Бывают ли уцененные собаки?

Бывают ли уцененные собаки?

Мне нравится говорить о том, что мне нравится: какие разные мои дети, все пятеро, как мы с ними живем, работаем, ссоримся и миримся, о наших семейных и единоличных тайнах.

В послеотпускную трудную минуту жизни шарю в шкафу — не завалялась ли где мелочь. И вдруг нахожу в пустой сахарнице трешку с копейками: «Чье?» И хоровой ответ: «Это Настя на собаку копит. Она хочет водолаза». — «Ну, Настюш, я их пока экспроприирую, а потом добавлю, ладно?» И дочка соглашается: «Давай я молока и муки куплю и сделаю блины».

Девятиклассник Саня получил письмо из МФТИ с приглашением заниматься на вечерних либо заочных курсах. Комментирует: «Ну, вечерние — 60 рублей в год — это не для нас, а на заочные обязательно запишусь».

Мне кажется, что человек имеет право на тот образ жизни, который считает хорошим, если, конечно, это не воровство, не пьянство и т. д. Никому не навязываю наш — без цветного телевизора и ковров, с мечтой о водолазе, а не об импортных «Made in Malachovka» штанах. Милосердие и благотворительность — хорошая вещь, если человек их дарит кому-то. Но вот каково быть, так сказать, потребителями этих благ и милостей? И поэтому я терпеть не могу говорить о льготах для многодетных семей, а о них обязательно рано или поздно заходит речь почти в любой беседе. Попробую все же суммировать все льготы, положенные моей семье, состоящей из меня и моих пятерых детей от 6 до 14 лет, «проживающих совместно со мной», как пишут в соответствующих справках. Во-первых, я плачу квартплату на рубль меньше, чем мне положено (квартплату, а не свет, газ — это как у всех). Во-вторых, подоходный налог с меня берут не полностью, а 70 %. Эти льготы я получаю, так сказать, автоматически, без усилий с моей стороны, без справок и хождения по инстанциям. Впрочем, вру, насчет подоходного налога я ежегодно представляю справку из ДЭЗа, что никто из нас не умер, не переведен на полное государственное обеспечение и т. д.

В-третьих, у меня есть удостоверение, дающее мне право внеочередного обслуживания в службе быта, а также спецобслуживания в продовольственном и промтоварном магазинах.

Со стыдом сознаюсь, что я широко пользуюсь этими льготами, потому что не имею возможности стоять в очередях в парикмахерской и химчистке, за сливой и школьной формой, за мылом и сахаром, и зубной пастой, и стиральным порошком, и еще за чем-то, за чем стоят в очередях. Самые страшные, неподвижные, самые постыдные очереди — очереди за так называемыми праздничными заказами, где мы, многодетные, стоим вместе с ВОВ и ИОВ — такие вот аббревиатуры украшают нашу жизнь в условиях демократии и гласности. Если мне еще позволяют совесть и здоровье (прихожу из магазина и, как правило, пью валокордин и валерьянку) проситься без очереди и выслушивать «народное мнение» о многодетных вообще и обо мне в частности, то здесь я стою за безногим инвалидом и перед старухой на костылях и молча слушаю, как продавщица кричит в ухо глуховатому мужчине: «Тушенку берете? Сгущенку берете?», а он, неловко улыбаясь, трясет головой: «Да, да, да». А вот другой идет, глядя прямо перед собой выцветшими, слезящимися глазами, прижимая к груди, к праздничному черному костюму, к орденам эти самые банки, эту полукопченую колбасу, и его толкают те, кто тоже плохо видит, кому тоже трудно обойти, кто тоже хочет полукопченой колбасы. Господи, сколько раз я зарекалась не ходить за этими заказами, тем более что мне-то эти пресловутые заказы не подходят: одна банка сгущенки — мне мало, а две не дают. Даже если человеку впереди меня сгущенка не нужна, эту банку отложат, а мне не впишут — не по-ло-же-но. Хорошо, что стоять долго: пока стоишь, со всеми познакомишься, поговоришь и договоришься, чем с кем меняешься, кто кому что берет. Так что вот такая у меня льгота: четыре раза в год, стыдясь себя за радость и все-таки радуясь, волочу домой сумку с положенным, а также неположенным по статусу «мнд».

Хорошо и то, что эта льгота не требует справок, разве что ежегодно ездить в исполком и там ставить штамп в своем удостоверении.

Есть и еще льгота, недавняя, которую я смогла в прошлом году получить, только обратись непосредственно в ВЦСПС: бесплатная школьная, спортивная и пионерская форма. Ходишь и собираешь чеки, складываешь их аккуратно, пишешь заявление на имя директора школы, а если он ничего об этой льготе не слышал, то идешь в РУНО, а там говорят: «В первый раз слышим про такую благотворительность». Тогда идешь выше и через каких-нибудь полгода получаешь за форму, которая куплена в июле, а тут кончается зима, и можно уже думать о следующем учебном годе с новыми формами и старыми проблемами. Согласно тому же постановлению Совета Министров СССР и ВЦСПС «О дополнительных мерах помощи малообеспеченным семьям, имеющим трех и более детей, воспитываемых одним родителем», мне положена и бесплатная путевка в санатории и семейные дома отдыха. Говорю об этом в горкоме профсоюза — нет, вам положен только бесплатный пионерский лагерь. Так и не договорились в этом году ни до чего: отдыхали мы, конечно, всей семьей и за свой счет. Приехали загорелые, довольные и без копейки денег. Кого-то это злит. «Она еще улыбается!» — сказала мне как-то строгая дама, выдавая очередную справку. Кто-то удивляется: «Как это ты не боишься с ними ездить?» Нет, не боюсь. Я боюсь, что разговор о многодетных семьях сведется к ярмаркам подержанных вещей и благотворительным концертам, как будто это изменит существо дела. Я вот приготовила детские платьица, хочу послать знакомой для ее дочки, а соседка принесла мне кофточку, из которой выросла ее дочь. Сейчас я не плачу и мне не платят, а на ярмарке я продам, но и покупать придется — так где же выгода? А о благотворительных мероприятиях, где билет стоит 10 рублей, я читала о них у Чехова, например, ну хоть «Анна на шее» — перечитайте, кто не помнит.

Что мне удивительно — люди, которые должны по долгу службы знать все о льготах для нас, не знают ничего. Хожу с газетой, даю ее читать — читают, пожимают плечами. И еще мне удивительно, что льготы эти как-то лишены здравого смысла. Ну вот хоть единовременные пособия по случаю рождения ребенка. На первого — 50 рублей, на второго и третьего — по 100 рублей, зато на четвертого — 65 рублей, а на пятого — 85. Или материальная помощь из фонда Всеобуча — только на покупку одежды, ни в коем случае не еды, не письменного стола, не кровати. Или, например, бесплатное питание детям в школе — обязательно завтрак и обед. А мне обед не нужен, мне нужны только бесплатные завтраки. Ну, если учительница хорошо ко мне относится и опытная, она выкрутится, поделит: одно моему ребенку, другое — другому, а нет — ну, как говорится, на нет и суда нет. Если мне не нужна одна из положенных мне школьных форм, то я должна добыть чек, а просто так деньги мне не положены. Как будто все мы вместе играем в какую-то странную игру, салочки, что ли: то я убегаю, а меня догоняют, то наоборот. И все это вокруг материальных проблем, как будто духовных запросов в многодетных семьях и нет, они, так сказать, нам «не положены». А мы хотим в театр! В Большой. На «Щелкунчика» — у меня трое детей в музыкальной школе учатся, да и вообще дети музыку любят, и классику, и современную. Нет, шесть билетов в Большой театр — это невозможно. Мы хотим на выставки. Мы хотим… на Ключевского мы подписаться хотим. Я читала, что подписчики недовольны — тома разного оттенка, так мы согласны на разные оттенки, потому что мы это будем читать. Я один раз написала личное письмо С. А. Образцову, так что мы один раз были в Театре кукол, а второй раз мне неловко писать, так мы и не были там больше ни разу. Вот подумываю, не написать ли Наталии Сац, но ведь это не метод.

Детский музыкальный театр совсем рядом с нами, и наверняка среди его работников много комсомольцев, так, может быть, им стоит взять шефство над многодетными семьями, приглашать нас время от времени к себе? Если так трудно попасть в театр нашей семье, то как же быть тем, кто живет далеко от культурных центров? И с одним-то ребенком ехать сложно, а с тремя, с пятью? И все-таки мне кажется, что если подумать, то придумать можно.

Человек будущего — не просто сытый и одетый, а прежде всего человек думающий, читающий, знающий. Всегда и у всех народов мать с ребенком на руках вызывала чувство восхищения, так тем более должен быть высок престиж матери, вырастившей много детей. Пора уже избавляться от взгляда на многодетную мать как на женщину, утонувшую в бытовых хлопотах, немытую и нечесанную, озабоченную тем, где бы перехватить рубль до получки.

Мы тоже хотим ходить в кино и в театр и даже на выставки вместе с детьми, а может быть, и для себя, — что в этом странного?

Уже рождение первого ребенка надолго, на несколько лет, отрывает его мать от всего, что входит в понятие «культура». Моя знакомая из Липецка, у которой двое, ничего за последние три года о походе хотя бы в кино не писала. Вчера письмо пришло из Гомеля, там у моей подруги четверо, но среди кучи семейных новостей ни слова о посещении театра — как и год, и два назад. Моя соседка, мама пятерых дошколят, в кино была в прошлом году, когда я забрала всю компанию к себе на два часа.

Не только и не столько материально трудно с ребенком: как воздуха не хватает того, что поднимает человека над бытом, — искусства во всех его видах. Не потому ли и не хотят рожать второго молоденькие мамы, что видят они только ежедневные авгиевы конюшни материнства, а его света, его крыльев, полета не замечают, не умеют замечать? То, что есть в «Мадонне» Рафаэля, может объяснить маме только она и только при личном свидании. Час, потраченный матерью «на себя», сторицей вернется детям, а значит, завтрашнему обществу. До сих пор вспоминаю, как первый и последний раз за 14 лет своего материнства попыталась пройти в «Изобразилку» на выставку. Хвост очереди терялся в утреннем тумане, и было ясно, что двух часов, на которые меня отпустила подруга, согласившаяся посидеть с детьми, не хватит даже на то, чтоб подойти к двери. Так было жалко несостоявшегося праздника, что я решилась попросить пропустить меня, мол, у меня пятеро ребятишек, вот и удостоверение. «А у меня две собачки, они тоже требуют заботы, и к тому же я член Союза художников», — отрезала молодая женщина, а мужчины вокруг согласно закивали головами. Честное слово, в очереди за бычьими хвостами, где стоят «девочки тридцатых годов», как назвала их одна читательница, в платках и с сумками, такой ответ был бы невозможен. «Бери, дочка, бери, — говорят они, — ох, хороши хвосты, наваришь своим супа, ох, и суп будет!»

Мне иногда кажется, что мы все стоим в длинной-длинной очереди за счастьем, которое, может быть, вовсе и не того цвета и размера, какой мне нужен. Стоим так долго, что уйти вроде и жалко: столько стояли. Конечно, впереди еще много народу, но и сзади порядочно, кто-то мне определенно завидует, что я уже скоро получу это самое, чего мне не нужно.

Можно экономить на тряпках и колбасе — нельзя экономить на книгах. Ребенок должен расти с ощущением доступности «всех тех богатств, которые выработало человечество», и, честное слово, это не тушенка по госцене. В моей семье детей много — это наша общая гордость и общая радость, это не увечье, вызывающее жалость и взывающее к чувству милосердия общества.

Я ращу детей, чтоб было кому обеспечить пенсией ту даму с собачками. Многодетные семьи — не нахлебники у государства, которое обеспечивает их различными льготами за счет кого-то. На единственного ребенка в семье одна книжка, один велосипед, один телевизор, но и на пятерых этого всего по одному. Потребительство в принципе невозможно в большой семье, даже очень обеспеченный и неумный человек не купит каждому из своих пяти детей по магнитофону, а значит, вещь остается всего-навсего вещью, да притом и коллективного пользования. Большая семья — коммуна по своему духу и, следовательно, зернышко будущего в нашем обществе. Так и надо на нее смотреть — с уважением и обязательно с улыбкой, без раздражения. Не надо думать, что, как мне одна женщина сказала, «эти дети выдышали весь наш воздух». Это вчерашний, даже позавчерашний взгляд — все мое: воздух и вода, заграничные джинсы и русское сало. Не может государство помочь нам материально — ну что ж, проживем, не требую же я финансовой помощи от своей матери-пенсионерки. Но уж если идет разговор, и притом публичный, о льготах и привилегиях, может, есть смысл спросить самих многодетных, что им нужно — не всем скопом, а индивидуально — кому садовый участок, а кому билет в театр, и помочь тоже индивидуально: выделить этот участок тем, кто хочет (я вот не хочу), дать ссуду тем, кто просит (я не прошу — мне нечем ее отдавать), позволить подписаться на еженедельник «Семья» — кому же и подписываться на него, как не мне? Пока же мы мыслим по привычке массово: всем все одинаково, вот и получается, что общегосударственные выплаты большие, а помощь конкретной семье мизерная. И еще одна просьба: помогать так, чтобы можно было принять эту помощь. «Бедненьких сироток» у нас нет — мы богаче тех, у кого в трехкомнатной квартире четыре хрустальные люстры и два югославских унитаза, а что касается денег, так моя Настя говорит: «Я буду хорошо работать, я буду стараться». И Ваня, Маня и Ася в один голос продолжают ее невысказанную мысль: «И мы купим водолаза». А разумный Саня спускает эту небесную мечту на грешную землю: «Бывают же какие-нибудь уцененные собаки».