НА РЫБАЛКЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НА РЫБАЛКЕ

Василий Алексеевич Тиханов — потомственный рыбак. Ему лет сорок, но дубленная ветрами кожа лица делает его старше. Широкие плечи, могучая грудь колесом изобличают в нем большую силу, которая рыбаку покамест нужна куда больше, чем умение играть на рояле. Большую часть года Василий Алексеевич проводит на промысле, где ловит рыбу сотнями центнеров, но в свободное время он отнюдь не брезгует побаловаться удочкой. У него есть любимая присказка, которая поначалу сбила меня с толку. Спустя несколько минут после нашего знакомства я необычайно вырос в собственных глазах, поскольку каждая моя фраза получала такую оценку: «Остроумно сказано». Я было решил, что перешел из количества в качество и отныне с моего языка, как золотые монеты, скатываются сплошные остроты. Но когда на реплику Малыша: «Отличная сегодня погода!» Василий Алексеевич ответил: «Остроумно сказано», я все понял.

Любопытная психологическая деталь: в ту минуту, когда решалась судьба рыбалки, сыновья — Василия Алексеевича, Коля и Витя, бегали по берегу в сотне метрах от нас. Но стоило папе произнести слово «рыбалка», как мальчишки, словно летучие мыши, завертели своими локаторами и насторожились. И не успел я моргнуть глазом, как они уже сидели в моторке с невесть откуда взявшимися удочками в руках. Отсюда следует, что интуиция мальчишки — пока еще не изученная область, «терра инкогнита» науки. Если данный случай заинтересует специалистов, могу добавить, что ветра в тот день не было и услышать наш разговор мальчишки никак не могли.

Высокую честь заводить мотор Василий Алексеевич доверил старшему сыну Коле, красивому и уверенному в себе мальчишке двенадцати лет. Кстати, на физиономиях всех пацанов острова лежит печать высокой гордости и уверенности в прекрасной судьбе — все они будущие военные моряки. С юных лет вместе с отцами они выходят в открытое озеро на промысел, получают настоящее штормовое крещение, плавают как рыбы — попробуй не пошли такого на флот, нанесешь кровную обиду.

Витя моложе Коли на год, но ростом и сложением не уступает старшему брату. Тем не менее поводов для недовольства у него хоть отбавляй: мотор заводит Коля, червей копает Витя; начинается рыбалка — удит Коля, а червей наживляет Витя. Ничего не поделаешь, право первородства, эта древнейшая из традиций, дает старшим сыновьям неслыханные преимущества. Ворчи не ворчи, а делу не поможешь. Тем более что роли распределил отец, авторитет которого непререкаем.

Сначала мы бросили якорь у каменной гряды в проливчике между двумя островами, неподалеку от песчаной косы, вдающейся в озеро. На косе в томных позах лежала абсолютно неожиданная публика — десятка три коров.

— Загорают на пляже, — хмыкнул Василий Алексеевич. — Принимают солнечные ванны и водные процедуры.

Я еще не видывал коров, которые по доброй воле проводили бы свой досуг на песке, и поинтересовался, в чем причина такого оригинального поведения. Оказалось, коровы загорают вовсе не потому, что так требует мода. Просто с материкового сенокоса привезли траву-осоку и рассыпали ее по всей территории острова на просушку. Разумеется, увидев такое лакомство, коровы немедленно бы отправились его дегустировать — если бы их на несколько часов раньше уже не отправили на косу, «на курорт», как говорят островитяне. И курортницы поневоле часами загорают на превосходном песчаном пляже, время от времени приподнимая разморенные зноем морды и лениво переговариваясь:

— Ну и житуха... Моя кузина небось на материке целый день пасется, во какие бока отъедает. А здесь?

— Деревья и те досками от нас отгораживают, — мычит другая. — Боятся, что мы листочками полакомимся. Му-у-у!

— Чьи бы коровы мычали... — упрекает подруг третья. — Живем на всем готовом, вдоволь купаемся, дышим сплошным озоном — слушать противно таких нытиков, му-у-у-у!

Рыбалка между тем приняла у нас какой-то странный оборот. Коля таскал одного окуня за другим, двух рыбешек поймал я, и ни разу не клюнуло у Малыша. И червяков он насаживал самых аппетитных, и трижды сплевывал через левое плечо, и шептал про себя заклинания — поплавок его удочки спокойно дремал на зеркальной глади озера. Малыш, престиж которого сильно упал после вышегородской рыбалки, сидел мрачный, как туча. Единственное, что чуть-чуть примиряло его с жизнью, — это необъяснимые неудачи Василия Алексеевича, у которого окуни упорно срывались с крючка. Рыбак удивлялся и разводил руками.

— Никто на борту не свистел? — спохватился он.

— Нет, — горестно ответил Малыш, с ненавистью глядя на поплавок. — Я не свистел...

— Остроумно сказано, — похвалил Василий Алексеевич. — Тогда поехали на другое место.

На другом месте ситуация частично изменилась. Рыбу уже таскал я, с крючка срывалась она у Малыша, а поплавки на двух удочках Василия Алексеевича (он забрал вторую у Коли) лежали на воде, как окурки. Наконец он не выдержал, передал удочки сыновьям, и в ту же секунду оба поплавка стремительно ушли вниз.

— Чертовщина какая-то, — поражался Василий Алексеевич, в то время как торжествующие мальчишки снимали с крючков рыбу. — Никто на борту не свистел?

— Я не свистел, — вздохнул несчастный Малыш и шепнул мне: — Может, поменяемся?

Я великодушно согласился на эту сомнительную сделку. «Рыба — она словно карта, — спокойно размышлял я, — раз пошла — ничем не остановишь».

Едва успел я высказать себе эту умную мысль, как Малыш выдернул из воды полукилограммовую рыбину. Это был самый крупный трофей дня, и Малыш задыхался от законной гордости. Затем с интервалом в полминуты он вытащил одного за другим штук пять окуней. Я нервно закурил, но было поздно. Больше я не поймал ничего. Мы проторчали на озере еще несколько часов, но поплавок на удочке, которую мне столь вероломно всучили, не дрогнул ни единым мускулом. Это был самый неподвижный поплавок, который мне когда-либо приходилось видеть, от одного его вида у меня закипала кровь. По моему требованию мы четыре раза меняли место, но ничего путного из этого не вышло. Мальчишкам просто надоело без конца подсекать и заряжать крючки, каждая новая рыбина уже вызывала у них равнодушный зевок, а мою удочку словно стукнул паралич.

— Оставьте это дело, — посоветовал Василий Алексеевич. — Была бы рыба как рыба, а то — мелочь!

Это был достойный выход из положения. Я согласился, что такая мелочь недостойна внимания настоящих рыбаков. Суровыми взглядами мы пригвоздили к месту хихикнувших мальчишек, уселись на корму и закурили.

— Главное в рыбалке — свежий воздух, — убедительно сказал Василий Алексеевич. — Удочка — детская забава.

— Пусть потешатся, — снисходительно произнес я.

— Рыба — это когда сети трещат! — вспоминал Василий Алексеевич.

— Вот именно, — поддержал я. — В Индийском океане мне довелось видеть двадцатитонный трал. Вот это была рыба!

— Остроумно сказано, — с уважением похвалил Василий Алексеевич. — Помню, однажды...

Мы еще долго сидели на корме, курили и рассказывали друг другу про свои рыбацкие удачи — до тех пор пока не увидели, что по берегу, размахивая руками, бегает Травка.

— Сматывай удочки! — прогремела команда.

Василий Алексеевич пригласил нас к себе домой на уху, и пусть ваше воображение нарисует лукуллов пир, которым закончился этот вечер.