Если начать с некоторых сравнений

Если начать с некоторых сравнений

Запад любит порассуждать о нашем тоталитарном прошлом, о своей свободе. Феномену Сталина посвящены тонны литературы, причем откровенно тенденциозной. Но Запад не любит, когда пристально изучают его самого, некоторые интересные процессы внутри его обществ. События 1968 года относятся именно числу тех явлений, о которых на Западе говорят как бы походя, невнятно, без углубления в тему.

А ведь 1968 год — явление действительно роковое. Название сие условно, ибо понимается под этим мощное течение, начинающееся задолго до событий того года и внешне затухающее в начале 1970-х. О чем нам рассказывают? О толпах бунтующей западной молодежи и студентов, о хиппи — «детях любви». О бузе в Париже в мае 1968-го, о красивых лозунгах («Будьте реалистами — требуйте невозможного», «Запрещается запрещать!»). О каком-то диковинном коктейле из юнцов с портретами Че Гевары и цитатниками Мао, из борцов за права черных и за защиту природы, из любителей наркотиков и приверженцев свободной любви (сексуальных революционеров).

Но на самом деле речь идет о гигантской психоисторической операции, которая самым решительным образом перепрограммировала и Соединенные Штаты, и весь Запад. Фактически — изменила тамошнюю цивилизацию. Она привела к воцарению власти корпораций — корпоратократии. 1968 год окончательно надломил белую расу, стронув с места процесс ее полного вырождения, оглупления и угасания в потребительской тине.

Да и все последующие мировые события были в огромной степени предопределены 1968-м годом.

Приведем небольшие примеры.

В конце 1930-х годов Франция оказалась перед перспективой демографического краха. Женщины не рожали детей. Тогдашние демографы считали: только тогда народ воспроизводится, когда на 100 семей рождается 265 детей. То бишь, по 2,65 ребенка в среднем на семью. Ибо даже двоих детей мало: не все девочки доживут до зрелой стадии (есть детская смертность, несчастные случаи), да и часть девушек оказывается бесплодными. Сейчас политкорректно принято считать, что уровень воспроизводства — всего 2,1 ребенка на женщину (210 отпрысков на 100 семей). Но это понятно: рождаемость белых настолько низка, что пришлось, щадя умы, снизить и минимальный уровень воспроизводства. А в тридцатые годы ХХ века считали полной мерой. Итак, если в среднем на женщину приходится 2,65 ребенка, то нация только-только воспроизводится, чистый коээфициент воспроизводства равен 1 (единице). Ниже единицы — уже депопуляция, старение нации, возрастание доли стариков в ней, утрата жизненной энергии, нарастание нагрузки на экономику (растет доля немощных, которых нужно содержать), снижение пассионарности народа, падение его способности создавать новое и двигаться вперед.

Во Франции тридцатых коэффициент воспроизводства населения упал до 0,87. Эксперты всерьез опасались, что в 1985 году численность населения страны упадет с сорока до тридцати миллионов душ. А из этих тридцати миллионов восьми-девяти миллионам будет более шестидесяти лет возраста.

Но уже в 1945 году лидер новой Франции, генерал де Голль выбросил лозунг: за десять лет — 12 миллионов малышей! Обратите внимание: никто и не думал над тем, что ситуацию можно поправить, ввозя во Францию арабов, сенегальских негров, индийцев и т. д. Нет, правительство страны после Второй мировой с помощью специально учрежденных органов развернуло бешеную активность по повышению рождаемости белых, коренных французов. С помощью профсоюзов и компартии, входившей порой в правительство Франции, государство ввело поощрительные пособия для семей с детьми. И они принесли эффект! Коэффициент рождаемости в начале 1960-х повысился до 1,31. То есть, трехдетная (в среднем) семья в белой Франции тогда спасла положение. Численность населения страны в 1965 году достигла почти пятидесяти миллионов душ. Социалистические меры во имя биологического спасения нации оказались успешными… (Л. Бобров. «Поговорим о демографии» — Москва, «Молодая гвардия», 1974 г., с. 203).

Все познается в сравнении. Вы можете представить себе, чтобы современный глава Франции — хоть правый Саркози, хоть социалист Олланд — бросил бы клич: «Нам нужно 12 миллионов новых детей коренной нации!»? Вы можете представить себе такие призывы от лидеров нынешних Италии, Германии, Швеции, Англии, США и т. д.? Нет, конечно, в нынешнем мире сие невозможно. Моментально обвинят в нацизме, сделают изгоем, нерукопожатным. Безопаснее и удобнее самоотверженно драться за права лесбиянок и гомосексуалистов, яростно борясь за легализацию однополых «браков». Вызывая ради этого раскол обществ и манифестации протеста в той же Франции.

Так смерть, некрофилия и вырождение пришли на смену жизни. Причем именно в результате 1968 года.

Ибо в той же Франции уже в начале 70-х белые снова стали малодетными. И хотя сейчас в этой стране ради поддержки рождаемости среди коренных французов государство тратится на пособия, сохраняет за женщинами рабочие места и обеспечивает им даже специальную гимнастику для восстановления мышц влагалища (ради сохранения сексуальной привлекательности), все равно во Франции в среднем рождается 1,9 ребенка на женщину. Если вычесть отсюда тех чад, что приходятся на долю женщин-мигранток (арабок, вьетнамок и негритянок), то белые «галлитянки» рожают от силы полтора ребенка «на чрево». Перед Францией снова стоит тень национального угасания. С одним отличием от тридцатых: с перспективой замещения французов на арабов. Ибо еще одно наследие 1968 года — в том, что дети перестали быть счастьем. Жить, оказывается, нужно ради самих себя.

И это ведь не только Франции касается, но и всего Запада. И русских также.

Хорошо, возьмем еще один наглядный пример. Вам никогда не казалось, что американцы наших дней и янки, скажем, 1940-х годов — это даже не два совершенно разных народа, а просто обитатели разных миров? В Америке, кажется, изменилось все. Для этого достаточно сравнить книги, фильмы, нравы двух эпох. Включите воображение. Представьте себе нынешнего американца — с проколотыми ушами и губами, с гамбургером и политкорректностью, с его выражением глаз. И в этих глазах — какая-то заторможенность, потерянность. Вам этот образ хорошо знаком.

А теперь поставьте рядом с ним американца из 1943 года. Хотя бы пилота «летающей крепости», простого рабочего парня из Чикаго. С коротким «ежиком» волос, с волевым, собранным лицом. Он одет в кожаную летную куртку с меховым воротником, щегольски заломлена назад его фуражка с золотым орлом. У него даже другое выражение глаз — дерзкое и целеустремленное. А за ним маячит фюзеляж боевого «Боинга» с нарисованным на нем роскошной белокурой красоткой — грудастой, зовуще-сексуальной, полураздетой. Подойдите к этому парню из сорок третьего и попробуйте рассказать, что в его родной стране через каких-то полвека белый сильный мужчина окажется изгоем, а законодателями мод станут гомосексуалисты, что негров нельзя будет назвать черными, что молодежь США будет считать его оголтелым фашистом и убийцей, заплетая волосы в негритянские дреды-косички — и он, не раздумывая, засвистит вам в ухо с разворота.

Если вам не нравится пилот бомбардировщика, то замените его на энергичного американца пятидесятых. Вы увидите то же лицо, те же ценности, и только одежда поменяется. Классический костюм, ладно сшитое легкое пальто, безупречная шляпа. Перри Мейсон, одним словом, разительно непохожий на бесполое жирное существо из наших дней, хотя из той же страны под звездно-полосатым флагом.

Скажите ему, что в его Америке за одну попытку поухаживать за женщиной или галантно подать ей руку его в будущем обвинят в сексуальных домогательствах и мужском шовинизме. Скажите, что будет переписана сама Библия, поскольку священный ее текст ущемляет достоинство женщин и евреев. Скажите, что даже говорить в США через сорок лет придется осторожно, отказываясь от множества слов — ибо каждое из них может нарушить политкорректность и ненароком оскорбить достоинство какого-нибудь меньшинства. Что семьи будут распадаться буквально через одну, а семья с четырьмя-пятью детьми среди американцев станет диковиной.

Поведайте ему обо всем этом — и он в лучшем случае брезгливо от вас отстранится.

Не нравится и этот пример? Возьмем другое. В середине ХХ века американские мальчишки мечтали стать Флэшем Гордоном и оставить свои следы на красноватых песках марсианских пустынь. Полвека спустя мечты американских детей намного приземленней. Это, знаете ли, сродни советской напасти: если в шестидесятые мечтали стать космонавтами, то в брежневский застой — уже рубщиками мяса в магазине.

Перед нами — представители двух абсолютно разных цивилизаций. Это — две абсолютно разных Америки. Вывод: кто-то совершил невероятное и смог изменить национально-культурный «код» Соединенных Штатов. Он смог населить Америку совсем другим народом.

Но как? Идемте с нами, читатель. Исследуем один из самых загадочных и эзотеричных проектов — 1968 год…