Глава 13 Летал «Восход». Думали о «Союзе»

Глава 13

Летал «Восход». Думали о «Союзе»

1

Работая над «Лунным проектом», Королев, не без участия Мозжорина, понял, что так называемая пакетная схема для тяжелого носителя непригодна. Такую мысль в ноябре шестьдесят четвертого как раз и высказал в споре Юрий Александрович. Давний сподвижник Главного конструктора сделал это фигурально: «Ошибка, которую мы отказываемся признать сегодня, завтра обязательно утроится, Сергей Павлович».

Тогда и родилась идея создания ракеты по моноблочной схеме со сферическими баками большого диаметра. Получалась фантастическая по тем временам конструкция. Заместитель Главного конструктора Мишин возразил: «А как будем доставлять узлы с Куйбышевского машиностроительного завода на Байконур?» В самом деле, диаметр первой ступени носителя достигал почти семнадцати метров! Королев признал: «Проблема есть. По железной дороге такой габаритный груз не доставишь».

Возникло несколько вариантов транспортировки конструктивных узлов. Вначале сам Сергей Павлович предложил построить специальный самолет-гигант. Его зам Бушуев пошел гораздо дальше. Он выдал дорогостоящий проект: из Куйбышева конструкцию на барже спускать на Каспий, а там либо построить специальный канал, либо проложить в песках автомагистраль до Байконура. Другой зам, Воскресенский, предложил использовать дирижабль или перенести заводские цехи на полигон и там готовить всю конструкцию. Маловероятным показалось предложение члена Совета главных Бармина о строительстве нового космодрома.

Варианты не заканчивались голым обсуждением. Они обязательно анализировались, просчитывались экспертами. В конце концов остановились на оптимальном варианте: сделать конструкцию технологичной, а сборку габаритных узлов производить в монтажно-испытательном корпусе на Байконуре.

Работы над проектом Н-1 проводились в сложных условиях. Не хватало производственных мощностей: требовалось изготавливать в год не менее четырех экспериментальных ракет, а возможностей имелось только на полторы. Наступивший шестьдесят пятый не облегчил сложившуюся ситуацию. Сроки вынужденно растягивались. Комплектация срывалась, сборка узлов оттягивалась на месяцы. Еще труднее решался вопрос о создании испытательных стендов и экспериментальных установок для доводки узлов. Главные конструкторы встали на путь серьезных послаблений к требованиям наземной отработки: «Дорого и долго, — утверждали они. — Будем отрабатывать в лете».

Серьезным тормозом в продвижении проекта Н-1 явилась проблема баков для горючего и окислителя. Шесть баков носителя имели форму сфер диаметром от тринадцати до пяти метров. Такое решение объяснялось тем, что у сферической емкости минимальная площадь поверхности по отношению к объему, минимальная толщина оболочки при нагружении внутренним давлением, минимум теплопритоков и теплоизоляции.

Но эти плюсы не компенсировали их конструктивный недостаток. Сферические емкости можно компоновать только по схеме с подвесными баками. К тому же изготовление баков шести типоразмеров требовало разработки и строительства уникальных сварочных стапелей и штампов. Вот почему директор научно-исследовательского экспертного института Мозжорин и выступил против использования в «Лунном проекте» такой схемы. Она действительно уступала схеме с несущими топливными баками.

Выбор для столь мощного носителя нетоксичных компонентов — керосина и кислорода — являлся дальновидным и рациональным решением. И хотя такая композиция относится к взрывоопасным, уже накопленный опыт, низкая стоимость, имеющаяся производственная база, а главное — экологическая чистота компонентов делали выбор оправданным и перспективным.

Не менее сложно решался вопрос о приемлемой для Н-1 двигательной установке. Задел готовых ЖРД на кислородно-керосиновом топливе был неприемлем для нового носителя из-за их малой размерности и технического несовершенства. Требовался двигатель с уровнем тяги, на порядок превышающим достигнутый к тому времени. Это была сложнейшая задача, требующая конструкторского риска, концентрации усилий смежников, дополнительного времени. Главный конструктор настойчиво добивался кооперации с ОКБ Янгеля и Челомея, но его предложения не были приняты в расчет. Более того, ОКБ Королева и Янгеля оказались вообще на вторых ролях. Решающие предпочтения были отданы работам ОКБ Челомея.

Более простым и коротким представлялся путь создания двигательной установки из нескольких десятков ЖРД. Возобладало мнение, что тридцать двигателей в одной связке — это хорошо, поскольку можно методически увеличивать ее надежность путем отключения в полете дефектных двигателей. При этом выключался и нормально работающий, расположенный симметрично. Вот почему Сергей Павлович и заказал Кузнецову ЖРД с тягой сто пятьдесят тонн.

Но последующий опыт показал, что система аварийного выключения «Корд» не успевала диагностировать «заболевший двигатель» и своевременно выключить его. Он взрывался. Таким образом, рушилась сама идея многодвигательной связки.

При создании носителя Н-1 был нарушен неписаный закон ракетостроения — обязательная огневая отработка на стендах всех ракетных ступеней. Тут этим правилом пренебрегли. В целях экономии времени и средств было решено не строить стенд для первой ступени. Центр тяжести отработки искусственно перенесли на этап летных испытаний. Оказался недооцененным масштабный фактор — большая размерность носителя, каждый пуск которого являлся событием в жизни всей страны.

Не ладились дела у Кузнецова. Аварии на стендах следовали одна за другой. Вроде бы подтверждались опасения Глушко в возможности завязки устойчивого рабочего процесса в камере сгорания такой размерности на кислородно-керосиновом топливе — взрывоопасном и несамовоспламеняющемся. Именно поэтому Валентин Петрович применил на Р-7 четырехкамерный ЖРД.

На заседании Военно-промышленной комиссии 25 ноября был заслушан доклад Королева о готовности к старту «Восхода-2». Главный конструктор смело заявил, что корабль готов, готова шлюзовая камера. Дело за скафандром пилота, которому предстоит выйти в открытый космос. Его конструкция еще находилась в доработке. Оборонный министр Устинов поставил вопрос: «А зачем нужно выходить в открытый космос?» Снова потребовались разъяснения Главного конструктора:

— Летая в космос, Дмитрий Федорович, нельзя не выходить в него. Такая операция может потребоваться при встрече кораблей на околоземной орбите, при проведении специальных наблюдений, а также в случае необходимости ремонтных работ на внешнем оборудовании корабля. Нельзя исключать и такую ситуацию, когда экипаж одного корабля должен будет оказать помощь экипажу другого.

Доводы Королева прозвучали весомо.

В отличие от первого «Восхода» «Восход-2» имел шлюзовую камеру. В камеру из кабины корабля вел внутренний люк, а из нее в открытый космос — другой, внешний. Оба люка открывались либо вручную, либо с помощью электродвигателя.

Перед выходом пилота в шлюзовую камеру давление в ней выравнивалось с давлением внутри корабля. Только тогда открывался внутренний люк и пилот «заплывал» в шлюзовую камеру. Внутренний люк закрывался, и пилот открывал внешний люк для покидания шлюзовой камеры. Люк при этом оставался открытым.

После «свободного плавания» космонавта за бортом корабля он возвращается в шлюзовую камеру, закрывает внешний люк. Вновь сравнивается давление внутри корабля и в шлюзовой камере. Тогда открывается внутренний люк, и космонавт возвращается в свое пилотское кресло. При спуске шлюзовая камера отсоединяется от корабля и в дальнейшем, как и приборный отсек, сгорает в плотных слоях атмосферы.

Скафандры у выходящего в открытый космос пилота и остающегося в корабле командира экипажа были одинаковыми. Ведь и командир, в случае необходимости, должен быть готов выйти из корабля и оказать экстренную помощь товарищу.

Особое внимание Главный конструктор уделил герметизации скафандра. Его оболочка состояла из нескольких слоев, а в шлеме имелось двойное герметическое остекление и защитный фильтр. От солнечного жара космонавта спасало специальное синтетическое покрытие. На спине у выходящего за борт пилота располагался небольшой ранец с суточным запасом кислорода.

На следующий день после заседания Военно-промышленной комиссии Главный конструктор пригласил к себе на производство в Подлипки генерала Каманина и весь отряд космонавтов, чтобы ознакомить их с «Восходом-2». Традиционно приехал Гагарин, планируемый экипаж корабля, Беляев и Леонов, а также их возможные дублеры, Горбатко и Хрунов.

Когда испытатели космической техники подошли к кораблю, снабженному впереди каким-то «странным наростом», Сергей Павлович объяснил предназначение шлюзовой камеры. Тут же он предложил Леонову облачиться в скафандр и выполнить предстоящий эксперимент выхода через шлюзовое устройство. Он занял по времени около двух часов. В дальнейшем, во время практических тренировок, корабль помещали в барокамеру с вакуумом, соответствующим разреженности воздуха на высоте тридцать шесть километров, и тщательно отрабатывали технологию реального выхода в открытый космос.

В середине декабря Главный конструктор организовал на Байконуре показ космической техники. Планируемый экипаж «Восхода-2» демонстрировал операцию выхода за борт корабля. Леонов облачился в скафандр, не надев защитный чехол. Это не прошло мимо внимания Королева. Он велел непременно надеть чехол, чтобы в процессе выхода из корабля не цепляться за многочисленные вентили и технологические скобы.

Стремительно пролетели для Главного конструктора январь и февраль шестьдесят пятого. Сразу после полудня 9 марта «космический десант» из Звездного прилетел на Байконур. День выдался по-весеннему теплым и солнечным. Однако по мере приближения старта «Восхода-2» напряжение возрастало. Сергей Павлович признался академику Благонравову: «Даже тогда, когда, казалось бы, все тщательно проверено, остается доля риска, которая не дает покоя. Такая сложная у нас техника».

В письме жене с космодрома Королев писал:

«Мы стараемся все делать, не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее. Все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».

Ближе к полуночи 15 марта генерал Тюлин позвонил Главному конструктору. Сергей Павлович еще не спал.

— Три часа назад заходил к космонавтам, — поделился он с председателем Государственной комиссии. — Приятно было на них смотреть, Георгий. Собранны, веселы, к работе готовы.

— У тебя, Сергей, имеются какие-то сомнения? — поставил прямой вопрос генерал Тюлин.

— Сомнения, — послышалась усмешка на другом конце провода. — А ты, Георгий, разве живешь без сомнений?

— У меня должность сейчас такая, товарищ Главный конструктор, — ответил председатель Государственной комиссии. — Я должен ставить под сомнение все то, что ты придумываешь со своим конструкторским коллективом.

— А что думаешь, о предстоящем полете?

— Зная твою щепетильность, верю в полный успех эксперимента с выходом Леонова.

Дальше разговор пошел уже намного бодрее. Сергей Павлович вернулся к мысли о космонавтах:

— А ты знаешь Георгий, Леонов собирается взять с собой на борт толику цветных карандашей и подготовить отчет о полете в красках. Вообще, он, конечно, молодец. Я одобрил его намерение.

— А что ты скажешь о Беляеве? Генерал Каманин считает его одним из лучших в отряде. Я с этой оценкой согласен.

— Беляев — человек зрелый, многоопытный. Он, как и Комаров в прошлом полете, наверняка не подведет.

— Я тоже так думаю. Павел Иванович очень импонирует мне своей сдержанностью и умением анализировать сложившуюся ситуацию. В нашем деле — это похвальное качество.

— Правильно, Георгий. Я ведь из-за Комарова и Беляева, в связи с их проблемами со здоровьем, едва не рассорился с Яздовским. Повздорил с ним очень крупно.

— А что Владимир Иванович не верил в их возможное выздоровление и возвращение в отряд?

— Он настойчиво предлагал мне обоих отчислить из Центра подготовки. Но я не дал такого согласия. Спасибо, Каманин меня здорово поддержал.

— Что ты сказал, Сергей, ребятам при встрече?

— Я не скрывал от них сложностей предстоящего полета. Предупредил, что главное в их действиях — четкость. Надо постоянно учитывать все обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на земле предусмотреть невозможно.

Тут Королев замолчал на минуту, а потом перевел разговор на другую тему, спросив:

— А ты почему не спишь, Георгий?

— Думаю о наших проблемах, в том числе о твоих взаимоотношениях с Глушко и Мозжориным.

— И что же ты думаешь об этих отношениях?

— Думаю, что Мозжорин — наш твердый единомышленник, а вот Валентин Петрович тормозит твой «Лунный проект» по причине собственных сомнений в его осуществимости.

— А ты знаешь, Георгий, почему Челомей уволил недавно сына Хрущева, Сергея, из своего ОКБ?

— Слышал о каких-то претензиях к нему по работе, но деталей дела не знаю. Мало ли что может прийти в голову Владимиру Николаевичу. Он ведь человек амбициозный.

— Сергей будто бы стал мешать ему в работе. Брежнев ведь не станет щедро финансировать сомнительные проекты, как это делал поначалу Никита с ракетой УР-700.

— Понятно. Теперь буду знать детали. А вообще, скажу тебе прямо, Сергей, что ты взвалил на свои плечи слишком тяжелую ношу… Производство техники, открытый космос, «Лунный проект». Тут на одни согласования нужно столько времени, что…

Но Главный конструктор не позволил давнему сподвижнику довести свою мысль до конца:

— Не надо сочувствий. Ты ведь знаешь, Георгий, что я этого не люблю.

— Раз не любишь, тогда ложись спать, — бодро закончил разговор Тюлин. — Завтра на Государственной комиссии продолжим предметную дискуссию… Спокойной ночи, Сергей.

С приходом Брежнева пошли сдвижки в руководстве, сменялись люди на местах, но подходы и оценки остались практически прежними. Отцом космонавтики теперь стали называть нового лидера. Это нравилось Леониду Ильичу. Он подписывал нередко явно невыполнимые постановления, щедро раздавал государственные награды и почетные звания. В результате появилась целая армия лизоблюдов.

Сразу после заседания Государственной комиссии 17 марта Сергей Павлович имел продолжительную беседу с генералом Каманиным. «Главный наставник» космонавтов рассказал Королеву, со слов Главкома ВВС Вершинина, о последнем заседании Совета обороны страны в начале марта. Дискуссия развернулась на нем нешуточная. Сыр-бор разгорелся по поводу принятия на вооружение и постановки на боевое дежурство в ракетных войсках стратегического назначения пусковых установок и ракет Р-9А конструкции Королева.

Положительное решение по этому вопросу принималось еще при Хрущеве. Теперь требовалось лишь окончательно его утвердить. Такое предложение и внес генерал Мозжорин. Обосновал его Юрий Александрович довольно убедительно — имеются производственные мощности, налажен серийный выпуск ракет. Ведущее ОКБ страны согласно курировать войсковую эксплуатацию наземных и шахтных комплексов. Но первый заместитель министра обороны Гречко выступил против. Свое отрицательное отношение он мотивировал тем, что уже на подходе более дешевые мобильные пусковые комплексы.

Главный конструктор с интересом выслушал Николая Петровича, но все его мысли в этот момент были подчинены предстоящему полету «Восхода-2». На каждом этапе своей напряженной творческой жизни Королев умел выделить главное звено и всеми силами добивался реализации поставленной задачи.

На рассвете 18 марта Главный конструктор вновь появился в стартовом домике. Беляев и Леонов еще спали. Все делалось по утвержденному им распорядку. Тут же Королев направился на стартовую площадку. Погода резко изменилась. Похолодало. Выпал свежий снежок. Предстартовые работы на корабле и на борту продолжались. Когда появились Исаев и Ткачев, переговорил с ними. Оба главных конструктора подтвердили, что на этот раз и тормозная двигательная установка, и парашютная система непременно должны обеспечить качественную мягкую посадку.

При проверке системы ориентации «Восхода-2» неожиданно погас сигнальный транспарант. Специалисты быстро разобрались с дефектом. Сергей Павлович подозвал главного конструктора корабля Богомолова, предупредил:

— Александр Павлович, следует тщательно проанализировать сбой. В лаборатории надо воспроизвести ситуацию, выяснить истинные причины сбоя, и завтра доложите мне о результатах… Дефект не должен впредь повториться!

Ровно в шесть — «предзаправочное заседание» Государственной комиссии. По существу, уже формальные доклады разработчиков систем и полигонщиков по результатам предстартового контроля. Утверждается окончательное решение о готовности корабля и носителя к полету.

Главный конструктор нервно прохаживается по площадке, пристально вглядываясь вдаль. Наконец-то. Белоголубой автобус доставляет к ракете оба экипажа. Беляев и Леонов уже в скафандрах. Горбатко и Хрунов помогают товарищам выйти из автобуса. Командир Беляев докладывает генералу Тюлину о готовности экипажа к полету.

Особое пожелание — от Главного конструктора:

— Дорогие мои орелики! Науке требуется очень серьезный эксперимент. Если в космосе случатся какие-нибудь неполадки, то вы сами должны принять разумные решения.

Перед входом в лифт Сергей Павлович придерживает Леонова за рукав, трогательно просит его:

— Леша, я не буду тебе много советовать и желать. Я попрошу тебя только об одном: ты выйди из корабля и войди обратно. Вот и все. Рекордов мне не надо. Попутного тебе солнечного ветра!

2

Вопрос о составе экипажа «Восхода-2» решился вроде бы сам собой. Никто ни с кем не спорил, не доказывал, что для такого полета лучше, чем Беляев, подходит Волынов или Шонин. Ни Каманин, ни Кузнецов ни разу не обмолвились перед членами Государственной комиссии, что вместо Леонова стоит включить вторым пилотом Горбатко или Хрунова. Эту надежную связку, Беляев — Леонов, задолго до марта шестьдесят пятого назвал сам Главный конструктор, и с ним все согласились.

Для самих космонавтов ситуация с экипажем начала проясняться более-менее в середине октября шестьдесят четвертого, когда «ударная четверка» — Беляев, Леонов, Горбатко и Хрунов — не полетела на Байконур, чтобы присутствовать при старте первого пилотируемого «Восхода», а продолжала упорные тренировки на своей базе. Они выдались не менее трудными, чем были в год полетов Гагарина и Титова. Парашютные прыжки сменялись вестибулярными тренировками, а те — ночными полетами на МиГе и «Иле» с целью изучения звездного неба и работы с секстантом.

В конце ноября Сергей Павлович пригласил весь отряд космонавтов в ОКБ для знакомства с новым кораблем. Он подробно рассказал о задачах предстоящего полета, а затем предложил Леонову облачиться в тяжелейший скафандр и произвести выход из кабины через шлюзовую камеру. Для Алексея получилось очень волнующее занятие, ведь за его действиями наблюдали десятки глаз специалистов предприятия и коллег. Волнение усиливалось и от того, что после выполнения операции по шлюзованию требовалось дать грамотное заключение о возможности выполнения задуманного эксперимента с выходом в открытый космос.

* * *

В середине декабря председатель колхоза имени Радищева Денисенков приехал на сессию Верховного Совета страны. В первый же день ее работы Гагарин встретился с ним, спросил:

— Иван Антонович, помнишь, когда в сентябре мы разговаривали с доярками на Никольской ферме, то они попросили меня о помощи в приобретении кормовых шротов?

— Помню я эту просьбу, Юрий Алексеевич, но нет в областном управлении сельского хозяйства фондов на такие корма, — невесело возразил Денисенков.

— Завтра, до заседания, приезжай, Иван Антонович, в Министерство масложировой промышленности. Я договорился с министром о встрече, — сказал Гагарин.

В восемь утра Гагарин и Денисенков были уже на площади Ногина. Министр Зивелев тотчас принял ходатаев. Выяснив предмет предстоящего разговора, он спросил:

— Юрий Алексеевич, сколько тонн кормов требуется колхозу?

— Сколько? — Гагарин посмотрел на Ивана Антоновича, а тот молчит — не успели они договориться о количестве нужных шротов. И Юрий называет свою цифру: — Тонн двести, я думаю, на первый раз хватит, Георгий Павлович.

Начальник управления кормов Ивакин улыбнулся:

— А я заготовил бумагу на четыре тысячи тонн!

— Нет, Георгий Павлович, — вступил в разговор Денисенков, — на первый раз колхозу хватит и две тысячи тонн.

На этой цифре окончательно и остановились. Через месяц с небольшим колхоз имени Радищева получил первые восемьсот тонн кормовых шротов. Денисенков тут же позвонил в Звездный, поблагодарил Гагарина за оказанную помощь.

— Я же депутат Верховного Совета страны, Иван Антонович, и должен был выполнить наказ своих избирателей, — отклонил благодарные слова Юрий Алексеевич…

После демонстрации космической техники на Байконуре Королев привез в конце декабря в Звездный пару номеров американской газеты «Сатердей ивнинг пост». В ней была напечатана небольшая статья, посвященная освоению космического пространства. Леонов, свободно владеющий английским языком, выделил в статье именно ту часть, которая непосредственно касалась их повседневной подготовки: «Когда первый человек выйдет из корабля в космос, мы станем свидетелями самого волнующего события. И если этим человеком не будет американец, это очень огорчит всех нас. Однако, если нам внушат, что он должен быть американцем, а он вместо этого окажется русским, то просто страшно подумать, как все мы будем деморализованы…»

Далее в статье шло повествование о разработке в Америке защитного скафандра, автономной системы жизнеобеспечения космонавта, рекламировался каждый шаг, уже сделанный или только готовящийся. Переведя содержание статьи Беляеву, Алексей заключил: «Реклама движет всей жизнью Америки, а мы, Павел, без излишнего шума и сенсаций, их опередим и первыми выйдем в открытый космос».

В первой декаде января шестьдесят пятого Государственная комиссия утвердила состав экипажа «Восхода-2»: Беляев — командир, Леонов — второй пилот на «выход». Их дублерами были названы соответственно Горбатко и Хрунов. Леонов записал в своем дневнике: «Очень рад такому сочетанию — Павел Иванович старше меня на целый десяток лет. Но это и хорошо — командир должен быть более опытным человеком. А кроме того, мы люди разных характеров: он молчалив, а я более общителен. Но у нас есть общее, главное — цель, и мы сделаем все зависящее от нас, чтобы ее достигнуть. Порукой тому наша честная откровенность друг перед другом и взаимное уважение».

В самом деле, в экипаже получилось идеальное сочетание двух сильных характеров, двух личностей. Можно сказать, что Павел и Алексей на редкость гармонично дополняли друг друга.

«Академик» Беляев сразу зарекомендовал себя в отряде космонавтов волевым, целеустремленным человеком. Выпускник Ейского училища морских летчиков стал в армейский строй защитников Родины в день Великой Победы в сорок пятом, а боевое крещение получил в августе в борьбе с японскими захватчиками. Прослужив более десятка лет на Тихоокеанском флоте, став командиром эскадрильи, Беляев поступил в Монинскую военно-воздушную академию и закончил ее с красным дипломом.

В год окончания академии в пятьдесят девятом капитана Беляева пригласили в партком. Шел Павел за очередным партийным поручением. Но здорово ошибся. Говорили с Беляевым в парткоме совсем о другом. Да и вопросы ставились необычные.

Генерал-лейтенант Каманин спросил:

— Есть ли у вас желание, Павел Иванович, полетать на совершенно новой, еще не знакомой вам технике?

Беляев удивленно пожал плечами:

— Ну, какой же летчик, товарищ генерал, откажется от такого предложения? Скорость, дальность, высота — вот три измерения, на которых держится авиация. Я думаю, что…

Каманин не позволил собеседнику высказаться до конца:

— Не торопитесь, товарищ капитан. Я веду речь о необычной технике и даже не совсем авиационной. У вас есть возможность подумать. Дело сугубо добровольное. Можете и отказаться.

— Тогда согласен, товарищ генерал! — твердо заявил Беляев.

Через три месяца, в августе, Павел отправился на медицинское обследование в научно-исследовательский авиационный институт профессора Яздовского в Сокольники. С него и началась подготовка к полету на «Восходе-2». Правда, получилась она необычно долгой, с годовым перерывом.

В августе шестьдесят первого, еще до старта Титова, в Монино космонавты занимались тренировочными парашютными прыжками. Беляеву и Леонову планировалось по два прыжка с высоты тысяча шестьсот метров, с задержкой по тридцать секунд. Первый прыжок для обоих прошел успешно, а когда Ан-2 поднялся в воздух во второй раз, то значительно усилился ветер.

Опять прыгали по двое. По команде Никитина Павел и Алексей один за другим оставили борт самолета, сделали все, как положено по инструкции. Через тридцать секунд раскрылся купол парашюта. Беляев поискал глазами Леонова. Того сносил ветер влево. Чтобы приземлиться рядом, Павел натянул половину строп. Скорость спуска увеличилась. Вскоре Алексей оказался уже поблизости. До земли оставалось не более двадцати метров. Но резкий порыв ветра не позволил Беляеву приземлиться на обе ноги. Правую ногу подвернуло, и при ударе о землю сильная боль молнией пронзила его тело… Перелом!

И потянулись госпитальные недели и месяцы. Звездный не забывал своего товарища. Космонавты по одиночке и группами навещали коллегу, подбадривали, убеждали, что кости скоро срастутся и он непременно вернется в их сплоченный коллектив. Не раз побывали в госпитале Каманин и Карпов. Николай Петрович вообще считал Беляева своим «крестником». Но чаще других навещали коллегу, разумеется, Леонов и Гагарин.

Беляеву просверлили пятку, вставили стальную спицу, долго вытягивали ногу, гипсовали, потом подвесили лечебный груз. Ведущий хирург, Василий Тимофеевич, успокаивал:

— Теперь, Павел Иванович, придется потерпеть. Лежите спокойно, не нервничайте. Мы верим в выздоровление. Еще будете летать, да получше прежнего.

Легко сказать: «Лежите спокойно, не нервничайте». Если б знал опытнейший костоправ, на чем именно собирается полететь его терпеливый пациент, то заговорил бы, наверное, по-другому.

Нога долго еще оставалась болезненной. Порой Беляеву казалось, что никогда не наступит конец этой не проходящей, ноющей боли.

На пятом месяце лечения врачебный консилиум предложил вместо неизбежной повторной операции другой метод лечения. Лечащий врач так и сказал пациенту:

— Вашей ноге, Павел Иванович, нужна нагрузка. Причем постоянная и значительная. Мы временно вас выписываем, а вы испробуйте этот метод. Я лично знаю несколько человек, которых он поставил на ноги. У вас тоже есть шанс и упускать его, по-моему, не стоит… Встретимся через месяц.

На квартире Беляевых появились двадцатикилограммовые гантели. Домашние удивлялись: зачем такие тяжелые? Но жена, Татьяна, уезжала в Москву по утрам на работу, дочери, Лена и Наташа, уходили в школу, а он брал в руки гантели и стоял до изнеможения на одной, травмированной ноге! Когда превозмочь боль становилось невмоготу, опускал груз на пол, валился на диван и ждал облегчения. Потом еще по несколько раз повторял жестокое упражнение. И так почти целый месяц.

В феврале шестьдесят второго Беляев вновь появился в госпитале. Хотя боль в ноге продолжала ощущаться, врачей и его самого интересовали кости ноги — как они срослись? Это был решающий вопрос.

Василий Тимофеевич встретил пациента обнадеживающе:

— Теперь, Павел Иванович, сделаем снимок. Уверен, что наше дело продвинулось вперед в нужном направлении.

Еще мокрый рентгеновский снимок придирчиво рассматривали несколько специалистов. У Василия Тимофеевича он побывал в руках дважды. Стараясь скрыть волнение, ведущий хирург и вынес окончательное резюме, впервые назвав Беляева на «ты»:

— Все получилось хорошо, Павел Иванович. Ты победил свою ногу. Теперь закончим лечение и отправляйся, батенька, на аэродром. К полетам годен!.. Без ограничений!

Так почти через год врачи вернули Беляева в космический строй. Он без промедления приступил к тренировкам. Опять не страшили Павла Ивановича ни барокамера, ни центрифуга, ни «водные ванны», ни даже парашютные прыжки. Он уверенно летал на «мигах» и на Ту-104 с Галлаем на невесомость. Он хорошо знал космический пороль, имя которому — мужество!

Незадолго до старта «Восхода-2», отмечая день рождения Павла Ивановича у него на квартире, Гагарин принялся рассматривать книги, строго по значению выставленные на полках в книжном шкафу. На первом месте — военные мемуары полководцев, потом книги по космосу, дальше художественная литература. Любой раздел вполне отражал избирательные вкусы хозяина. Мало, но воевал. К космосу причастен с самого начала. Литература для души избранная — Пушкин, Толстой, Горький, Шолохов, Бондарев, Твардовский, Каверин, Федин. Иностранных авторов немного.

Улучив момент, Юрий спросил Беляева:

— Павел Иванович, ответь, пожалуйста, а с кем из литературных героев ты мог бы сравнить Леонова?

«Академик» повернулся к Гагарину и уверенно заявил:

— Для Леонова, по-моему, нужны другие критерии, Юрий. Леша — художник по призванию. Его облик я могу смело сравнить со скульптурой Постникова «К звездам!», которую мы видели на квартире у Сергея Павловича. Будто с него лепилась!

Как всегда, Беляев очень точно и образно выразил свою мысль. Леонов — сибиряк, и при всей коммуникабельности щедрой натуры, он оказался исключительно терпеливым и собранным. Алексей умел ждать свой час. Один за другим стартовали в космос новые корабли, а очередь Леонова все не наступала. Обид никому и никогда не высказывал — все его товарищи были достойными коллегами, и все имели равное право на полет. Он ждал и учился, ждал и упорно тренировался.

Когда первый пилотируемый «Восход» только еще готовился стартовать на орбиту, Главный конструктор остановил Леонова у входа в тренажерный класс и предупредил:

— На следующем «Восходе» обязательно пойдешь ты, Алексей. Готовься. Программа полета очень серьезная.

Сергей Павлович сдержал свое слово. Леонов был у него отныне на особом счету. Королев изучил его с головы до пят, дав подопечному исчерпывающую характеристику. После первого знакомства космонавтов с «Восходом-2» он сказал Каманину:

— Я бы отметил основную черту Леонова — живость ума. Это первое. Второе — хорошее усвоение им технических знаний. Третье — прекрасный характер. Он художник по натуре. Сам рисует. Очень общительный, очень, по-моему, добрый и располагающий к себе человек. Смелый летчик. Он технически прекрасно владеет современными реактивными истребителями. Мне кажется, что Алексей заслуживает самого большого доверия.

«Восход-2» стартовал ровно в десять по Москве 18 марта. В конце первого витка корабль, миновав мыс Горн, оказался над Африкой. Леонов покинул свое кресло и открыл люк шлюзовой камеры. Внутрь кабины ворвался сноп света, по яркости не уступающий пламени электросварки. Беляев предупреждает: «Не спеши, еще рано, Алексей». Проходит несколько томительных минут…

Динамик на командном пункте транслирует все переговоры космонавтов между собой и с Землей. Слышится голос Беляева:

— Вот теперь пора… Пошел!

Леонов выплывает из кабины корабля, докладывает:

— Я — «Алмаз-2». Место в шлюзовой камере занял!

Командир закрывает люк, соединяющий кабину и шлюзовую камеру, и докладывает на командный пункт:

— Я — «Алмаз-1»… «Алмаз-2» находится в шлюзовой камере. Крышка люка в шлюзовую камеру закрыта. Все идет по плану. Самочувствие отличное. Я — «Алмаз-1»… Прием.

Хоть и мечтали космонавты об этом, хоть и ждали встречи с открытым космосом, а все-таки было тревожно на душе: как-то получится на самом деле, как сработают технические устройства, насколько надежным окажется скафандр?..

Снова четко звучат слова Беляева:

— Люк шлюзовой камеры открыт. Приготовиться к выходу!

Ослепительный поток нестерпимого солнечного света хлынул в тесное пространство шлюзовой камеры. Впечатление такое, будто сквозь синие стекла очков смотришь на кипящую сталь мартена или на дугу электросварки.

— К выходу готов! — докладывает Леонов. И тут же: — Я — «Алмаз-2», нахожусь на обрезе шлюзовой камеры. Самочувствие отличное. Под собой вижу облачность… Море.

— «Алмаз-2», тебя понял, — констатирует Беляев. — Слышу хорошо. Говори немного потише… Поздравляю с выходом! Время одиннадцать тридцать пять… Все идет по плану.

— Я — «Алмаз-2»… Понял тебя, командир… Спасибо!

Леонову вспомнилось, что две пластины, сложенные в вакууме, свариваются. А что получится с ним? Не прилипнет ли он к обрезу люка шлюзовой камеры, сможет ли свободно развести в стороны, сложенные вместе руки? Алексей наполовину высовывается из люка, разводит в стороны руки… Все нормально.

— «Алмаз-2», снять крышку с кинокамеры, — четко отдает команду Беляев.

— Крышка с кинокамеры снята, — докладывает Леонов.

В переговоры экипажа вмешивается командный пункт. На связи Гагарин. Юрий спрашивает:

— «Алмаз-2»… Я — «Заря»… Что наблюдаешь?

— Кавказ… Наш Кавказ вижу под собой! — звучит радостный голос «Алмаза-2», Алексея Леонова.

— «Алмаз-2», каковы условия для работы? — снова спрашивает «Заря», Гагарин.

Бодрый тон доклада Леонова не меняется:

— Я — «Алмаз-2»… Докладываю: «Условия нормальные. Начинаю отход от корабля… Чувствую себя отлично!»

Космонавт, не спеша, полностью выбирается из шлюзовой камеры. Лишь тонкий шнур фала соединяет его отныне с «Восходом-2». Алексей осторожно отталкивается от обреза люка и плывет рядом с кораблем. Внизу зияет бездна Вселенной. Земля кажется ему плоской, как блин, и только по окоему ясно обозначается слегка изогнутая линия, окрашенная в цвета радуги.

— Да, Земля все-таки круглая, — заключил про себя Леонов и улыбнулся своему неожиданному открытию.

На командном пункте тут же набатом прозвучали слова командира «Восхода-2» Павла Беляева:

— Я — «Алмаз-1»… Человек вышел в космическое пространство… Человек вышел в космическое пространство… Находится в свободном плавании… «Заря», как поняли?.. Прием.

Его доклад всколыхнул командный пункт. Все сгрудились у телевизионного экрана, с замиранием сердца наблюдая, как Алексей Леонов работал в открытом космосе. Раскрылив в стороны руки, он парил рядом с кораблем. Это было феноменальное зрелище.

Стоя рядом с Гагариным, Королев раз за разом проводил платком по высокому лбу. Лицо его внешне не выражало эмоциональных переживаний, но каждый из присутствующих знал, что нервы Главного конструктора напряжены до предела. Наконец лицо Сергея Павловича расплылось в радостной улыбке, помолодело. К нему стали подходить члены Государственной комиссии и поздравлять с удивительным успехом.

Пожимая руку Каманина, Королев сказал:

— Вот и свершилось чудо, Николай Петрович. А мы так боялись встречи с открытым космосом!

Полет продолжался. Экипажу «Восхода-2» было передано Брежневым приветствие ЦК партии, президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров страны. В нем говорилось: «Весь советский народ с большой радостью узнал о вашем героическом полете и с огромной любовью следит за тем, с каким мужеством и достоинством выполняете вы почетное задание Родины. Мир знает, что наиболее выдающиеся дерзания в космосе осуществляются в Советском Союзе. Но то, что свершили вы, Павел Иванович и Алексей Архипович, превосходит самое смелое воображение…»

Те двенадцать минут, что Леонов находился в открытом космосе, потрясали воображение, ведь скорость его перемещения превышала двадцать восемь тысяч километров в час! Покинув шлюзовую камеру над Черным морем, Алексей пролетел над Енисеем, над своей родной Листвянкой и вернулся в кабину «Восхода-2» над Сахалином. Все свои впечатления космонавт, «Алмаз-2», тут же записал в бортовой журнал для истории.

В десять часов 19 марта закончились сутки исторического полета. На семнадцатом витке Гагарин передал на борт корабля команду о посадке. Быстро летели тысячи километров. Внизу проплывали океаны и материки, но… показатель спуска не регистрировал изменение орбиты.

Экипаж охватило необычное волнение:

— Отказ техники или такое решение принято на командном пункте?.. Но почему нас не предупредили об этом?

Следует доклад командира «Восхода-2»:

— «Заря»… Я — «Алмаз-1»… Тормозная двигательная установка в автомате не сработала… Как поняли?.. Прием!

В отдельной комнате, из которой шел радиообмен с экипажем, четверо — Королев, Тюлин, Келдыш и Гагарин. Каждый из них отлично понимал, что значит этот отказ. Времени для принятия решения в обрез — корабль находится в зоне радиовидимости всего с десяток минут! Гагарин впился глазами в руководителей полета: «Что будем делать?» На обсуждение критической ситуации, происшедшей впервые, уходит около трех минут… Приемлемое решение найдено. Юрий уверенно передает на борт:

— Я — «Заря»… «Заря»… Ребята, вам разрешена посадка вручную… Как поняли меня?.. Прием!

Беляев отлично вышел из создавшегося положения, хотя ориентация через иллюминатор заставила космонавтов достаточно «покувыркаться» в корабле.

На восемнадцатом витке «Восход-2» сошел с орбиты и устремился к Земле. Но район посадки уже изменился. Она приходилась теперь не на окрестности Кустаная, а значительно севернее. На определенной высоте в действие вступила система мягкой посадки. Она, как и на «Восходе», сработала надежно. Корабль опустился в лесу, в ста восьмидесяти километрах от Перми, в глубокий снег между тремя высокими соснами. На их кроне повис гигантский парашют, с ярко видимыми издалека оранжевыми полосами.

Когда на командном пункте получили подтверждение о благополучном приземлении «Восхода-2», Тюлин от имени Государственной комиссии тотчас обратился в Пермский обком партии с просьбой о помощи. Местное руководство хорошо знало район приземления и, создав оперативную группу, помогло в течение нескольких часов эвакуировать экипаж из тайги.

Через сутки Байконур встречал отважных космонавтов. Государственная комиссия заслушала отчеты Беляева и Леонова о смелом эксперименте, еще более расширившем дорогу к звездам.

3

Веру очень порадовала новая квартира. Двухкомнатная, на третьем этаже той же пятиэтажки, где жили Алексеевы, только в другом подъезде. На самом деле, квартира была не новой. В гарнизоне, с расформированием танковой дивизии, ничего не строилось. Просто в данном случае демобилизовался и уехал на родину полковник Ляхов, начальник тыла танковой дивизии, а ключи от квартиры по акту передал майору Щербаку. Начальник штаба тут же позвонил в Шауляй Павлову, прежнему полковому распределителю жилья, спросил:

— Николай Ильич, освободилась квартира полковника Ляхова от соседей. Кому из наших офицеров рекомендуете передать от нее ключи?.. Я раньше этим делом не занимался.

Бывший замполит части продолжал жить интересами родного полка и без всяких раздумий заявил:

— У вас, Зиновий Петрович, нынешний командир полка продолжает жить в коммуналке, а ты ждешь моего совета, кому передать ключи от квартиры Ляхова!.. Конечно Алексееву! Квартира, надеюсь, находится в хорошем состоянии, так что Андрей Степанович сможет сразу в нее въехать. Ремонт проведет позднее.

Майор Щербак тут же направился к командиру, положил перед ним пару ключей. Алексеев отодвинул в сторону документы, представленные ему для знакомства «особистом» Свириным, подняв глаза на начальника штаба, спросил:

— Кто принял решение о предоставлении высвободившейся квартиры моей семье, Зиновий Петрович?

Щербак не стал лукавить, признался:

— Полковник Павлов принял, товарищ командир.

— Когда ты с ним разговаривал?

— Только что, Андрей Степанович, — ответил начальник штаба и пояснил: — При Корнееве этими вопросами вначале занимались Павлов и Мезенцев. С моим приходом в штаб все жилищные дела стал решать только замполит. Конечно, он, наверное, докладывал свои решения Владимиру Егоровичу, но деталей я не знаю.

— Тогда пригласи сюда Тимохова, Зиновий Петрович, и мы по традиции поручим ему это дело. А ты представь мне список обеспеченности жильем всего офицерского состава.

Начальник штаба вышел и вскоре вернулся в кабинет командира вместе с майором Тимоховым. Алексеев сразу привлек замполита к заинтересованному разговору:

— Павел Николаевич, ты полностью принял дела у Павлова?

— Ну, как полностью, Андрей Степанович? — возразил замполит. — Бумаги принял, но еще не разобрался с ними до конца… Их за три года набралось вполне достаточно.

— У Николая Ильича должен быть список обеспеченности жильем офицерского состава, — продолжил диалог Алексеев. — Нам надо с ним немедленно разобраться.

— Нет, такого списка в бумагах Павлова я пока что не встречал, — твердо заявил Тимохов и тут же спросил: — А с чем, собственно, связана возникшая спешка?

Командир полка пояснил:

— Начальник тыла танковой дивизии Ляхов освободил двухкомнатную квартиру. Зиновий Петрович позвонил Павлову, и наш прошлый распорядитель жилья предложил предоставить ее мне.

— Правильно предложил Николай Ильич, — с ходу одобрил решение замполит. — А твою комнату, Андрей Степанович, сегодня же передадим молодой бездетной семье.

— Вот, видишь, Зиновий Петрович, — Алексеев повернулся в сторону начальника штаба, — так мы и передали жилищные дела Павлу Николаевичу. Он и мою комнату уже распределил. Остается только назвать фамилию владельца.

— Насколько я знаю, Андрей Степанович, Павлов решал квартирные дела вместе с начальником штаба и командиром. Такой порядок надо и дальше сохранить. Одна голова хороша, а три все же лучше.

Расширенное совещание с командным составом частей и соединений, проведенное командармом 50-й ракетной дивизии генералом Добышем 27 мая в Смоленске, было посвящено вопросу подготовки ракетчиков в условиях, близких к реальным боевым. Открывая совещание, Федор Иванович сердечно поздравил командиров частей и подразделений, принявших участие в операции «Анадырь», с досрочным присвоением очередных воинских званий. Командир 79-го полка Сидоров и командир 1018-й ремонтно-технической базы Шищенко были удостоены звания «полковник». Командир отдельного дивизиона Алексеев и командир сборочной бригады Базанов были удостоены звания «подполковник» и назначены соответственно командирами полка и ремонтно-технической базы.

Затем генерал-полковник Добыш предоставил слово своему заместителю по боевой подготовке генералу Дмитриеву. Константин Петрович особо остановился на работе армейских инструкторских групп. Он объяснил причины их создания. Коль речь шла о приближении подготовки ракетчиков к реальным боевым условиям, то в основе этой их повседневной работы оказывались комплексные занятия с обязательной заправкой ракет компонентами горючего и окислителя. Прежде всего в шахтных пусковых установках, где условия были намного сложнее, чем у наземных.

Комплексное занятие в них являлось исключительно ответственным и опасным как с точки зрения возможности поражения бойцов токсичным топливом, так и неизбежной предпосылкой к поломкам специальной техники. Дмитриев подчеркнул, что пренебрежение тщательной подготовкой к такому занятию уже неоднократно приводило к серьезным авариям с техникой и несчастным случаям с людьми.

Генерал Дмитриев объявил, что по решению Военного совета армии создано две инструкторских группы, отдельно по ракетам Р-12 и Р-14. Инструкторскую группу по ракетам Р-12 возглавил подполковник Минаков, по ракетам Р-14 — подполковник Маслов. В группы входили специалисты-ракетчики по стартовому, двигательному, электроогневому и заправочному оборудованию. В инструкторскую группу по ракетам Р-14 входили также специалисты по азотодобывающей станции.

Армейские инструкторские группы выполняли строго определенные служебные задачи:

— организация обучения боевых расчетов и оказание им повседневной практической помощи;

— осуществление подготовки и проверки готовности боевых расчетов к заступлению на боевое дежурство;

— руководство проведением итоговых комплексных занятий в качестве инструкторов по подготовке ракет к пуску из различных степеней боевой готовности с обязательной заправкой компонентами ракетных топлив;

— участие в плановых проверках частей и соединений, проводимых Главкомом ракетных войск и командованием армии;

— проведение непосредственной подготовки боевых расчетов перед убытием их на полигон для учебно-боевых пусков ракет и участия в их проведении;

— проведение зачетов в группах регламентных работ технических батарей на допуск их к работе на боевых ракетах;

— прием зачетов у личного состава частей на присвоение классной квалификации «Мастер»;

— участие в составе Государственной комиссии по приему боевых ракетных комплексов в войсковую эксплуатацию.

Когда подполковник Алексеев вернулся из Смоленска, начальник штаба познакомил его с приказом Главкома ракетных войск о развертывании в составе полка третьего, шахтного дивизиона с ракетами Р-12У. Эта новость не порадовала Андрея Степановича. Он, по опыту других частей, прекрасно понимал, что отныне большая часть его служебного времени будет отдана решению этой злободневной задачи. Так все и получилось.

Боевой шахтный комплекс для ракет Р-12У на берегу Лиелупе, северо-западнее Элеи, представлял собой заглубленный технологический блок и четыре шахты глубиной более тридцати пяти метров для установки ракет. Место было выбрано относительно низкое. Насыпная грунтовая дорога на комплекс не выдерживала нагрузки тяжелой строительной техники. Самосвалы и тягачи то и дело застревали в грязи осенью. Их приходилось вытаскивать с помощью болотных тракторов.

В каждой шахте был смонтирован скоростной лифт для доставки людей и грузов на различные уровни обслуживания ракеты, а также подъемные площадки обслуживания. Сверху шахта закрывалась массивным защитным устройством, которое при пуске ракеты сдвигалось в сторону.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.