Покушение

Покушение

— Третье взыскание он получил, когда они с Кучмой пили чай, — вспоминает Наталья Терехова. — Это было уже в марте, когда он пришел после встречи с Каринной Москаленко. Он не поужинал.

Это отдельная история: встречи с адвокатами Михаилу Борисовичу предоставлялись только после шести вечера, потому что считалось, что он работает, и нельзя прерывать столь важный производственный цикл для встречи с адвокатами, этими бездельниками. Только после шести. И со мной, и с другими адвокатами, которые были наездами. Я никогда не возвращалась домой раньше десяти вечера.

— А другим заключенным позволяли встречи с адвокатами в рабочее время?

— Конечно. Сколько работаю, в каких колониях ни была — в первый раз в жизни с этим столкнулась. Я даже про существование такого пункта ПВР не знала до Михаила Борисовича. Всегда было без проблем. Снимали с работы. Пришел адвокат — вызвали с работы, и ради бога: встречайтесь. Никогда это препятствием не было. Но Михаил Борисович — исключение. Я говорю, я не знала до этого времени, что такой пункт вообще есть. А когда меня носом ткнули, сказали: «А что? В наших правилах так написано». Пришлось изучить правила.

Потом мы обжаловали эти действия и пункт 83 правил внутреннего распорядка (в нем было сказано, что встречи с адвокатами допускаются в нерабочее время для лица, отбывающего наказание) в Верховном суде, и его отменили. Но еще очень долго в колонии никак не хотели мириться с тем, что этого пункта нет, и продолжали пускать только после шести.

В тот день у него была Каринна Москаленко, и он пришел около девяти вечера и сел пить чай в комнате, где всегда все пили чай, в том числе и сотрудники администрации [188]. Там стоял чайник, Кучма присоседился. Ну, что Михаил Борисович скажет: «Не пей со мной чай»? И он сел, попил чай. Питье чая закончилось семью сутками ШИЗО. Вы знаете, это уникальная ситуация. Существуют неписаные правила даже для администрации. И обычно считается неприемлемым наказывать за это. Попил чай, кто-то кого-то угостил сигаретой — никогда сотрудники за это не наказывают. Это уже не только нечеловечно, но переходит все грани вообще, мы тогда превращаемся в животных. Такое отношение и было со стороны администрации. Когда из-за того, что они пили чай, его поместили в ШИЗО. Это конечно безобразие полное.

Они отсидели с Кучмой семь суток. Долго мы расхлебывали последствия этого сидения. И только 25 февраля этого года закончилась эта эпопея.

— А что за человек этот Кучма? Вы его видели? С ним общались?

— Видеть и общаться я с ним не могла, потому что у меня не было ни возможности, ни желания как-то до него дотянуться. Я считаю, что человек с отклонениями психики. Наказание у него было свыше семи лет, за разбой. Как он вообще оказался рядом с Михаилом Борисовичем и почему это поощрялось — это отдельный вопрос. Эти люди должны наблюдаться и психологами, и психиатрами и содержаться в несколько других условиях.

В ночь с 13 на 14 апреля 2006-го Михаил Ходорковский проснулся от резкой боли. Было начало пятого. Он потрогал лицо и почувствовал, что оно мокрое. Включил свет, посмотрел в зеркало: по щеке стекала кровь. Он разбудил отрядного завхоза, и тот вызвал оперативного дежурного по колонии.

В медпункте на порез наложили швы и повязку с антисептической мазью.

Виновного нашли быстро.

— Потом Кучма порезал Михаила Борисовича, — рассказывает Наталья Терехова. — Эти материалы стали доступны нам в связи с обращением Кучмы [189], и из этих материалов явствует, что человек явно готовился это сделать. Подобрал орудие, нож сапожный, и хотел выколоть глаз. Это написано во всех объяснениях. И это чуть-чуть не осуществилось: бог отвел руку. Потому, что это было ночью, и куда он попал, я считаю, что даже высшие силы на стороне Михаила Борисовича. По-другому никак не объяснишь. Могло закончиться очень плохо.

Объяснения Кучмы — это объяснения человека с неустойчивой психикой. Нет толковой, ясной мотивировки. То говорит, что якобы из-за Михаила Борисовича попал в ШИЗО, Ходорковского в ШИЗО поместили, и его заодно. То, что Ходорковский его сильно много жизни учил, а чего его было учить жизни?

Была и другая причина. У него был конфликт с одним из смотрящих отрядов, а он дал объяснения в пользу Михаила Борисовича, когда их помещали в ШИЗО. Кучма написал, что действительно в этой комнате все пили чай: чего вы нас наказываете? И к нему начали плохо относиться сотрудники администрации. Сказали, что его переведут в третий отряд, хотя четко знали, что в третьем отряде его злейший враг Ким. У них неприязненные отношения. Ким очень влиятелен среди осужденных отрицательной настроенности. Кучма очень боялся перевода. И администрация использовала это против Михаила Борисовича, так что я считаю, что происходило подстрекательство.

Он узнал, что, чтобы не переехать в третий отряд, есть такой способ: можно переехать в другую колонию. Этот способ и использовал.

Но четкой линии нет, и это прослеживается во всех объяснениях. Здесь и то, что он его жизни учил (нечего учить его жизни), и то, что они вместе сидели, и даже то, что он был должен ему деньги. Обещал то ли пятьсот, то ли тысячу долларов.

— Кто, Ходорковский Кучме или Кучма Ходорковскому?

— Михаил Борисович Кучме, конечно. Как же может быть иначе? У нас один олигарх есть.

Уже после освобождения Кучма дал интервью нескольким изданиям, где утверждал, что совершил покушение на Ходорковского по прямому указанию администрации колонии. От него требовали, чтобы он нанес удар Ходорковскому в глаз и говорили, что за этим стоят «большие люди» в Москве, а значит, его прикроют. И не «бог отвел руку», а он сам от этого отказался, ведь не в глаз ударил, а только поцарапал нос.

«Первый раз я не согласился, вызвали во второй раз, опять побили, — рассказывал он «Газете. ру». — Сказали, что я уже все знаю и, если не соглашусь, меня повесят в штрафном изоляторе и скажут, что сам повесился. Во второй раз они убедили меня, что убьют, если не соглашусь. Я сделал вид, что согласился». [190]

Кучма дал интервью даже телеканалу НТВ, но его немедленно и со скандалом сняли с эфира.

«…НТВ — это нечестная компания, и вопросы так задавали, что им не суть важно случившееся, о Ходорковском, а им нужно меня грязью облить, обсмеять, чтобы поставить под сомнение мои факты», — рассказывал Кучма радио «Коммерсант FM». — «…Я им говорю, что меня пытали, били, заставляли напасть на Ходорковского, а они спрашивают: «Ты сожалеешь об этом?» Я говорю: «О чем сожалеть-то? О том, что мне руки ломали и заставляли идти на преступление?»».

А потом его заставили обвинить Ходорковского в сексуальных домогательствах и объяснить этим причину покушения.

Преступление Кучмы квалифицировали как «умышленное причинение легкого вреда здоровью». Начать по этой статье уголовное преследование можно только по заявлению потерпевшего.

Ходорковский писать заявление отказался. И передал адвокатам, что молодой человек вряд ли заслуживает сурового наказания, поскольку так же, как он, сидит в неволе, тяжело переживает эту ситуацию и, видимо, не «ведает, что творит».

— После того, как он порезал Михаила Борисовича, у Ходорковского остался шрам, нос перевязан, — рассказывает Наталья Юрьевна. — Конечно, это было очень неприятно. Михаила Борисовича поместили в так называемое «безопасное место» [191]: в ШИЗО, правда, в отдельную камеру, но в помещение ШИЗО. И он отсидел там 30 суток. Его поместили туда где-то 18 апреля и выпустили в середине мая. Хотя все возражали, даже Кучма.

20 апреля адвокат Ходорковского Юрий Шмидт созвал пресс-конференцию.

«Он жил в бараке и никакой угрозы не ощущал, — рассказал он о своем подзащитном. — Об истории с подозрениями в сексуальных домогательствах зеки лучше нас знают, что это ложь, и сказали Ходорковскому, что он может быть совершенно спокоен. Одиночка как раз опаснее: там проще что-то с ним сделать, потому что свидетелей нет. Бояться-то Ходорковскому некого, подлянки же он ждет только от власти».

— Это одиночка самая настоящая, специально запланированная, чтобы его изолировать, — говорит Наталья Терехова. — Он объявлял сухую голодовку по этому поводу. Попал в медицинский изолятор, где его лечили три дня, а потом поместили обратно в это же безопасное место.

— А сколько времени он держал голодовку?

— Четыре дня. С 27 апреля. И 30-го вечером его перевели в медицинский изолятор.

— Он отказался от голодовки после этого?

— В принципе, да. Мы говорили, и прежде всего я: ну, кому лучше-то от этого будет.

— Отговаривали?

— Я, да. Естественно, потому что в данном случае протестовать своим здоровьем, своей жизнью — безрассудство полнейшее. Таким противостоянием с другой стороной ничего не докажешь совершенно. Единственно, что мы могли спровоцировать — это чтобы ему насильно кололи. Кстати, было обещано. Искусственное кормление. Этого нам еще не хватало! Это было очень тяжелое время для Михаила Борисовича: тот апрель.

— Если один заключенный нападает на другого, «помещение в безопасное место» — насколько распространенная практика?

— «Помещение» бывает, эта практика есть. Но когда есть реальные основания опасаться чего-либо. В данном случае кого должны были изолировать?

— По-моему, Кучму.

— Вот именно. А Михаилу Борисовичу, наверное, создать какие-нибудь условия, а не помещать в ШИЗО или одиночку. Кучму, кстати, поместили в то же ШИЗО. В соседнюю камеру. Двоих наказали. Только Михаила Борисовича непонятно за что и сроком гораздо большим: 30 суток.

— А Кучму когда освободили?

— Его почти сразу увезли в другую колонию, на камерный режим. У него там отдельно судьба развивалась. Он порезал еще одного заключенного. Я говорю, что человек с неуравновешенной психикой.

— И Кучму увезли, а Михаил Борисович все сидел в этом ШИЗО?

— Конечно. Кучму увезли через неделю.

— Понятно. И никак это не объясняли логически?

— Да что вы говорите? Кто с нами, когда, о чем-то советовался? И что касается документов по взысканиям: они мне обязаны были их давать. Мне их ни разу не дали, эти документы. Хорошо, что я такой человек доскональный и вообще не люблю, когда мне «нет» говорят. Я им всегда писала заявления: «Дайте». И даже чтобы зарегистрировать мое заявление, нужно было усилие. Потому что сразу закрывались все двери, все окошки. Приходилось либо телеграммой им отправлять, либо почтой, либо еще каким-то образом.

— Администрации?

— Администрации ИК-10. Это с огромным трудом. Тех, кто у меня брал заявление или жалобу, потом наказывали. Ну, я понимаю, подневольные девочки, что они в канцелярии там? В канцелярии женщина, правда, сидит. Я понимаю, что я ей доставляю неприятности. Она говорит: «Меня ругают за это. Меня за это наказывают». И я и ей сочувствую, но в гораздо худшем положении находится человек за решеткой. И я выполняю свою работу. Там очень сложная обстановка, даже для сотрудников. Они выполняли эти ужасные указания начальства под страхом увольнения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.