От сверхдержавы — к «Империи»: интеллектуальный императив

От сверхдержавы — к «Империи»: интеллектуальный императив

Новый мировой либерально-капиталистический порядок, несущий угрозу всем народам и цивилизациям, зиждется на военно-политическом могуществе Соединенных Штатов Америки — единственной сверхдержавы современного мира.

Создание «Империи», как отмечают Антонио Негри и Майкл Хардт в фундаментальной работе «Империя», появление неолиберализма как глобальной политической силы тесно связано с историей США и их политической системы. Саму книгу Антонио Негри[4] и Майкла Хардта[5] «Империя» прочли все, кто позиционирует себя как думающих и ответственных людей. Это, безусловно, бестселлер, и рецензии на него вышли во всех самых авторитетных мировых изданиях. Но дело не только в этом. Книга Негри и Хардта «Империя» сразу же стала самостоятельным политологическим концептом XXI века, так же как тексты Самуила Хантингтона «Столкновение цивилизаций» и «Конец Истории» Фрэнсиса Фукуямы. Во всех трех случаях речь идет об обобщении основополагающих тенденций развития мировой истории, о содержании и судьбе «нового мирового порядка», об «образе будущего». Лаконичность, афористичность, ответственность и программный характер всех трех текстов делает их своеобразными интеллектуальными вехами нового глобального мира. Но если Фукуяма — оптимист глобального либерального проекта, Хантингтон — пессимист, то Негри и Хардт выступают его идеологическими противниками, признавая тем не менее его фундаментальность и историческую обоснованность.

По сути, эти имена — Хантингтон, Фукуяма, Негри/Хардт — стали на заре нового века основными вехами интеллектуальных дискуссий, это имена-концепты, и поэтому знакомство с ними является категорическим императивом. Сами авторы «Империи» жестко позиционируют себя как «критиков», «противников Системы». И обращаются они к таким же, как они — к «обездоленным», «множествам», «бедным», «новому пролетариату». Т. е. к эксплуатируемым и угнетаемым «новой капиталистической системой», к тем, кто «лишен наследства» в ней. Восторженно встреченная левыми книга Негри и Хардта была поспешно окрещена «постмодернистической версией Коммунистического Манифеста». Сами авторы «Империи», видимо, так замышляли свой труд — краткие тезисы антикапиталистической теории в эпоху постмодерна.

Понятие «Империя» является ключевым концептом всей книги. В этом понятии выражено представление авторов о качестве новой эпохи, связанной с постиндустриальным обществом и постмодерном. Негри и Хардт стоят целиком и полностью на постмодернистских позициях, считая исчерпанность идеологического, экономического, юридического, философского и социального потенциала «модерна» свершившимся и необратимым фактом. «Модерн» закончился, наступил «постмодерн».

Авторы наследуют в основных чертах марксистскую модель понимания истории как борьбы Труда и Капитала, но убеждены, что в условиях постмодерна и Труд, и Капитал видоизменяются почти до неузнаваемости. Капитал становится настолько всесильным, могущественным и побеждающим, что приобретает глобальные черты, отныне является «всем», тотальным явлением. Он и есть «Империя». Итак, «Империя», по Негри и Хардту, это очередная (скорее всего, последняя и наивысшая) фаза развития капитализма, характерная тем, что в ней капитализм становится тотальным, глобальным, безграничным и вездесущим.

Труд, бывший на индустриальной стадии качеством промышленного пролетариата, сегодня децентрирован и разлит по нескончаемым единицам тех, кто находится в подчиненной позиции перед лицом вездесущего и утонченного контроля «Империи». Носителем Труда в эпоху постмодерна становится не рабочий класс, но «множество» (multitude). Между «Империей» и «множеством» развертывается основной сценарий противостояния.

В постмодерне все изменилось — по-новому выступает капитал, по-новому труд, по-новому развертывается между ними противостояние. Вместо «дисциплины» капитал использует «контроль», вместо политики — «биополитику», вместо «государства» — планетарные сети. Капитализм в Империи замаскирован, освобожден от тех атрибутов, которые считались существенными в индустриальную эпоху. Растворяется государство-нация, отменяется строгая «иерархия труда», стираются границы, упраздняются межгосударственные войны и т. д. Но все же «Империя» все держит под контролем и продолжает изымать у «множества» продукты его творчества. Этот контроль «Империи» имеет планетарные формы и одинаково касается всех.

Согласно Негри и Хардту, политическая структура США, федерализм и американская демократия изначально представляли собой матрицу той социально-экономической модели, которая сегодня становится (или уже стала) глобальным явлением. В самой основе американской «политической науки» был заложен постмодернистический принцип «Империи» — этим термином Негри и Хардт именуют современную, скорее всего, последнюю и наивысшую фазу развития капитализма, характерную тем, что в ней капитализм становится тотальным, глобальным, безграничным и вездесущим.

Негри и Хардт настаивают, что «Империя» не имеет ничего общего с империализмом эпохи модерна, Нового времени. Классический империализм, как он описан у Ленина, есть экспансия буржуазных национальных государств в слаборазвитые экономически страны и зоны. Такой империализм, приращивая подконтрольные территории, не меняет качества самой метрополии — само буржуазное государство лишь эксплуатирует колонию как нечто «постороннее», «внешнее». Кроме того, империализм одного государства неизбежно сталкивается с империализмом другого — что мы и видим в драматической истории мировых войн ХХ века.

«Империя» нынешней постмодернистской эпохи — это нечто иное. Структура «Империи» такова, что включает любую зону, попавшую под контроль «Империи», в ее состав наряду с другими пространствами. «Империя» децентрирована, она не имеет метрополии и колоний, она заведомо и изначально планетарна и универсальна. «Империя» не знает никаких границ, она является мировым явлением. Глобализация и есть утверждение «Империи».

«Томас Джефферсон, авторы журнала “Федералист” и другие идеологические основатели Соединенных Штатов вдохновлялись древней имперской моделью; они верили, что строят на другой стороне Атлантики новую Империю с открытыми, расширяющимися границами, где власть будет создаваться по сетевому принципу. Эта имперская идея выжила и вызрела через историю американской Конституции и сегодня проявила себя в планетарном масштабе в полностью реализованной форме», — пишут Негри и Хардт.

Важно обратить внимание на понятие «расширяющихся границ». Сам Джефферсон говорил о «расширяющейся империи» (extensive empire).

Вера в универсальность своей системы ценности лежит в основе политической истории Соединенных Штатов.

Негри и Хардт подробно останавливаются на уникальности исторического опыта США, которые сделали именно эту страну матрицей, воспроизводимой сегодня в глобальном масштабе. Европейские державы, двигающиеся в том же направлении модерна — индивидуализм, индустриальное и техническое развитие, капитализм и т. д., — были ограничены своей историей и своим пространством. Их движение к идеалу модерна постоянно натыкалось на внутренние социальные, сословные, этнические, экономические преграды, что усугублялось враждебностью и конкуренцией соседних держав. И время, и пространство стран Европы на пути к реализацию проекта Просвещения были ограничены, наполнены преградами. Создатели США как носители европейского проекта в его чистой форме (мессианский протестантизм и либеральная демократия) оказались в радикальной ситуации — они действовали с нуля (история осталась в Старом Свете) и на пустом пространстве.

Негри и Хардт уточняют, что североамериканское пространство было на самом деле не таким уж пустым — на нем существовала древняя индейская цивилизация. Но энергия колонизаторов и их решимость осуществить лабораторный проект общества «чистого модерна» легко преодолели это препятствие: индейцев приравняли к «недолюдям», к своего рода «природным явлениям», «колючкам», и стали поступать так, как будто их нет (в определенных случаях прибегая к прямому массовому геноциду). В этом логика постмодернистской «Империи»: она способна состояться только на «пустом месте», «с нуля», расширяя свои пределы во всех направлениях.

Когда речь зашла об отвоевании Калифорнии и Нью-Мексико, американцы заговорили о Manifest Destiny, т. е. «явном предназначении», которое состояло в том, чтобы «нести универсальные ценности свободы и прогресса диким народам».

В истории США Негри и Хардт выделяют четыре периода вызревания концепта «Империи»:

1) от принятия «Декларации Независимости» до Гражданской войны;

2) т. н. «эпоха Развития» и особенно постепенный переход от «классической», европейской по типу, империалистической теории Теодора Рузвельта к интернациональному реформизму Вудро Вильсона;

3) от эпохи «New Deal» и Второй мировой войны до середины 60-х (пик холодной войны);

4) от социальных трансформаций США 60-х до распада Восточного блока и СССР.

«Каждая из этих основополагающих фаз истории развития США представляет собой шаг в сторону реализации Империи», — заключают авторы.

Американская модель внутреннего социально-политического и экономического устройства отражает основные черты постмодерна. И не случайно именно США становятся историческим лидером всего капиталистического мира, оставляя Европу и другие страны далеко позади. США создали общество, в котором «модерн» существует в своем чистом — почти утопическом — виде, это лабораторная реализация идеала Нового времени, капитализм в его чистейшей стадии. Поэтому «Империя», будучи по определению планетарной и сетевой, генетически связана с США. По сути, США есть ее генетическая матрица.

Негри и Хардт подчеркивают тесную взаимосвязь политических основ США с идеей «экспансии» и «открытых границ». США не могут не расширять своего контроля, так как представление об «открытых границах» и «универсальности» собственных ценностей является важнейшей чертой всей системы. Когда собственно североамериканское пространство был освоено, власти США были поставлены перед серьезной дилеммой: либо действовать как империалистическое государство (линия Рузвельта и правых республиканцев), либо — и здесь самое интересное! — рассматривать мир как «пустое место», подлежащее интеграции в единую структуру сетевой власти (эти идеи были сформулированы президентом Вудро Вильсоном и поддерживаются демократической партией). Эта планетарная сетевая власть не ставит перед собой задачи прямого колониального завоевания — просто различные зоны включаются в общую систему ядерной безопасности, в систему свободного рынка и беспрепятственной циркуляции информации. В таком случае «Империя» не борется с «другим», не переламывает иную систему ценностей, не подавляет сопротивление, не переделывает и не перевоспитывает «побежденного», но поступает с ним как «индейцами» — «вежливо игнорирует» их особенности, их отличие. «Через инструмент полного невежества относительно особенностей национальных, этнических, религиозных и социальных структур народов мира “Империя” легко включает их в себя». Империалистический подход модерна унижал противника (колонизируемые народы), но все же признавал факт его существования. Постмодернистическая Империя безразлична даже к этому факту, она не уделяет ему внимания: все пространство планеты является открытым пространством, и выбор «Империи»: ядерная мощь, свободный рынок и глобальные СМИ — представляется само собой разумеющимся. Чтобы включить страну, народ, территорию в рамки «Империи», их не надо завоевывать или убеждать, им надо просто продемонстрировать, что они уже внутри нее, так как «Империя» самоочевидна, глобальна, актуальна и безальтернативна.

Роль США в создании «Империи» двойственна. С одной стороны, «Империя» созидается США и основывается на их матрице. Этому способствует и то, что основы национальной политики США с момента основания точно совпадают с той моделью, которая отныне утверждается как нечто планетарное. Но «Империя» вместе с тем и преодолевает национальные американские рамки, выходя за пределы «классического империализма». США укрепляются как проект, расширяясь далеко за рамки национального государства. Америка перерастает Америку, становится планетарной.

Весь мир становится глобальной Америкой. И здесь можно наметить тему, не освященную авторами «Империи»: противоречия в американском истеблишменте между сторонниками «империализма» и «Империи» в новейших условиях. Жесткость этих противоречий особенно обнаружилась в период правления республиканца Джорджа Буша-младшего и демократа Барака Обамы.