Похищение в Париже

25 января 1930 года проживавший в Париже русский эмигрант получил короткую записку с предложением о встрече. Записка была прочитана и тут же уничтожена. Получивший ее после минутного размышления согласно кивнул, и принесший записку покинул небольшую квартиру на четвертом этаже дома № 26 по улице Руссель, избежав встречи с кем-либо из домочадцев.

Для этого не требовалось особого умения. Хозяин дома не посвящал в свои дела даже самых близких людей. Правила конспирации были для него превыше всего. Жене полагалось знать только то, что муж считал нужным говорить сам. На следующий год после переселения на улицу Руссель у них родился сын Павел, украсив их новую жизнь. И все эти годы вместе с ними жил денщик.

Впрочем, никаких денщиков, конечно же, хозяину дома не полагалось, потому что более не существовало армии, где он когда-то дослужился до генеральских эполет. Но сам хозяин, вынужденно сняв форму, продолжал числить себя на военной службе и даже пытался вести собственную войну с теми, кого считал своими злейшими врагами и погубителями родины.

Как бы то ни было, денщик Федоров предпочел остаться с генералом и выполнял обязанности уборщицы, кухарки и состоял нянькой при маленьком Павле, словом, был прислугой за все. Только от роли швейцара он был избавлен. Дверь открывал сам генерал. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его частых посетителей. И, когда к нему кто-то приходил, даже жене запрещалось входить в кабинет.

Воров и грабителей хозяин, как человек военный, не боялся. У него, конечно же, были опасные враги, поэтому его соратники — бывшие русские офицеры, осевшие в Париже, пытались охранять своего командира, генерала Кутепова.

В 1928 году, после смерти генерала Врангеля и великого князя Николая Николаевича, генерал Александр Павлович Кутепов возглавил Российский общевоинский союз, объединивший остатки Добровольческой армии.

Русские офицеры, работавшие в Париже таксистами, по очереди возили и охраняли своего генерала. Его возили, сменяясь, тридцать три водителя такси — бывшие офицеры, — по одному человеку на каждый день месяца, трое в резерве. Но это не была постоянная, круглосуточная охрана. Офицеры сопровождали генерала в тех случаях, когда ему грозила опасность. Записка, полученная генералом 25 января, не сулила никаких неприятностей. Намеченная на воскресенье встреча даже не нарушила обычный распорядок дня Кутепова.

В воскресенье в одиннадцать часов утра Кутепов обещался быть на панихиде по генералу Каульбарсу в церкви Галлиполийского союза. К обеду он просил ждать себя к половине первого. А после обеда Александр Павлович собирался поехать с женой и сыном за город, чтобы осмотреть виллу, которую они предполагали снять.

Педантичный, скрупулезно точный, никогда не опаздывавший Кутепов вышел из дома ровно в половине одиннадцатого. Идти ему было не больше двадцати минут. Короткая встреча, на которую его пригласили накануне, была назначена на трамвайной остановке на улице Сэвр. Кутепов появился на остановке точно в срок. Но назначивший ему встречу не явился.

Против обыкновения Кутепов решил немного подождать. Ему было важно поговорить с автором записки, который обещал солидную материальную помощь Российскому общевоинскому союзу. А РОВС, как, впрочем, и вся эмиграция, ни в чем так не нуждался, как в деньгах.

Но щедрый меценат так и не появился. Больше пятнадцати минут Кутепов не мог позволить себе ждать. По улице Удино он пошел в сторону бульвара Инвалидов. Погруженный в свои мысли, он ничего не замечал. Ни две странно замершие в неудобном для стоянки месте легковые машины с пассажирами, ни полицейского, который прежде здесь никогда не стоял.

А ведь Кутепов ходил по этой дороге в церковь каждое воскресенье и мог бы обратить внимание на странно напряженного полицейского, не очень похожего на вальяжных парижских ажанов. Впрочем, в предшествовавшие этому воскресенью дни полицейский уже несколько раз появлялся на перекрестке, и местные жители, приятно обрадованные заботой префектуры, уже успели к нему привыкнуть.

Когда Кутепов поравнялся с одной из двух легковых машин, из нее одновременно вышли два человека и остановили генерала. Один из них повелительным тоном сказал генералу, который давно не надевал формы:

— Господин Кутепов? Мы из полиции. Вам придется поехать с нами в префектуру. Вопрос важный и не терпит отлагательств.

Кутепову показалось странным, что полиция приглашает его таким странным образом, тем более в воскресенье. Российский общевоинский союз старался поддерживать наилучшие отношения с префектурой полиции, но для французов, понимал Кутепов, русские офицеры все равно оставались нежелательными иностранцами. Секунду он колебался. Но фигура полицейского в форме снимала все сомнения. Ссориться с полицией генералу не хотелось. Кутепов кивнул.

Дверца была предусмотрительно распахнута, Кутепов уселся на заднее сиденье, и машина рванула с места. Генерал не оглянулся и потому не увидел, что полицейский внезапно решил покинуть свой пост. Он уселся во вторую машину, которая устремилась вслед за первой.

Кутепов сидел молча, не пытаясь расспрашивать своих спутников. Он справедливо считал их простыми исполнителями. Он равнодушно смотрел в окно. Машина ехала по хорошо знакомым ему после стольких лет в Париже улицам, сворачивая с одной на другую. Кутепов не мог понять, почему водитель выбрал такой странный маршрут.

— Куда мы едем? — спросил он по-французски, тщательно выговаривая каждое слово.

Сидевший рядом с водителем немолодой человек оглянулся.

— Можете говорить по-русски, — сказал он. — Мы сотрудники Объединенного государственного политического управления СССР. Все, генерал, вы отвоевались.

Двое оперативников навалились на Кутепова, ловя руки и затыкая ему рот.

Соратники Кутепова, тщетно прождавшие генерала в Галлиполийской церкви, в конце концов позвонили ему домой. Но домой генерал не вернулся.

Генерал Кутепов был одним из самых заметных русских в Париже, и к поискам присоединилось множество добровольцев. Парижские газеты были возмущены, писали, что генерал был другом Франции, председателем союза бывших русских фронтовиков. Но поиски оказались безуспешными. Генерал словно испарился…

Кутепову было сорок восемь лет — возраст расцвета для политика или военачальника. РОВС держался на его энергии, инициативе и личном авторитете. Кутепов сам руководил боевой и разведывательной работой РОВС, которая так тревожила Москву.

Кутепов, человек властный и деспотичный, хотел превратить РОВС из клуба ветеранов, вспоминающих былые битвы, в боевую организацию. Верил, что большевики в Москве долго не продержатся, народ их свергнет. Но надо помочь организовать внутреннее сопротивление большевистской власти.

Расследование обстоятельств загадочного исчезновения Кутепова ничем не окончилось. Хотя почти вся эмиграция была уверена, что это дело рук ОГПУ, французская полиция вела расследование без особого рвения. Эмиграция была бессильна. Генералу Евгению Карловичу Миллеру, который стал преемником Кутепова на посту председателя РОВС, оставалось только давать возмущенные интервью парижским журналистам:

— Гипотеза о бегстве Александра Павловича безусловно исключается. Недавно женившийся и имеющий горячо им любимого сына, генерал Кутепов всегда был образцовым мужем и отцом. С другой стороны, вообще не существовало каких-либо причин, которые могли бы подвигнуть Кутепова на бегство. Остается гипотеза о похищении…

До России Кутепова не довезли. Одии говорили, что он умер от сердечного приступа на судне, когда до Новороссийска оставалось каких-нибудь сто миль. Но многие шептались, что Кутепова убили прямо в Париже, а труп растворили в ванне с кислотой. Его судьбу вспомнят, когда в Париже похитят его преемника на посту главы РОВС, а в центре громкого скандала окажется не менее известный в эмиграции генерал Скоблин.

До 1930 года судьба Николая Владимировича Скоблина ничем не отличалась от судеб многих русских офицеров, вступивших в ряды Добровольческой армии. Он командовал Корниловским полком, одним из четырех полков, которые были укомплектованы только офицерами и считались цветом Добровольческой армии. Корниловцы, алексеевцы, марковцы, дроздовцы — так с гордостью именовали себя военнослужащие полков Добровольческой армии, носивших имена четырех генералов — Корнилова, Алексеева, Маркова, Дроздовского. Позднее полки были развернуты в дивизии.

Скоблин покинул Россию в 1920 году вместе с разбитой армией Врангеля. Из галлиполийского лагеря перебрался в Париж, где занял заметное место в среде русской эмиграции. Считался влиятельной фигурой в Российском общевоинском союзе. Он был известен еще и благодаря своей жене — Надежде Васильевне Плевицкой, замечательной певице, которая в юном возрасте исполнением народных песен очаровала русскую публику и даже была принята при императорском дворе.

Этот брак сложился при весьма драматических обстоятельствах. Надежда Плевицкая не сразу оказалась в лагере белых. Первые годы гражданской войны она оставалась в Советской России. Но во время фронтовых гастролей попала в плен к белым и встретила молодого командира Корниловского полка Скоблина, который, несмотря на немалую разницу в возрасте, по уши в нее влюбился и завоевал ее руку и сердце.

Певец Александр Вертинский сразу же обратил на них внимание:

«В русском ресторане «Большой Московский Эрмитаж» в Париже пела и Надежда Плевицкая. Каждый вечер ее привозил и увозил на маленькой машине тоже маленький генерал Скоблин. Ничем особенным он не отличался. Довольно скромный и даже застенчивый, он скорее выглядел забитым мужем у такой энергичной и волевой женщины, как Плевицкая».

Тем не менее, Александр Вертинский отметил, что среди бывших офицеров Скоблина уважали, с подчеркнутым вниманием к нему относились руководители Российского общевоинского союза генералы Кутепов и Миллер: «И с семьей Кутепова, и с семьей Миллера Плевицкая и Скоблин очень дружили еще со времен Галлиполи, где Плевицкая жила со своим мужем и часто выступала».

Никто из них не знал, что осенью 1930 года генерал Скоблин стал агентом советской разведки. Он был осведомлен обо всем, что планировалось в кругах русской эмиграции. В том числе о самом секретном — о совместных операциях с участием разведок Румынии, Польши, Болгарии и Финляндии.

Надежда Васильевна Плевицкая охотно помогала мужу. Поездки на гастроли, в которых ее всегда сопровождал Скоблин, давали ему возможность узнавать все, что происходит в отделах РОВС в других странах. Кроме того, Плевицкая копировала секретные документы Общевоинского союза, которые Скоблин приносил домой, писала за него агентурные донесения.

У руководителей советской разведки возник дерзкий план. А что если устранить Миллера? Его место почти наверняка займет Скоблин. И тогда вся деятельность военной эмиграции будет под контролем Москвы.

Утром 22 сентября 1937 года Евгений Карлович Миллер занимался делами у себя в кабинете. В начале первого сказал начальнику канцелярии РОВС генералу Павлу Кусонскому, что у него назначено свидание в 12.30, после чего он намерен вернуться на службу. Но в штаб РОВС Миллер больше не вернулся.

Миллер, помня историю Кутепова, имел обыкновение, уходя на встречу, оставлять дома или в рабочем кабинете пакет, который следовало вскрыть в случае его неоправданно долгого отсутствия. В пакет Миллер клал записку с точным указанием, куда, когда и с кем он собирался встретиться. Так же он поступил и 22 сентября.

В тот день Скоблин отвез жену в модный магазин «Каролина» и оставил ее там, обещав вернуться за ней часа через полтора — после встречи с Миллером. Николай Владимирович сел в свой автомобиль и уехал. С генералом Миллером они встретились на углу улиц Раффэ и Жасмэн. Здесь Скоблина и Миллера ждал еще один господин.

Скоблин оставил свой автомобиль, и они втроем, разговаривая, пошли по улице Раффэ к калитке дома на бульваре Монморанси, который был снят в 1936 году советским полпредом Владимиром Потемкиным за тридцать тысяч франков в год. В этом доме находилась школа для детей советских сотрудников, работавших в Париже. Но в сентябре каникулы еще не закончились, и школа пустовала. Здание сторожила одна безграмотная женщина.

Позднее следствие придет к выводу, что место для похищения генерала Миллера было выбрано очень удачно. Советский дом находился на окраине Парижа, возле Булонского леса, в тогда пустынном месте, где редко можно было встретить прохожего — особенно в обеденные часы. Но следствие найдет свидетеля последних минут свободной жизни генерала Миллера! Это был бывший офицер Добровольческой армии, который 22 сентября находился на террасе дома всего в нескольких десятках метров от советской виллы на бульваре Монморанси. Оттуда офицер прекрасно видел, как у самого входа в советский дом стояли хорошо ему известные Миллер и Скоблин, а между ними — спиной к нему — находился какой-то человек плотного сложения.

Скоблин в чем-то убеждал Миллера и показывал ему на калитку советского дома. По-видимому, предлагал войти. Миллер колебался. Что произошло потом, свидетель не видел, так как в это время его позвали с террасы внутрь дома. Он не придал никакого значения виденной им сцене. Только на другой день, прочитав в газетах о похищении Миллера и исчезновении Скоблина, он понял, чему был свидетелем.

Генерала Миллера втолкнули в дом, где находились оперативники главного управления государственной безопасности НКВД, дали хлороформ, уже в бессознательном состоянии заткнули рот и связали руки и ноги. Через несколько минут к дому подкатил большой новый восьмицилиндровый грузовик компании «Форд», приобретенный советским полпредством. В грузовик погрузили большой ящик, который несли вчетвером.

Передав Миллера оперативной группе НКВД, Скоблин освободился и на машине поехал за Плевицкой.

Миллера уже искали, а Скоблин лег спать, не подозревая, что в половине одиннадцатого вечера генерал Кусонский, встревоженный непонятным исчезновением председателя РОВС, вскроет оставленный Миллером конверт и прочтет:

«У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе в балканских странах Штроманом и с Вернером, чиновником здешнего германского посольства. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку».

Кусонский был потрясен прочитанным. Послали за Скоблиным.

Николай Владимирович без шляпы в легком летнем пальто на такси поехал на улицу Колизе. Отправляясь в РОВС, он, надо полагать, строил амбициозные планы и намеревался взять на себя обязанности и главного расследователя загадочного исчезновения Миллера, и его функции по руководству РОВС. Но события развивались совсем не так, как планировали Скоблин, Плевицкая и их руководители из 5-го отдела главного управления государственной безопасности НКВД СССР.

Скоблина сразу же спросили:

— Где Миллер?

— Я не знаю, — спокойно ответил Скоблин.

— Когда вы его видели в последний раз?

— В воскресенье, — не моргнув глазом, сказал Скоблин.

Тогда ему показали записку, оставленную Миллером.

Скоблин смутился, но тут же хладнокровие вернулось к нему. Он стал говорить, что в это время они с женой сидели в ресторане, у них есть свидетели. Адмирал Кедров и генерал Кусонский сказали, что направляются в комиссариат полиции, и предложили ему поехать вместе с ними.

Скоблин понял: все рухнуло. Предположил, что в полиции его первым делом арестуют. Он понял, что надо спасаться. Он улучил минуту, когда внимание растерявшихся руководителей РОВС было отвлечено от него, вышел из комнаты и исчез.

А что произошло с генералом Миллером?

Когда генерала хватились, машина, увозившая Евгения Карловича Миллера, была уже далеко от Парижа. Связанного генерала, которому дали хлороформ, везли в портовый город Гавр. Здесь в порту на разгрузке стояло советское судно «Мария Ульянова», которое доставило бараньи кожи на общую сумму в девять миллионов франков. Портовой команде оставалось выгрузить еще шестьсот тюков, когда «Мария Ульянова» стала готовиться к немедленному отходу. Капитан получил по радио мало понятный ему приказ принять важный дипломатический груз и немедленно покинуть порт. Так что шестьсот тюков с бараньими кожами вернулись в Россию, где их перегрузили на другой пароход и доставили на сей раз в Бордо.

Машина, покрытая пылью, подкатила к самому причалу. Стоял туман. Из машины выскочил какой-то немолодой человек и с неожиданной для его возраста прытью поднялся по трапу. Вахтенный провел его прямо к капитану. На несколько минут они остались один на один в капитанской каюте. Потом капитан стремительно прошел в рубку, а гость вернулся к трапу, чтобы помочь втащить на борт тяжелый груз. По приказу капитана с палубы убрали всех матросов.

Таможенникам предъявили документы, из которых следовало, что в ящике содержится дипломатическая переписка советского полномочного представительства во Французской республике. Дипломатическая переписка таможенному досмотру не подлежит.

Полицейское расследование быстро привело сыщиков в Гавр. Они справедливо заподозрили, что Миллера увозят на советском судне. Но 29 сентября «Мария Ульянова» дошла до Ленинграда, на следующий день Миллера доставили в Москву.

А где же спрятался Скоблин?

Там, где ни полиции, ни контрразведке РОВС никогда бы ни пришло в голову его искать. С первого этажа дома на улице Колизе, где находился штаб Русского общевоинского союза, Николай Владимирович поднялся на второй этаж, в квартиру бывшего министра Временного правительства, бывшего министра в сибирском правительстве Колчака, видного в прошлом московского промышленника Сергея Николаевича Третьякова.

Бывший министр, обедневший и одинокий, к тому времени семь лет работал на советскую разведку. В кабинете председателя РОВС советские разведчики ночью установили подслушивающее устройство, и несколько лет подряд бывший министр Сергей Третьяков каждодневно проводил несколько часов с карандашом в руках, надев наушники и записывая все, что ему удавалось услышать. Затем он составлял донесение и передавал его сотруднику парижской резидентуры советской разведки.

Третьяков и спрятал у себя Скоблина. Затем Николай Владимирович встретился с советскими разведчиками, которые спрятали его в полпредстве. Вся французская полиция получила описание Скоблина, его надеялись перехватить на железнодорожных вокзалах и морских портах. Но напрасно… Считается, что Николая Владимировича Скоблина вывезли в Испанию, где след генерала исчезает навсегда. В Испании шла гражданская война, и говорили, что он погиб при бомбардировке. Скорее, чекисты от него избавились.

А Надежду Плевицкую вместо мужа обвинили в «соучастии в похищении генерала Миллера и насилии над ним». Следствие по делу Плевицкой продолжалось больше года. Суд начался 5 декабря 1938 года, когда бывший председатель РОВС Миллер сидел во внутренней тюрьме НКВД в Москве, а мечтавшего занять его место Скоблина уже не было в живых.

Следствие пришло к следующим выводам:

«Между супругами существовал сговор, предшествовавший преступлению. Следует добавить, что, будучи на семь лет старше мужа, Скоблина-Плевицкая, по общему отзыву, имела огромное влияние на него. Она была в курсе всех действий мужа, принимала деятельное участие во всех его начинаниях, получала на свое имя шифрованные письма и документы политического значения, причем в некоторых документах указывалось даже, что содержание их не должно сообщаться мужу. Некоторые свидетели прямо называют ее злым гением Скоблина…»

Собравшиеся в зале эмигранты увидели Плевицкую похудевшей, бледной, с выступающими скулами, с запавшими щеками, всю в черном. Темные волосы были туго стянуты черной повязкой, на руках черные перчатки. Поникшая поза, замедленные жесты. На допросах она теряла самообладание. Участники процесса с чувством презрения и сочувствия одновременно смотрели на то умоляющую, то кидающуюся из стороны в сторону, растрепанную, кричащую, рыдающую, обезумевшую от страха женщину.

Сидевшие в зале считали, что Плевицкая избегает или не смеет смотреть на толпу русских людей, потому что чувствует их враждебность — и свое одиночество. Все против одной. Одна — против всех…

Французские присяжные склонны выносить мягкие приговоры женщинам, которые действовали под влиянием мужей. Но в деле Надежды Васильевны Плевицкой присяжные не нашли для нее смягчающих обстоятельств. Приговор: двадцать лет каторжных работ, еще десять лет после этого осужденной запрещается ступать на землю Франции.

И прокурор еще сказал, что сожалеет, что по закону не может требовать для Плевицкой большего наказания. С учетом ее возраста — ей было пятьдесят четыре года — это означало пожизненное заключение. Фактически на ней отыгрались за исчезнувшего Скоблина. Кассационный суд отказал в пересмотре дела. Президент Франции не захотел ее помиловать. Владимир Бурцев радостно написал: «Пусть гниет в тюрьме!»

Бывшего генерала Миллера расстреляли 11 мая 1939 года во внутренней тюрьме главного управления государственной безопасности НКВД. Он содержался под именем Петра Васильевича Иванова и под этим же именем был приговорен к смерти.

Надежда Васильевна Плевицкая умерла во французской каторжной тюрьме в 1940 году. Парижская резидентура советской разведки равнодушно передала в центр последнее сообщение о своем агенте по кличке «Фермерша»:

«Перед смертью ее исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она все рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».