его судили. Он получил двадцать пять лет, и, пока мы его не отправили после приговора в места не столь отдаленные, вы можете поговорить с ним. Есть у вас время и желание?

Еще бы! Не каждому литератору, даже в дни войны, выпадала такая удача!

На попутных машинах и трамвае примчался я в здание тогдашней Замарстиновской тюрьмы (теперь в ней располагается обычная городская больница, а тюрьма давно прекратила свое существование) и вместе с переводчиком вошел в следственную комнату. Там я и провел все воскресенье.

...По моим представлениям, бывший начальник гестапо Гамбурга, крупнейшей гавани Германии, города с миллионным населением, а затем начальник гестапо Львова должен был бы выглядеть весьма внушительно.

Когда же два конвоира ввели невзрачного, средних лет человечка в потертом солдатском мундире, в стоптанных сапогах немецкого покроя, лысоватого, с лицом, ничем не запоминающимся, я, по правде сказать, решил, что произошла досадная ошибка. Этот щелкает каблуками, благодарит меня, когда приглашаю его садиться. Но когда он охотно рекомендуется: «Питер Христиан Крауз»,— я понимаю, что ошибки нет. Да, передо мной тот самый Питер Христиан Крауз, который пытался настигнуть советского разведчика Николая Кузнецова и потерпел поражение в схватке с ним.

Мое преимущество перед Краузом заключалось в том, что он не знал, кто я такой, я же отлично был осведомлен, с какой обезвреженной змеей имею дело. По-видимому, Крауз принял меня за работника прокуратуры, призванного пересмотреть его дело и, может быть, сбавить срок заключения.

Рассчитывая снискать мое расположение, он был весьма откровенен, сыпал именами подчиненных ему гестаповцев; сообщая их бывшие адреса во Львове, рассказывал, откуда они родом, каковы их приметы и привычки, какую агентуру они оставили в городе.

— Сколько лет Эриху Энгелю и как он выглядел? — спросил я.

— Гауптштурмфюрер Эрих Энгель,— по-военному отрапортовал Крауз,— руководил рефератом «А», в моем четвертом отделе, то есть, собственно, в гестапо, и был первым моим заместителем. Он занимался коммунистами, социал-демократами, партизанами и вел борьбу с актами саботажа. Сейчас ему лет тридцать семь — тридцать восемь. Рост — метр шестьдесят восемь сантиметров. Плотен, мускулист. Волосы зачесывает назад, блондин, глаза карие, с зеленоватым оттенком, полное, круглое лицо. Особенных примет нет.

— Как и у вас?

— Яволь! Как и у меня.— И, осклабившись, добавил:— При такой внешности легче работать. Меньше бросаемся в глаза.

— Где сейчас Энгель?

— В июле 1944 года, перед вступлением советских войск во Львов, уехал в город Кассель. Его сменил штурмбанфюрер СС и уголовный советник Дергахе. Из Вены...

Я решил действовать в открытую.

— Скажите, Крауз,— прервал я,— дело Иванны Ставничей вел Энгель?

— И Энгель и Альфред Дитц,—услужливо ответил Крауз.— О, это было крупное дело — Ставничей! Я не мог им непосредственно заниматься, потому что мне была. поручена разработка деятельности подпольной «Народной гвардии Ивана Франко». Дело Ставничей восполняло наш провал в истории с гауптманом Паулем Зи-бертом — вашим разведчиком, которого мы упустили из Львова. Мы не смогли захватить его живым. Он погиб от руки украинских националистов на пути в Броды.

— Вы сами хорошо знаете подробности дела Ставничей?

— Яволь! — Крауз привстал и щелкнул каблуками.

Такое признание было для меня неожиданностью. Думалось, Крауз будет запираться, сваливать все на своих коллег, говорить, что ему неизвестна подлинная фамилия девушки, носившей сутану. А он проявлял полную готовность пролить свет на трагическую судьбу дочери отца Теодозия Ставничего!