Шаги пятилеток

Шаги пятилеток

В 1925 году Народный комиссар по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе пригласил к себе на совещание подводников Балтийского флота и опытных кораблестроителей. Нарком сообщил, что Советское правительство решило начать строить новые подводные лодки. Задача поставлена серьёзная, ответственная, и наши подводники, наши кораблестроители должны приложить к этому все свои знания, силы и опыт. Затем Михаил Васильевич задал присутствующим прямой и конкретный вопрос: сможем ли мы сами без иностранной помощи строить современные подводные корабли?

Разгорелся серьёзный спор. Некоторые специалисты утверждали, что после десятилетнего перерыва в проектировании и строительстве подводных лодок мы растеряли кадры конструкторов и кораблестроителей и отстали от других стран, где военное кораблестроение не прекращалось. Поэтому не лучше ли купить за границей одну современную подводную лодку, освоить её, а затем по данному образцу начать проектировать свои корабли, внеся в них изменения на основании опыта прошедших войн?

— А вы уверены, что капиталисты нам продадут действительно современную подводную лодку? — резко спросил седоусый с бритой головой моряк.

Сидящий рядом с ним инженер встал и заявил:

— Товарищи, вспомните, как царское правительство купило у американской фирмы Лэка подводные лодки. Десять лет мы с ними возились потом, да так и не смогли ввести в строй.

— Это тогда. А сейчас? — вставил кто-то. — Капиталисты открыто призывают к войне с нами и при этом сами будут продавать нам новейшее оружие?

Большинство участников совещания высказались за постройку новых подводных кораблей своими силами и средствами.

И сразу же встал серьёзнейший и ответственнейший вопрос: какие подводные корабли нам нужны. Какие они должны иметь тактико-технические свойства и вооружение, чтоб стать грозной силой в будущей войне. Нужно было выбрать такой тип лодки, которая годилась бы для боевых действий в море и в океане. Было ясно, что речь пойдёт не об одном типе, а о нескольких проектах подводных кораблей. Ошибиться в таком вопросе — значило заранее обречь флот на неудачи в войне. Да ещё надо было преодолеть десятилетнее отставание в проектировании и строительстве.

Конечно, дело не обошлось без ошибок и неудач.

* * *

...Подводная лодка вышла на первое пробное погружение. Было странно видеть в отсеке у торпедных аппаратов рядом с форменной чёрной пилоткой матроса засаленную клетчатую кепку рабочего. Испытательная команда состояла наполовину из военных моряков, наполовину из тех, кто строил эту лодку.

Лодка благополучно погрузилась, удифферентовалась и стала всплывать. Но в тот момент, когда боевая рубка показалась из воды, лодка неожиданно повалилась набок.

Командир дал команду снова погрузиться. Под водой крен выровнялся и лодка встала на ровный киль.

Кто-то с берега второпях позвонил в заводоуправление и сообщил, что при испытании подводная лодка опрокинулась и затонула.

Затрещали телефоны.

Лодка несколько раз пыталась всплыть, но каждый раз валилась то на один, то на другой борт и была вынуждена погружаться вновь.

К ней спешили катера, водолазный бот, на котором четверо матросов впихивали водолаза в толстый резиновый костюм. С огромных плавучих кранов заводили стальные тросы на буксиры.

Экипаж лодки решил всплыть во что бы то ни стало. И когда лодка снова легла, от погружения отказались. Стояли в отсеках, оцепенев, не отрывая глаз от стрелки кренометра, тяжело дышали, подавленные отвратительным чувством собственной беспомощности. Лодка полежала-полежала на боку — и сама выпрямилась. Люди высыпали на мостик.

Лодка ошвартовалась у стенки. Она стояла у причальной стенки как ни в чем не бывало, чуть покачиваясь, и беспечные солнечные блики играли на её свежепокрашенных бортах.

Покурив, рабочие и матросы вернулись в лодку и полезли во все трюмы, выгородки, закоулки, пытаясь найти, где и что сделано не так.

Командир лодки, инженер-механик, старший строитель и старший военпред направились в заводское конструкторское бюро.

Ведущий конструктор Наталья Ивановна, высокая красивая женщина в ярко-красном платье, с тяжёлым узлом чёрных волос на затылке, торопливо разложила на столе чертежи, графики, расчёты и говорила, переводя дыхание после каждой фразы.

Острый жёсткий карандаш, которым она пользовалась вместо указки, был необыкновенно скользким и вертлявым и часто выскакивал из пальцев. Кто-нибудь из мужчин ловил его и протягивал женщине. Она благодарила и продолжала рассказывать, как пере-считывались диаграммы остойчивости «заказа» (так называли лодку на заводе), сделанные центральным конструкторским бюро при проектировании корабля. Пересчёт был вызван тем, что, как бывает всегда, вес готовых механизмов и вес корпуса несколько отличались от расчётного.

Девушки-копировщицы бросили работу, перестали шептаться и смотрели на ведущего конструктора.

У всех в голове металась мысль, что, может быть, не ведущий конструктор, а она, копировщица, забыла провести какую-нибудь одну линию или провела её не так.

И теперь пришли эти люди, которые под водой боролись с загадочным поведением лодки и, может быть, только чудом уцелели. На их лицах сохранилось пережитое волнение, но они не ругаются, не возмущаются и даже бросают такие слова, как «реверанс», «сюрприз», и даже улыбаются.

В большой комнате конструкторского бюро стояла необычная тишина, лишь слышались шелест бумаги, голос Натальи Ивановны и дыхание мужчин.

...А на подмосковском аэродроме ревели пассажирские самолёты и, казалось, подпрыгивали на своих толстых лапах-шасси, ожидая, когда по трапам поднимутся военные и штатские с портфелями, объединённые одним словом: комиссия.

На следующий день, когда прилетел главный конструктор проекта, Наталья Ивановна опять раскладывала чертежи. Карандаш снова невпопад прыгал по бумаге и вырывался. Его снова ловили и возвращали.

Наталья Ивановна была уже не такой красивой, как вчера. Она до позднего вечера оставалась здесь в бюро, торопливо проверяя расчёты.

Порой казалось, что ошибка найдена, приходилось пересчитывать вновь и вновь, а в результате всё оказывалось правильно.

Расчёты и чертежи с завода выносить нельзя. Поэтому дома она до утра восстанавливала в памяти страницу за страницей. За окнами, сотрясая дом, по булыжной мостовой проносились грузовики. По потолку и стенам, подпрыгивая, бежали голубые полосы света.

Из угла комнаты доносилось дыхание спящего четырёхлетнего сынишки. Он сегодня заснул, обиженный тем, что мама пришла поздно и с ним не играла.

И как им, мужу и сыну, объяснить, что у всякого корабля есть такие понятия, как центр тяжести, центр величины и метацентрическая высота, характеризующие остойчивость?

Это действительно только понятия, такие же, как ось вращения Земли, их на самом деле нет, никто никогда их не видел и не увидит. Но пренебрегать ими нельзя. Они мстят жестоко, внезапно опрокидывая корабли. В памяти вставали формулы, цифры, цифры... Зазвонил будильник, заворочался и всхлипнул в своей кроватке сынишка. Надо было спешить на завод, снова всё проверять, перепроверять и докладывать.

Главный конструктор проекта, высокий мужчина в сером костюме, сказал негромким приятным баритоном:

— Не волнуйтесь, Наталья Ивановна, сейчас всех интересует, не кто сделал ошибку, а в чём эта ошибка. Корабль совершенно новый. Подобные неожиданности надо было предвидеть.

Когда все убедились, что в расчётах остойчивости центрального и заводского конструкторского бюро ошибок нет, кто-то вздохнул:

— Это только первый сюрприз, а ещё сколько их будет, пока лодку не выходим в образцовый военный корабль. Ведь испытания только начинаются.

Того, что лодка при всплытии будет валиться набок, не ожидал никто, но все, конструкторы и рабочие, знали, что новый образец никогда гладко не проходит. Внезапности обязательно будут.

...Прошла неделя, и причин не нашли. Директор завода запретил отводить «заказ» от стенки, пока не выяснят и не устранят причину её поведения при всплытии.

У сходни, перекинутой с берега на лодку, стоял матрос с карабином. Наталья Ивановна подошла к нему.

— Скажите, пожалуйста, командир или инженер-механик на лодке?

— Оба здесь, — ответил матрос. — Я их позову, вы не ходите, на лодке идёт покраска, испачкаетесь.

Матрос сошёл на палубу лодки и сильно топнул ногой, наклонившись над открытым носовым люком.

— Чего там? — послышался из лодки голос рабочего.

— Трофим Акимыч, командира или механика просят наверх из заводского кабэ.

Вылезли оба — командир и механик. Командир поздоровался с Натальей Ивановной за руку, а механик, покраснев, показал измазанные маслом ладони.

Наталья Ивановна сказала, что она несколько раз проверила расчёты ЦКБ и свои. Ошибок нет.

Командир лодки кивал и улыбался. Он по её лицу видел, что расчёты выверены основательно.

А когда Наталья Ивановна сказала, что сейчас теоретически ничего не определить и, по её мнению, нужно, несмотря на риск, повторить погружение, оба обрадовались, а механик сказал:

— Ну вот, ещё один союзник. Мы — за, главный конструктор — за, строитель и заказчики колеблются, директор завода - против. Бороться можно.

— Если директор боится рисковать своими людьми, — заявил командир, — я пойду на погружение с одной военной командой.

Оба проводили взглядом Наталью Ивановну, пока она не скрылась за углом заводского корпуса, потом посмотрели друг на друга и вздохнули.

Не только на этом заводе и в КБ, но и в других городах сейчас влажными от волнения пальцами перелистывали расчёты, отчёты, чертежи все те, кто так или иначе был причастен к постройке лодки... Всё громче и громче говорили на заводе, что как ни рискованно, а испытания необходимо повторить.

И когда лодка вновь отходила от стенки, на берегу, несмотря на рабочее время, собралась толпа.

Экипаж лодки был уменьшен до минимума. Пошли те, без кого было не обойтись, — мастера и матросы. Лодку сопровождали катера, готовые в любую минуту ринуться на помощь.

Отражаясь в воде, задрали к облакам ажурные головы два плавучих крана с прилепленными к бортам буксирами, над трубами которых вился и таял в тёплом воздухе пар.

Красивый директорский катер кремового цвета носился от кранов к лодке и обратно. С берега следили за лодкой и катерами, пытаясь угадать, что там происходит.

Пожилая табельщица из корпусного цеха проворчала:

— И чего мой-то старый попёрся, как будто без него не обойтись.

Рядом с ней стояла Наталья Ивановна, и табельщица подумала, что вот и она тоже за кого-то переживает. Наталья Ивановна обернулась. Почти всё конструкторское бюро высыпало на берег. В сторонке стоял начальник бюро.

Лодка замерла неподвижно. Мостик её опустел. Катера отошли в сторону. Стало слышно, как с директорского катера и кранов переговаривались в мегафоны.

На лодке медленно поднялся перископ. По толпе прокатился вздох. На мостике лодки появились две фигуры в одних трусах. Они взялись за перископ руками.

Вылетел воздух из балластных цистерн, и лодка плавно пошла вниз. Двое на мостике вертели головами, но с места не трогались. Вскоре в кипящей пене запрыгали их головы и замелькали руки, цепляющиеся за уходящий в воду перископ. Он остановился и пошёл вверх. Горбом вспучилась вода, лопнула, как синий шёлк, выворотив белое кружево пены. Показалась боевая рубка и тут же повалилась набок, так что стали видны деревянные решётки настила. Одного человека потоком воды сбросило с мостика, и он, болтая ногами, висел, держась за ограждение. Второй помогал ему выбраться. Рубка выпрямилась. Люди на мостике исчезли. Они присели на корточки и что-то говорили командиру, высунувшемуся из открытого люка. Потом опять встали к перископу.

Кто-то взглянул на Наталью Ивановну и проворчал:

— И чему она радуется, чудачка? А она улыбалась.

Лодка снова погрузилась, на этот раз неудачно: перископ весь ушёл в воду. Двое сажёнками отплыли в сторону. Но когда она всплыла, они быстро вскарабкались на мостик и опять наклонились к люку.

Когда лодка поднялась на поверхность в четвёртый раз, на мостике никого не оказалось.

Выскочил командир, заметался по мостику, перегибаясь через поручни. Ему что-то кричали с катеров. Он присел, заглядывая внутрь ограждения рубки. Вскоре оттуда вылезли те двое.

Мостик наполнился людьми. Подводная лодка направилась к берегу. Когда она швартовалась, все на берегу сгрудились у сходни. Наталья Ивановна различала тех двоих в трусах. В одном она узнала инженера-механика, а второй был помощником командира. Они сейчас походили на мальчишек, которые здорово набедокурили. Их лица с прилипшими ко лбу волосами были озорные-озорные.

Увидев Наталью Ивановну, инженер-механик крикнул:

— Пробки перегорели!

Та недоуменно развела руками, смущённо улыбнувшись. Когда люди сошли на берег, Наталья Ивановна протиснулась ближе. Инженер-механик сбежал по сходне, оставляя мокрые следы, и подошёл, неловко ступая босыми ногами по щебню.

— Однажды, — начал он, закинув мокрые волосы назад, — когда ещё курсантами были, у нас встал электромотор. Мы его чуть весь не разобрали, а на предохранители взглянуть не догадались. Дело-то в них было. Так и тут.

Он объяснил, что когда подводная лодка всплывала, то вода из ограждения рубки не успевала вытекать через шпигаты — отверстия для стока, прорезанные в обшивке. Они были закрыты трубами, которые при монтаже сдвинули немного в сторону. Лодка поднимала с собой большую массу воды на самом верху и, теряя остойчивость, валилась набок. А когда вода вытекала, крен сам отходил к нулю.

К механику подошёл матрос и протянул ему одежду.

Механик оделся, застегнул китель, и ничего мальчишеского, кроме глаз, у него не осталось.

— Прорезать дополнительные шпигаты — это два-три часа работы, и всё. А головы ломали целую неделю. Вот она практика — критерий истины.

Поднявшись по лестнице в заводское КБ, Наталья Ивановна подошла к окну.

В просвете между заводскими корпусами была видна стоявшая у стенки подводная лодка. На её палубе уже лежали баллоны для кислородной резки. Строитель ползал возле рубки, намечая мелом дополнительные шпигаты.

Наталья Ивановна прижалась виском к оконной коробке и барабанила пальцами по подоконнику. Потом, словно собравшись с силами, оттолкнулась от него, прошла к своему столу, села, взяла логарифмическую линейку, задумалась и произнесла:

— Да, испытания ещё только начинаются.

* * *

14 ноября 1931 года у Петровской пристани в Кронштадте собрался, оживлённо переговариваясь, народ, гремел оркестр, развевались праздничные флаги. Отливая свежей краской, сверкая начищенной латунью поручней, у пристани стояли три новенькие подводные лодки: «Декабрист», «Народоволец» и «Красногвардеец». В те трудные годы для своих первенцев рабочие не жалели ни сил, ни средств, даже балласт в районе киля на «декабристах» был не из чугунных, как на последующих кораблях, а из свинцовых чушек. Эти лодки предназначались для плавания в открытом море — таком, как Баренцево, Охотское. Их водоизмещение составляло 980 тонн, прочный корпус разделялся на семь водонепроницаемых отсеков. «Декабристы» с честью прошли всю Великую Отечественную войну и после неё служили учебными кораблями.

После «Декабриста» конструкторы взялись за более мощный корабль для действий в открытом море и океане. Так родился тип подводной лодки «Л» («Ленинец») подводным водоизмещением 1400 тонн. Он был вооружён шестью носовыми торпедными аппаратами, имея в запасе 12 торпед, одновременно в кормовых минных трубах он нёс 20 мин, а для надводного боя служили одна стомиллиметровая и одна сорокапятимиллиметровая пушка.

Первые «ленинцы» начали вступать в строй в 1936 году, а через два года вспенили воду своими форштевнями уже более совершенные корабли типа «Л-ХI». Они в основном предназначались для Тихого океана, и поэтому конструкторам пришлось предусмотреть разборку лодки на транспортные узлы. Ведь вес такого корабля в собранном виде равнялся весу целого грузового железнодорожного состава — свыше 1000 тонн. За ним вошли в строй «Л-ХIII». Эти корабли надводным водоизмещением 1200 тонн с помощью двух дизелей по 2000 сил каждый развивали скорость 18 узлов.

Одновременно с океанскими подводными лодками создавались лодки среднего водоизмещения. Первенцами был тип «Щ» («Щука») водоизмещением 580 тонн. Они предназначались для действия в закрытых морях — таких, как Балтийское и Чёрное.

В Западной Европе наращивал свои силы фашизм, на Дальнем Востоке о «великой империи до Урала» кричали японские милитаристы. Поэтому уже в 1932 году Советское правительство решило создать Тихоокеанский флот.

Для того чтоб быстрей его вооружить, были построены лодки типа «М» («малютки»). Одну группу лодок отправили по железной дороге, другую уложили в трюмы пароходов, как сардины в банке, и отправили морем во Владивосток. Но эти «малютки» оказались слишком малыми для Тихого океана, даже для действий у своих берегов.

Недаром говорится: большому кораблю — большое плавание.

Поэтому конструкторы спроектировали более сильную «Малютку». Их начали строить в 1936 году. Впервые кораблестроители стали сваривать корпуса лодок. До этого их клепали. Заклёпочные швы утяжеляли корпус, сварные же корпуса были легче и прочнее клёпаных, но требовали высокого мастерства от сварщиков.

Одновременно с «малютками» советские конструкторы создали наиболее совершенную для довоенного времени подводную лодку среднего водоизмещения в 780 тонн типа «С». Она была вооружена четырьмя носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами. Несла на надстройке одну стомиллиметровую и одну сорокапятимиллиметровую пушки. Надводный ход достигал 20 узлов.

Накопленный в проектировании и строительстве опыт позволил приступить к созданию самой мощной в нашем флоте подводной лодки типа «К». Весной 1938 года первый советский подводный крейсер сошёл на воду. Его подводное водоизмещение составляло 2200 тонн. Два дизеля по 4200 сил каждый двигали его со скоростью 22 узла, подводная скорость была 10 узлов. Шесть носовых и четыре кормовых торпедных аппарата составляли его подводное вооружение; кроме этого, крейсер мог поставить 20 мин. Две стомиллиметровые пушки делали этот корабль способным к серьёзному артиллерийскому бою.

Лодки типа «К» были океанскими, рассчитанными на длительное пребывание в походе вдали от своих берегов. Большое водоизмещение позволило создать для подводников лучшие условия жизни, чем на других подводных лодках. Например, на «малютках» была двухсменная вахта и не все матросы имели койки. Половина команды в походе должна была стоять на вахте у машин и механизмов. Это было тяжело, но и автономность «малюток» не превышала двух недель. Автономность же крейсерских подводных лодок исчисляется месяцами, и поэтому там уже была трёхсменая вахта, каждый член экипажа имел своё спальное место, а офицеры отдельные каюты. Имелась душевая и чудо тогдашних бытовых удобств — холодильная провизионка.

Условия современной войны требовали от подводных кораблей длительного пребывания под водой. Но ведь люди должны дышать воздухом. Значит, воздух нужно очищать и, в первую очередь, удалять из него углекислый газ. Ведь даже незначительная концентрация углекислого газа вызывает отравление. Поэтому учёные создали приборы регенерации воздуха, очищающие его от углекислого газа и других вредных примесей. Такие приборы работают подобно растениям: поглощают углекислый газ и выделяют кислород.

Пытались учёные и увеличить ёмкость аккумуляторных батарей, то есть запас в них электрической энергии. Ведь несмотря на то, что свинцовые аккумуляторы весили много тонн и занимали в отсеках лодки немало места, запас энергии был недостаточен. При полном ходе подводного корабля этого запаса хватало на час-полтора. Поэтому лодки были вынуждены ходить под водой со скоростью пешехода — лишь бы поменьше расходовать энергию батарей. В предвоенные годы учёным не удалось существенно увеличить ёмкость аккумуляторных батарей. Не смогли они и создать для подводных лодок какие-либо другие источники энергии. Поэтому к концу 30-х годов во всех флотах мира были только дизель-электрические подводные лодки. Дизели на них служили для плавания над водой и зарядки аккумуляторных батарей. Под водой гребные винты лодки вращали электромоторы, получая энергию от аккумуляторных батарей.

К началу Великой Отечественной войны Советский Военно-Морской Флот имел 218 подводных лодок и по их числу превосходил флоты всех капиталистических государств. Наши подводники много плавали, учились по многу дней находиться в море. На Тихом океане подводная лодка «Щ-117» вернулась в базу только через сорок суток. Весь экипаж корабля был награждён орденами. Примеру тихоокеанцев последовали подводники и других флотов: Северного, Краснознамённого Балтийского и Черноморского. И они полтора-два месяца бороздили море, не заходя в базу. А подводная лодка «Л-6» на Чёрном море поставила рекорд плавания под водой — две недели не поднималась она на поверхность! Нужно представить себе, как всё это важно. Ведь чем дольше субмарина может быть в море, тем больше вероятности, что она найдёт врага и пустит его ко дну. А если лодка несколько дней или даже недель таится под водой — не всплывает, то, значит, за это время можно скрытно подойти к берегам противника, оставаясь незамеченной ни дозорными кораблями, пи самолётами.

«Трудно в учении — легко в бою», — говорил Суворов. Нелегко приходилось нашим подводникам в трудных походах, зато они хорошо подготовились к войне. Впрочем, Николай Павлович Египко, командир «Щ-117»,той самой тихоокеанской лодки, что поставила рекорд пребывания в море, встретился в бою с фашистами ещё раньше. И не он один...

В 1936 году в Испании вспыхнул фашистский мятеж. Мятежникам пришли на помощь фашистские Германия и Италия. Наша же страна всем чем могла помогала республиканскому правительству, народу Испании. Многие морские офицеры изменили республике, перешли на сторону фашиста Франко. Двадцать девять советских моряков-добровольцев приехали в Испанию, чтобы помочь управлять кораблями, учить воевать на море. На надводных кораблях советские волонтёры стали советниками, на подводных лодках — командирами. Ведь на лодке надо действовать быстро, нет времени на советы. Н.П. Египко командовал «С-6». Дважды ему удавалось выйти в атаку на крейсер мятежников, но подводили ненадёжные итальянские торпеды: попадая в цель, они не взрывались. И всё-таки победа пришла: «С-6» подкралась к канонерской лодке франкистов, обстреливающей из орудий позиции республиканцев, и метким торпедным залпом отправила её на дно Бискайского залива. А потом Египко принял командование лодкой «С-2». Из французского порта Сен-Назер в Бискайском заливе он привёл свой корабль в Средиземное море. О выходе «С-2» в море фашисты узнали от своих тайных агентов. На подходе к Гибралтарскому проливу лодку искали итальянские крейсера, немецкие миноносцы и торпедные катера. Фашисты передали по радио, что потопили «С-2», потом — что захватили её, но всё было ложью: лодка благополучно пришла в военно-морскую базу республиканцев Картахену. Дважды прорывалась через Гибралтарский пролив и «С-1». Этой лодкой командовал также советский волонтёр Иван Алексеевич Бурмистров. Бурмистров и Египко стали первыми в нашей стране подводниками Героями Советского Союза.

Мужество и воинское мастерство советские подводники показали и зимой 1939/40 года во время войны с Финляндией. Помощь бело-финской армии шла из Швеции — на транспортах в порты на берегу Ботнического залива доставлялось оружие и боеприпасы. В Балтийском море и Финском заливе господствовали советские корабли, и вражеским транспортам плавать было опасно. Вход же из Балтики в Ботнический залив преграждали минные поля, а потом и лёд — проливы сковали морозы. Но наши подводные лодки преодолели и минные заграждения и льды. В Ботническом заливе они потопили несколько вражеских судов. Выполнив боевое задание, подводные лодки много часов шли подо льдами, прорываясь на юг — в Балтийское море. Так впервые в мире во время войны совершили подлёдные плавания советские субмарины. Три командира подводных лодок стали Героями Советского Союза — Ф.Г. Вершинин, А.В. Трипольский и А.М. Коняев, а их корабли «Щ-311», «С-1» и «Щ-324» были награждены орденами Красного Знамени. Так в Советском Военно-Морском Флоте впервые появились Краснознамённые подводные лодки. В Испании, в боях на Балтике прошли проверку на прочность наши подводники. Но главные испытания были ещё впереди...