С чего начать

С чего начать

На неделе между 4 и 10 февраля. – По соглашению с правительством производители продовольствия продолжили заморозку цен; рано или поздно это приведет к скачкообразному росту. – Под давлением общества смертельно больной вице-президент «ЮКОСа» Василий Алексанян был переведен из СИЗО в гражданскую клинику; правда, посажен на реальную цепь, чтобы не сбежал.

В Дели – туман и пыль, подсвеченные незаметным солнцем. Плоский город закручен в спирали; все движется кругами, от разворота к развороту, от кольца к кольцу. Чтобы доехать до прямой цели, нужно продвигаться кругообразно. Автомобилисты, моторизованные рикши и рикши велосипедные, мотоциклисты и владельцы мотороллеров огибают гигантские воронки старых крепостей; кольцами заверчены бескрайние коридоры в отелях; посетители Делийской книжной ярмарки (Россия тут сегодня главный гость) закольцованы бесконечным пространством, из которого так трудно найти выход. Тем не менее выход есть.

Что поражает тут больше всего?

Смесь роевого начала с отчаянным индивидуализмом. От постоянного мельтешения рябит в глазах; тут понимаешь, что такое перенаселение. Люди держатся кучками, и чем откровеннее бедность, тем плотнее кучность. Но и в круговращении множества маленьких толп, заворачивающихся воронками, каждый остается сам по себе; как говорил Махатма Ганди, каждый идет в одиночку. Ты сообщаешься с множеством встречных и при этом предоставлен сам себе. Полная, предельная, последовательная свобода. Хочешь (можешь) стать богатым – исполать, никто не осудит. Не хочешь (не можешь), спи в палатке на обочине – не помешают. У каждого индуса своя судьба, у каждого племени свой язык, у каждого сословия своя цель; разнородную, многоверующую нацию объединяет лишь миф о едином отце государства, Махатме Ганди, общий примитивный английский – и общее жизнеощущение. Равнодушное и добросердечное; мы одинаково свободны; важен ты и важен твой бог, а все остальное не важно.

Единственное исключение из правил – дети. Их по возможности (не всех) проталкивают в завтрашний день, готовят к новой жизни. Самое популярное чтение – детские книги. Самый большой раздел на ярмарке – детский. Да, за воротами кишат нищие мальчики и девочки, юные уродцы передвигаются по-обезьяньи всеми четырьмя конечностями; что с этим делать, никто не знает; но те, кому чуть больше повезет, даже из очень бедных семей, прочтут эти книги, выучатся, попробуют вписаться в мировое настоящее. В это трудно поверить, глядя на хаос, грязь, прокаженность и гной; как возможен прорыв – в хаотичной, до предела запущенной стране, где толпы бездельников делят одну работу на десятерых? И тем не менее – смотря с чем сравнивать. С сегодняшней Америкой или со вчерашней Индией. Про Америку лучше забыть, но во вчерашней Индии неприкасаемые не могли попасть в парламент; счет своеродных миллионеров не шел на сотни миллионов, и десятки сверкающих «бентли» не кучковались возле «Шератона»; тут не было многочисленных букеровских лауреатов и повсеместно известных математиков; экономика не росла на десятки процентов. Доисторический фон равнодушной, жизнерадостной, необидчивой нищеты остался; появилась перспектива будущего.

Это я к тому, что если бы индусы исходили из обычной логики – вот расклад политических сил, вот экономические условия, вот человеческий ресурс, а вот предельно косная традиция, – они бы никогда не поднялись из вечной, привычной грязи. Хорошо: не поднялись, а только лишь приподнялись; лиха беда начало. Историческая нация (разрозненная, повторяюсь) в лице своего жизнедеятельного меньшинства повторила подвиг барона Мюнхгаузена: схватила себя за волосы и потянула вверх из болота. Между прочим, не по-европейски, не по-американски – сохраняя особенности и своеобразие, не изменяя прошлому, но изменяя жизнь вокруг себя. Один изменил, другой, сотый, миллионный; появились островки финансовой, интеллектуальной жизни; чтобы состояться, теперь необязательно перемещаться в Лондон или Нью-Йорк, можно просто поехать, научиться и вернуться. А потом опять уехать. И опять вернуться. И остаться самым настоящим индусом. Индийским националистом, спокойно прописанном в глобальном мире.

Почему бы и нам не ввести внутренний запрет на любимую русскую песню: толку нет и не будет, плетью обуха не перешибешь, где угодно, только не в России. Иначе и будет – где угодно. Разумеется, трезвый взгляд на вещи, неприукрашенный образ родимой жизни предполагают некоторую толику ужаса; важно лишь, чтобы этот ужас не вел к параличу, а побуждал к работе – в тех исторических рамках, которые существуют сегодня. Систематическая работа не в русском характере? А что – в индийском она разве есть? Тем не менее как-то постепенно складывается новая привычка. Не у всех. Но у многих. Глаза боятся – руки делают. Или это не русская пословица?