Мне нечасто везет на общение с Пелевиным…

Мне нечасто везет на общение с Пелевиным…

17 мая 1999. Дмирий Быков, «Огонек»

Мне нечасто везет на общение с Пелевиным, и говорить с ним о литературе я избегаю. Но по случаю окончания романа он дал мне нечто вроде интервью, которое излагается опосредованно, — за точность изложения я ручаться не могу, и вообще сама мысль о том, чтобы интервьюировать Пелевина, кажется мне довольно абсурдной. В своих текстах он высказывается до конца, выговаривается вчистую, проговаривая вслух то, о чем все догадываются, но вслух сказать не решаются.

«Все в руках Аллаха». — «Но позвольте! Все находится в сознании Будды!» — «Но вся фишка в том, что сознание Будды тоже находится в руках Аллаха».

Ни в одной прежней пелевинской книге не было такого отвращения к современности, такой духоты, такой плоской и ограниченной реальности. Пелевин адекватен эпохе как никогда. Написал роман о нашем времени и закрыл тему. Лучше бы закрыл время.

Пелевин рассказал, что сочинять роман начал давно, но только кризис 17 августа дал ему достойный финал. Кризис этот представляется ему не только концом виртуальной экономики, но и концом виртуальной жизни как таковой. Страна, занятая главным образом продажей, проплатой, рекламой несуществующих вещей, была обречена. Никакой надежды на то, что кризис что-то изменит в сознании бывшего среднего класса, если уж употреблять это дурацкое самоназвание, нет. Это сознание не меняется в силу все того же фактора вытеснения.

Ему всегда проще выдумать древний культ, нежели изучить его. Это касается и моллюска орануса, на которого ссылается Че Гевара, уподобляя его обществу потребления. Оранус честно составлен Пелевиным из латинских корней, обозначающих ротожопу.

У Пелевина была идея переписать некоторые священные тексты новорусским языком — в частности, дать определение Будды как человека, который сумел слить все, что пыталось его развести, и развел всех, кто пытался его слить. К счастью, пелевинская затея не осуществилась. Зато близка к осуществлению другая — завесить Москву социальной рекламой нового образца. Например: в роскошной машине сидит роскошный нувориш и упирается пальцем в зрителя. Слоган: «Ты отогнал лаве?» Второй: бронированное стекло «Мерседеса» чуть опущено. В глубине салона машины мерцают два холодных глаза. Подпись: «Большой браток видит тебя!» Вечность исчезла — считает Пелевин вместе со своим героем. По крайней мере исчез ее советский вариант, действительно возможный в человеческом сознании либо при прямой государственной поддержке, либо при столь же прямом конфликте с государством. «Нынешнее время не только не предлагает, но и не предполагает никакого второго плана».

Пелевин не любит задерживаться за границей, хотя сейчас находится в Америке. «Там очень хорошо, но у каждой страны свой идиотизм. Американский идиотизм в отличие от русского способен достать примерно за три месяца — дольше этого времени в Штатах находиться невозможно». Шереметьево-2 Пелевин сравнивает с родовыми путями, по которым проходит младенец, покидая чрево матери. Есть буддийская гипотеза о том, что в утробе ребенок еще помнит свою прежнюю жизнь, но в процессе рождения обо всем забывает. Именно так происходит в Шереметьеве: только что ты был там и еще полон заграницей, но, проходя через родовые пути таможни, очереди за багажом и паспортного контроля, ты испытываешь ощущение, словно и не покидал Родину. В этом благотворная функция знаменитого аэропорта.

На возможность военного переворота в России (как, впрочем, и на все остальное) Пелевин смотрит иронически. «Главным историческим достижением нашей страны является тот факт, что она достигла положения, при котором никакой переворот ничего не может изменить. Можно переворачивать ее как угодно, но никакого изменения жизни не наступит».

Пелевин сам однажды попробовал себя в копирайтерстве, о котором написал свою новую книгу: некий банк заказал ему рекламный слоган. Попытки Пелевина этот слоган произвести воспроизведены в эпизоде, в котором Татарский рекламирует пирожок. Перед «новыми русскими», с которыми Пелевин иногда общается, у него сохранилось подобие комплекса: люди заняты крутыми разборками, в отличие от него, занятого какими-то, в сущности, играми. «Правда, денег у меня как не было, так и нет. Это последний аргумент, с помощью которого я убеждаю себя, что не стал полным дерьмом».

Группу «Сплин», на «Гранатовом» альбоме выразившую ему благодарность, Пелевин уважает. Он познакомился со «сплинами» зимой прошлого года в Петербурге, их свел БГ, и Пелевину нравится минимализм стихов Васильева.

К наркомании Пелевин относится в высшей степени отрицательно. Перефразируя начало своего давнего рассказа «Хрустальный мир», он тем не менее вполне серьезно замечает: только тот, кто употреблял ЛСД в послекризисной Москве зимой 1998 года, чувствовал себя по-настоящему отвратительно. Вообще он считает ЛСД наиболее опасным наркотиком, а культ «кислоты» в среде модной молодежи вызывает у него искреннее омерзение.

Фраза, приписываемая Березовскому в романе — «Спасибо, ребята. Только вы еще позволяете пожить какой-то параллельной жизнью», — была им произнесена реально. Однажды на банкете по случаю театральной премьеры Березовский именно в таких выражениях предложил выпить за людей искусства.

Пелевин полагает, что если его роман заставил нескольких его друзей три-четыре раза на протяжении чтения от души рассмеяться — цель книги можно считать достигнутой.

Еще он любит кататься на велосипеде. Однажды, когда он поехал в лес, расположенный неподалеку от его дома, чтобы в покое и одиночестве прослушать альбом БГ «Навигатор», велосипед у него украли, а он, погруженный в музыку, этого не заметил. С тех пор Пелевин считает «Навигатора» самым тяжелым альбомом БГ.

В заключение позволю себе привести недавний ответ Пелевина на анкету «Что я ненавижу». По сути, это готовый манифест, из которого составители анкеты опубликовали всего несколько фраз. Между тем именно этот текст характеризует Пелевина лучше любого интервью.

У Козьмы Пруткова есть стихотворение «Древней греческой старухе, как если б она домогалась моей любви». Герой стихотворения, стильный мужчина и кавалер, никак не может поверить в происходящее — в то, что эта поганая воображаемая старуха, с которой сыплется штукатурка засохших румян, действительно лезет к нему — к нему! — за любовной лаской. Смешно это потому, что ситуация изначально фарсовая — никакой старухи нигде, кроме как в воспаленном воображении Пруткова, не было. Но этой старухе еще повезло — ее просто отшили, дав ей как следует прочувствовать всю отвратность ее воображаемого тела. Другой воображаемой старухе повезло гораздо меньше. Сначала ее заставили заниматься ростовщичеством и вытягивать из бедных людей последние портсигары, а потом взяли и к-а-к долбанули воображаемым топором по воображаемой косичке.

Больше всего меня поражает человеческая (и своя собственная) способность испытывать настоящую — с выделением адреналина и сжиманием кулаков — ненависть по воображаемому поводу. Если я начну считать своих старух, то выяснится, что я воображаемый военный преступник. Но, сколько бы воображаемых старух я ни перебил, я никогда не делал зла в тот момент, когда я его делал.

И не я один. Весь Голливуд тоже. Этот принцип лежит в основе всех «крутых боевиков». Нормальный человек не способен испытать ненависть, не убедив себя, что он испытывает ее ко злу. Это хорошо понимают кинематографисты ужасов и писатели боевиков — именно поэтому перед тем, как какой-нибудь жан-клоп вам дам начинает крушить черепа, зрителям долго и терпеливо объясняют, с какими суками жан-клоп имеет дело, так что от праведной ненависти у них сами собой начинают сжиматься кулаки. Но изнутри ненависть всегда выглядит праведной, даже у Ленина, Гитлера или банкира, которому не дают нормально прокрутить шахтерский триллион. А ненависть, которой не удается найти для себя праведного обоснования, оборачивается вовнутрь и превращается в стыд.

Лучшая возможная реакция на замеченную в себе ненависть — это спросить себя: «А была ли старуха?» В девяноста девяти случаях из ста выясняется, что ее не было.

Мой воображаемый собеседник может спросить — а как же быть с абстрактным маньяком-убийцей, который изнасиловал пятьдесят семь Красных Шапочек и из фрейдистских побуждений хотел сбить ракетой «Стингер» самолет премьера? На это я могу посоветовать своему воображаемому собеседнику разжать кулаки и забыть про своего воображаемого маньяка, а себе самому — забыть про воображаемого собеседника. И в мире опять станет спокойно и тихо. А если мой воображаемый собеседник не захочет заткнуться, я выну из-за воображаемой пазухи воображаемый, но очень тяжелый гаечный ключ. Честное слово, без всякой ненависти…

…Любые принципы и убеждения, которые приводят к чувству ненависти, — полное говно. То же можно сказать и о людях, которые разжигают ненависть в других, особенно за зарплату. Эти люди — самые опасные и отвратительные, их лучше сторониться, потому что сделать с ними ничего нельзя — они сами уже все с собой сделали.

И последнее. Если мой воображаемый собеседник спросит, что делать в случаях, когда старуха не воображаемая, а настоящая, то я отвечу следующее: со всеми старухами, воображаемыми и настоящими, надо разбираться без всякой прутковщины и достоевщины, а по методу Даниила Хармса — просто не мешать им свободно выпадать из окон на мостовую.

Источник — www.ogoniok.com/archive/1999/4604/17-42-44/