Переписка с Борисом Стругацким
Переписка с Борисом Стругацким
Между интервью Медведева и заявлением Гюльчахры Ибрагимовой произошло еще одно примечательное событие. С двадцатого по двадцать четвертое апреля 2009-го в «Новой газете» была опубликована переписка Михаила Ходорковского с Борисом Натановичем Стругацким. [239]
Борис Натанович поддерживал Ходорковского и во время первого процесса и после него, а в апреле 2008-го Михаил Борисович поздравил знаменитого фантаста с 75-летием и написал: «Ваши книги — мои друзья с ранней юности и до сегодняшнего дня. Очень надеюсь, что их будет еще больше, так как друзей много не бывает». «Высокая честь и награда судьбы для писателя — иметь такого читателя, как Вы», — ответил Стругацкий.
С осени 2008-го началась неспешная переписка. Ходорковский писал об экологическом и энергетическом кризисе: «Очевидно, Земля, даже при сегодняшней численности населения, не сможет обеспечить всех людей по нынешним стандартам потребления развитых стран. Достаточно сказать, что энергопотребление на одного жителя США в 5 раз превышает аналогичный показатель для Китая. Это с учетом гораздо более энергосберегающих технологий».
«Разрешить эту проблему (одну из многих в экологическо-сырьевой области), конечно, невозможно с помощью медленно убывающих источников углеводородов, — пишет он. — Такого их количества попросту нет. Конечно, термоядерная энергия не имеет аналогичных ограничений, но там, несомненно, будут ограничения другие, да и в ближайшие 30–50 лет рассчитывать на переход этой технологии в разряд широко используемых не приходится».
«Вывод, на мой взгляд, ясен: даже из этого частного примера следует — если нет обоснованных надежд на открытие совершенно новых, экологически безопасных возможностей для удовлетворения некоторых материальных человеческих потребностей — эти потребности должны быть ограничены или изменены!»
«Интересный пример подают скандинавские страны, не просто ограничивая свое потребление имеющимися у них возможностями (в частности, Швеция к 2020 году обещала отказаться от импорта углеводородов), но и предлагая смену самой потребительской парадигмы, просуществовавшей почти 100 лет. Оказывается, можно разорвать жесткую связь между уровнем потребления и качеством жизни.
Приведу пример: новую модель автомобиля на стоянке под окном они успешно предлагают считать менее привлекательной, чем велосипед и сосновый бор вместо автомобильной площадки».
Между прочим, это пишет человек, сидящий в тюрьме. Которого судят.
Я, конечно, встряла в эту переписку и изложила свое мнение:
«Я прочитала Вашу полемику с Борисом Стругацким в «Новой газете». При всем моем безмерном уважении к Вам и к Борису Натановичу, я считаю проблему надуманной.
И вопрос не в том, ездить ли на работу на автомобиле или на велосипеде. А в том, ездить ли туда вообще. Зачем ездит на работу офисный планктон? За компьютером сидеть? За ним что, дома посидеть нельзя? Нельзя договориться по телефону, обменяться файлами по электронной почте, устроить телеконференцию по скайпу? Зачем туда ходить?
Обычно я езжу в издательство четыре раза в год:
1) подписать договор;
2) вычитать редактуру;
3) вычитать корректуру;
4) поставить шампанское сотрудникам и получить авторские. Если у меня выходит две книги, это количество возрастает до восьми раз, три — до двенадцати. Но даже для двенадцати раз в год покупать машину, по-моему, просто неприлично.
Но и это число можно сократить до пункта четыре. Подписи существуют факсимильные, и их признание — проблема законодательства и защиты информации, а не энергетики.
Редактура и корректура по распечатке — следствие привычки и отсутствия специальных программ с редакторскими и корректорскими символами. То есть проблема психологическая + программная.
Ну, а обмыть — это святое, без этого, конечно, никак.
Хотя когда у меня выходила книга в Питере, я вообще там ни разу не была. Даже не знаю, где находится издательство «Крылов». Договор на подпись мне высылали по почте.
А деньги, межу прочим, прекрасно умеют перемещаться по электронным сетям.
До меня уже доходили слухи об американских фирмах, на которые работают индийские программисты, отнюдь не покидая родной страны. Кстати, такой способ удаленной работы приведет и к сглаживанию экономических различий между разными странами.
Так что я думаю, что прежде чем закончится нефть, исчезнут офисы. Точнее, уйдут в виртуальное пространство. И потребность в нефти уменьшится в разы. Потому что сотрудники будут встречаться раз в месяц на корпоративных вечеринках: надо же где-то попонтоваться. Ну, и обмыть.
Заодно исчезнут пробки, и будет огромная экономия времени на дорогу на работу и с работы. И можно жить в сосновом бору.
А ноутбук жрет энергии, как лампочка в 25 Вт. В отличие от автомобиля.
Конечно, останутся сферы деятельности, в которых на работу все-таки придется ходить (или ездить). Медицина, например. Хотя профессор Преображенский, помнится, дома оперировал. Может быть, стоит к этому вернуться?
И рабочим на завод ходить надо, если только там не все автоматизировано. Но не рабочие создают основной поток машин. Они пользуются общественным транспортом. К тому же можно вернуться к советской традиции строительства жилья для сотрудников рядом с местом работы.
Помните, Менделеев говорил, что жечь нефть — все равно, что жечь ассигнации. При современном развитии средств связи офисы уже изжили себя. Мы не то, что жжем ассигнации, мы топим ими печку в теплый майский день. И настанет жаркий июнь. И все равно будем топить. По привычке, и потому, что нравится на огоньки смотреть.
Нужна не альтернативная энергетика, а альтернативная организация труда.
Кстати, Вы зря недооцениваете атомную энергетику. Во Франции это основной источник энергии. Прекрасная Франция напичкана АЭС, как гранат косточками. А опасность атомной энергетики сильно преувеличена. Просто строить надо, как следует, а не так, как в Чернобыле. И работать там должны компетентные люди.
А офис будущего я представляю примерно так…
Глава фирмы сидит в шезлонге под пальмой на острове в Тихом океане. На коленях у него стоит тоненький ноутбук с белым яблочком на крышке, а над его бунгало неторопливо крутится ветряк или сияет солнечная батарея и вырабатывает энергию исключительно для его бунгало.
Один из его сотрудников живет в Гоа и в свободное от основной работы время сочиняет для друзей «гоа-транс», а также приторговывает в Интернете фотографиями местных закатов. И главное, ему не надо расплетать косички и снимать «фенечки», чтобы ходить в этот проклятый офис.
А другой сотрудник живет в Новосибирске, и ему не надо покидать родной Академгородок, его распрекрасных обитателей, старых друзей и любимую маму.
Что они делают? Да все, что угодно. Судя по составу участников, эта фирма похожа на IT, но, может быть, и заводиком управляют. Где-нибудь в Китае.
Вот так…»
«Что касается «мобильного офиса», то увы — это не решение проблемы транспорта (если вспомните, именно в этом контексте мы говорили), — отвечает мне Михаил Борисович. — Современный человек становится все мобильнее. Транспорт — это новая степень свободы. Другое дело, что ее можно сделать более экологичной. Да и с «мобильным офисом» все совсем не так просто. Начнем с того, что «людей творческого труда» — ученых, писателей… от 3 до 8 %. В принципе! Способных!
А виртуальный строитель, официант, даже продавец — многих не «греют». Я уж не говорю про необходимые капвложения и даже теоретическую возможность создания гибких, полностью автоматических заводов. Это проблема даже не этого столетия. Прошу поверить технологу.
И даже чисто психологическая проблема. Большинство людей больше любят работать и производительнее работают в большом коллективе (15 — 150 человек). Это, к слову, инстинкт: человек — стадное животное. Особи-индивидуалисты — не редкое, но исключение. Прошу поверить уже не технологу, но руководителю крупной компании.
В общем, Гоа — удел немногих. Увы».
Переписка МБХ и БНС продолжалась.
Стругацкий отвечал во вполне пессимистическом духе, предрекая человечеству резкое снижение энергопотребления и повсеместный переход к тоталитаризму.
«Очень, очень надеюсь, что Ваше предвидение носит сравнительно краткосрочный характер, что сумрак сейчас наиболее непрогляден, а дальше — пусть и в течение 10–20 лет — но мы обязательно будем двигаться к рассвету, — отвечает Ходорковский. — Мы — это Россия. Мир — возможно, сегодня еще находится не в нижней точке траектории спада, хотя неоконсерваторы очень «старались». Надеюсь, что у них тем не менее кризисная ситуация будет менее ярко выражена, чем у нас.
А может быть, у нас в какой-то момент будет даже лучше, чем у них, а?
Очень хочется верить во что-нибудь хорошее». [240]
«Только я отправила Вам мое предыдущее письмо, как «Новая» опубликовала очередную порцию Вашей переписки с Борисом Натановичем, — подключилась я, — где уважаемый мэтр жалуется на черствость современного общества и делится своим скепсисом по поводу его дальнейшего развития в сторону либерализма и гуманизма.
При всех печальных событиях, происходящих в нашей стране (например, суде над Вами с Платоном Леонидовичем), я считаю, что уважаемый мэтр неправ.
Все его рассуждения применимы и прекрасно описывают предыдущую стадию развития общества. Просто Борис Натанович не заметил формирования следующей стадии. Сразу видно, что он не сидит в блогах и не ходит по сайтам.
Михаил Борисович, Вы помните, что такое плазма?
На всякий случай напоминаю. Плазма — это частично или полностью ионизированный газ, в котором движением частиц управляют дальнодействующие кулоновские силы. Разноименные заряды притягиваются, одноименные отталкиваются, причем расположенные весьма далеко друг от друга. В результате в плазме легко возбуждаются различные коллективные движения частиц. Например, колебания и волны. И еще, плазма — практически сверхпроводник. И ее считают особым, четвертым состоянием вещества.
Теперь применим эту аналогию к общественным процессам.
1) Традиционное общество.
Напоминает твердое тело. Связи жесткие, подвижность частиц маленькая. Племя состоит из родов, где все друг другу родственники;
2) Индустриальное общество.
Похоже на жидкость. Есть ближний порядок: мегасемьи, например. Есть слои, довольно четко разделенные, но все же есть возможность, разогнавшись, перепрыгнуть из слоя в слой.
3) Постиндустриальное общество.
Газ. Нуклеарная семья. Молекулы мало взаимодействуют друг с другом. Отсюда и «черствость». Молекулы в принципе можно заставить двигаться в одном направлении, если надавить на них сверху поршнем. И подморозить. Давление газа упадет, а значит сверху давить легче. Можно даже заморозить и надавить настолько, что газ вернется в жидкое состояние, а то и затвердеет. Недаром во всех тоталитарных системах присутствовали черты традиционного общества.
4) Сетевое общество.
Термин не мой. Его полно, этого термина. Но сравнений с плазмой я не встречала.
Интернет, и особенно блогосфера, создают эти дальние, причем, горизонтальные связи. Это не поршень, который давит сверху. Это не теплообмен в газе, из-за которого температура выравнивается: если в одной части мира кризис — и в другой будет. Мировые кризисы случались и на предыдущей стадии развития общества.
Интернетовские связи, связи между ЖЖ-френдами и т. д. подобны именно кулоновским силам.
Здесь собирают деньги друг для друга, собирают подписи, организуют движения и сообщества. Причем в течение нескольких дней. И они не замыкаются в виртуальном пространстве, а выходят в реальное. Примеры: движение автомобилистов, сбор подписей за Бахмину [241] и др.
Плазма наша пока, к сожалению, несколько сегментированная. Страны разделяют языковые барьеры. Зато мостиками между ними служат диаспоры. Знаете, сколько в русской блогосфере людей, живущих в Америке, в Германии, в Израиле? И блогера уже не обманешь относительно того, что происходит в этих странах: «Как это? А мой френд написал совсем другое».
И тогда становятся понятыми и естественными все эти безумные идеи об учреждении отдельной интернет-юрисдикции, неподвластной никаким местным невиртуальным властям, о создании виртуального государства. Потому что в интернете формируется другое, четвертое состояние общества, и оно начинает осознавать себя другим и мечтает отделиться.
Я вслед за Вами прочла Фукуяму (думаю, Вы сделали ему рекламу). Он убедителен, но тоже описывает предыдущее состояние общества. Упрекнуть его не в чем, статья «Конец истории» была опубликована в 1989-м, когда блогов еще даже не планировалось. Фукуяма не мог заметить тенденций, которых не было. Впрочем, все движется именно в том направлении, которое он увидел. Только история не кончилась. Все-таки сетевое общество отличается от традиционного либерального, хотя мы еще не совсем понимаем, как.
Теперь о свободе. Общество в четвертом состоянии просто не может быть менее свободным, чем в третьем.
Знаете, почему термояд не получается? Наверняка читали об этом.
Дело в том, что плазма обладает еще одним интересным свойством: ее очень трудно удержать в магнитной ловушке, убегает она. А для того, чтобы пошла управляемая термоядерная реакция, плазму (например, смесь дейтерия и трития) надо продержать при температуре 100 млн. градусов не менее 1 секунды. Не получается.
Общество в состоянии плазмы будет очень трудно подчинить».
Шел 2009 год. А с декабря 2010-го коллективные движения плазмы, управляемой с помощью «Твиттера», мы наблюдали во время арабских революций.
Прошел еще год. И в декабре 2011-го «Facebook» собрал стотысячный митинг на Болотной площади в Москве. А потом на проспекте Сахарова, и снова на Болотной.
Плазма пришла в движение.
Но вернемся в 2009-й. Публикации в «Новой газете» продолжались.
Ходорковский послал Борису Натановичу новую «заметку» о свободе и безопасности. Он пишет, что иногда ограничения личной свободы для усиления безопасности действительно необходимы, но «кроме объективных предпосылок необходимости изменений в понятии личной свободы существуют субъективные интересы бюрократии, толкающие в том же направлении. Причем велика вероятность, что и часть «объективных предпосылок» сформирована руками той же группы влияния, чтобы получить предлог для ограничения свободы».
Стругацкий отвечает, как Екклесиаст: «Мы привыкаем (и легко!) к самым продолжительным локальным войнам; мы привыкли к ежедневным голодным смертям в Африке; мы привыкли к авиакатастрофам и к тому, что уличный трафик убивает народу больше, чем серьезная война; очередной Чернобыль способен еще пока нас немного расшевелить, но сколько их еще понадобится на нашу голову — два-три? — чтобы и они приучили нас оставаться в общем равнодушными?»
«Что же касается нашей России с «ее догоняющим развитием» — вряд ли она скажет какое-либо новое слово в этих процессах, — пишет он. — Россия сейчас снова (в который уже раз!) на перепутье, беременна очередной бифуркацией, и такой пустяк, как ужесточение «мер безопасности» (абсолютно обыкновенное для нас действие, совершаемое практически неосознанно, автоматически, почти инстинктивно), не может играть сколько-нибудь существенную роль в ее политической жизни».
И задает свой вопрос: «Властвуют нами все-таки — аскеты или гедонисты?»
«Мы все-таки имеем дело с напуганными гедонистами, — пишет Ходорковский и замечает, что хорошо знает многих из них. — Им хочется жить по-настоящему хорошо, а не так, как членам ЦК КПСС, боявшимся у себя дома кондиционер поставить — «разговоры пойдут!». Причем что такое «жить хорошо», они знают прекрасно — спасибо глобализации. И они прекрасно понимают, что жить хорошо «там» им удастся только в том случае, если не слишком хулиганить «здесь», — потому что мир в последнее время уж очень прозрачный, ничего серьезного не скроешь. А жить хорошо «здесь» при до предела «закрученных гайках» внутри страны попросту невозможно — потому что усердно создаваемый миф «осажденной крепости» веселой жизни не способствует. Особенно если говорить о более или менее широком круге элиты и об их детях».
В общем, на Куршевель — одна надежда. Даже не на Страсбург.
Я люблю знаменитую строчку Бродского: «Но ворюги мне милее кровопийц». Для Путина и компании кровопийство, конечно, факультативно, если только иначе украсть нельзя.
Но противно-то как!
«А вот фашизм и сталинизм мне кажутся не настолько реальными угрозами, чтобы всерьез тратить на них силы, — пишет Ходорковский. — Более того, я считаю, что навязывание пропагандой этих малореальных угроз — отвлекающий маневр околовластной тусовки для продвижения идеи полуавторитаризма как «меньшего зла». Не настолько реальными по сравнению с «полуавторитарным застоем»».
«Я пессимист, это верно, — отвечает Борис Стругакий. — Но Вы — безусловный и неукротимый оптимист. Вы уверены, что власти предержащие управляются своим ratio , что они размышляют, что они следуют логике. Безусловно, они логичны, но — по-своему. Их логика опирается на совершенно другую, не знакомую нам с Вами парадигму. Они, разумеется, знают словосочетания «благо народа», «процветание страны», они сами охотно эти словосочетания употребляют, но вкладывают в них свой, особенный, сугубо личный смысл.
Они совершенно точно знают, что благо народа — это прежде всего ИХ личное благо, а их благо — это жесткая всеконтролирующая власть. Помимо этой власти и без этой власти народ пропадет, превратится в стадо неуправляемых и в конечном счете несчастных животных. Будет смута, а ничего хуже смуты они представить себе не в состоянии».
«Я убежден: никто в сегодняшней российской власти добровольно не стремится к положению изгоя, — пишет Михаил Ходорковский. — Это просто злые, обиженные подростки, которые могут быть опасны, но, скорее всего, вырастая, станут более-менее нормальными людьми».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.