Глава 33

Катька приехала в Москву на автобусе. Девушка выгрузилась на Павелецком вокзале с огромным чемоданом, двумя сумками и пакетом с мелочевкой, которая не поместилась в сумки при всем катькином опыте упаковывания вещей. Катька ждала Веру, слегка оперевшись на чемодан, и как обычно пялилась по сторонам, разглядывая прохожих. В кошельке лежало восемьсот восемьдесят рублей и это были единственные деньги, так как ее карту с отложенной суммой на первые два месяца жизни за два дня до переезда в Москву заблокировала налоговая, за неоплаченное предпринимательство, открытое несколько лет назад. «Заебись! — подумала Катька. — Хорошее начало!».

Веру Катька не видела пару лет, подруга давно уже жила в Москве и активно звала покорять столицу. В конце концов, Катька приехала, но приехала не поддавшись Веркиным уговорам, а по делу, по своему личному делу, о котором никто не знал. Катька написала книгу, на ее взгляд вполне интересную, более того, девушка нашла спонсора для издания книги, сейчас ей предстояло найти издательство и согласовать условия контракта. Еще Катьке нужно было поработать над некоторыми главами своего научно-фантастического романа, постоянно варившегося у нее в голове.

Вера вышла из подземного перехода и улыбнулась, завидев подругу. Высокая, непривычно худая и заметно постаревшая. «Да, Верка сдала. — подумала Катька, сожалея об уходящей красоте подруге. — Верке сколько сейчас, тридцать восемь? И похудела так, ей не идет, волосы отрастила, они ее еще больше старят».

— Ну, привет! Как доехала? Все хорошо? — Вера обняла Катьку, и они поцеловались.

— Ну, относительно, Вер. Потом расскажу, давай уж скорее приедем домой, в ванную хочу и жрать.

— Ну понятно, ты не меняешься. — улыбнулась Вера желаниям подруги.

— Ого! У тебя сколько вещей? Здесь чемодан и сумки, и еще лежат квитанции на восемь коробок, забрать нужно на почте.

— Восемь? Должно быть одиннадцать!

— Одиннадцать? Катька, ты упаковала всю квартиру что ли?

— Нет, только необходимое… — подруга на секунду задумалась — Так, последние три я отправляла перед отъездом, они еще не пришли, да точно. Бери сумки, они не очень тяжелые, я потащу чемодан, в нем тридцать два килограмма. Кстати, побила рекорд, это максимальный вес, который я когда-либо в нем перевозила и это при том, что он рассчитан на двадцать пять! — похвалилась Катька, хлопая по пузатому чемодану.

— Да он сейчас родит у тебя, и наверно, тройню! Ох, Катька, ни хера себе не тяжелые, килограмм по десять в каждой! — сверкнула Верка своими почти черными глазами на подругу, поднимая сумки.

— Думаю, по двенадцать, но ты же сказала, что наша квартира недалеко?

— Да, ехать пятнадцать минут, но потом еще идти столько же! Ладно, взяли.

Катька уважала Верку за то, что та никогда не ныла и не жаловалась, просто брала и делала.

Девушки спустились в переход, катить чемодан было еще легко, но ступеньки давались Катькиному беременному тройней чемодану с кровью. Специальных спусков не было, поднять тридцать два килограмма у нее не хватало сил, поэтому приходилось грубо спукать его по ступенькам. Катька переживала, что если сейчас сломается ручка или колесики, то «Пизда! Хрен я его вообще тогда дотащу!». С горем пополам подруги добрались до турникетов.

— Я тебя сейчас пропущу. Быстро сначала чемодан, потом сама.

— Да проскочим! — не придала значения веркиным словам Катька. Дверцы турникета захлопнулись между Катькой и чемоданом, больно ударив девушку по руке.

— Блять! Я же сказала сначала чемодан, а потом сама! Куда ты поперлась?!

— Ай! Ну я же не знала! Почему он захлопнулся вообще?

— Да потому что даже турникет принял твой чемодан за человека!

Вдруг дверцы открылись, и Катька протащила чемодан к себе.

— Спасибо! — крикнула Верка уходящему мужчине.

— Ой, он что за нас заплатил? — удивилась Катька.

— Да! Проходи быстрее не задерживай!

Катька очень боялась эскалаторов, особенно после нашумевшей истории, когда лента эскалатора порвалась и люди попадали в крутящийся жернов в шахте, такой рисовалась картина в воображении девушки. Катька, преодолев страх, взгромоздилась на ступеньку эскалатора чуть не сломав ручку чемодана, который никак не хотел вставать, полностью загородив левый проход. Верка махала снизу, показывая на чемодан, но Катька не понимала почему.

— Девушка, чемодан уберите! Здесь проходят! — надменно одернула бегущая женщина. Катька, засуетилась, пытаясь подвинуть тридцатикилограммовый чемодан, но на ступеньках выше и ниже стояли люди.

— Здесь надо было тоже сначала поставить чемодан на ступеньку, а потом становиться самой — выговаривала Верка подруге. — Давай я его потащу, а ты бери сумки. И левую сторону никогда не занимай, она для прохода, для тех, кто спешит.

Катька слегка обиделась, ей было неловко за свою нерасторопность и невежество. Но уже через полгода с головы до ног влившись в суетную жизнь столицы, девушка, всегда бегущая по левой стороне эскалатора, с рюкзаком спортивной формы на спине и распечаткой какой-нибудь книги в руках, резко бросала таким же «новеньким»: «Пропустите! Левая сторона для прохода! Из леса что ли!».

Катька приехала в Москву в период, когда произошел резкий скачок доллара и евро, с тридцати и сорока рублей за месяц они стали семьдесят и восемьдесят. И компания, откликнувшаяся на спонсорство книги, попросила тайм аут. Без денег редакция печатать книгу отказалась.

— Екатерина, вы еще никто и знать вас никто не знает. Роман ваш, скажем прямо, средненький, сюжет не нов, мы не можем идти на такие риски, по сути печатать кота в мешке. — учтиво объяснял ситуацию Глеб Сергеевич, главный редактор издательства. — Мой вам совет — ждите ответа от спонсора или ищите новых… И работайте над книгой, персонажи сыроваты… Вы дописали о школе и о главной героине то, что мы с вами обсуждали?

— Да, конечно. — поникнув ответила Катька. Она не то что дописала, она весь декабрь и новогодний январь не вылезала из-за стола, пересматривая, перечитывая, переписывая каждую главу, каждую строчку, каждое слово своего романа.

Девушка вышла из редакции, как обычно прижимая к груди распечатку книги. Очень точно многие авторы называют свои книги — своими детьми. Потому что первое время, когда книга еще не вышла в свет, пока писатель ее никуда не отпустил, он носит ее у груди, как младенца, он ее кормит и поит до тех пор пока она не окрепнет, до тех пор пока она не наберет силу. Но писатели бывают разные и дети их тоже, кто-то сразу отрывает от сиськи и бросает на растерзание миру, зачиная следующего, и не проходит и года, только откашляв родовую слизь, уже пищит четвертый. И смотрят эти, голодные и недоласканные, похожие друг на друга, будто близнецы, дети на суровый мир морща узкий лобик и не понимая зачем и для кого они здесь. Обычно такие дети долго не живут, моментами пригретые сердобольными мамашками в отпуске или дороге.

Шел снег. Катька крепче прижала листы к груди, чтобы не намокли. Она не обиделась на редактора, он был прав, да и книга сыровата, мало описаний, слишком много диалогов. Надо работать, ра-бо-тать…

В кошельке было четыреста рублей и на какой срок непонятно, потому что компания, в которую на тот момент устроилась Катька, еженедельно меняла план и мотивацию, отношения с ее непосредственным руководителем были напряженными, и Катька уже сомневалась, что она вообще что-либо получит.

«Где опять брать деньги на квартиру? Просить еще раз у Сергеича или Альки… Неудобно конечно, уехала, блять, покорять Москву, писательница хренова… Но другого выхода нет… Ну ладно, не сахарная!»

Рыжий бигль, свернувшись калачиком, грелся на солнце. Весенний ветерок щекотал псу глаза и нос, принося с собой тополиные пушинки.

Конечно же Торри не сыграл Сергею собачий вальс, и Вика Петрашевская, талантливая выпускница Гнесинки, через пару дней заселившая соседнюю палату, тоже не сыграла умирающему мужчине этот чертов Собачий вальс. Она играла «Адажио» и «Летнюю грозу», «Лебедя» и «Историю любви», «Секретный сад» и «Ромео и Джульетту». Вика играла несколько часов в день, когда ее тонкие почти прозрачные кисти были свободны от капельниц и, пожиравшая девушку уже третий год, лейкемия давала ей несколько часов жизни. Вика играла на скрипке эту прекрасную музыку, а Сергей плакал, изгрызв в клочья застиранную больничную простыню. Для Вики эти мелодии были уходящими, последними в ее двадцатичетырехлетней осени. Для Сергея же все только начиналось, в сорок лет, новая жизнь, его жизнь. Жизнь, которой он обязан Вике и тому смешному рыжему биглю, прибегающему иногда к нему посидеть рядом на скамейке в больничном саду. И еще одному человеку, о существовании которого Сергей даже не подозревал. Но кто-то всегда остается за кадром.