Темная классика Человек с пустой бутылкой

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Темная классика

Человек с пустой бутылкой

У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова.

А. Чехов

I.

Валерий Леонов считает себя гением отблеска. Его умение находить стеклянную посуду по случайному блику, мгновенному проблеску (под всяким кустом, в самом темном лесу) известно всему бутылочному сообществу Восточного округа. Талантливейший юноша, популярный и уважаемый сборщик стеклянной тары — и надо же, чтобы жизнь всего за три последних года повернулась таким образом, что исключительное его рукомесло стало бесполезно, никому не нужно.

А было время, Леонов первым приезжал к месту бутылочной сдачи. На дворе было пять, много шесть часов утра. Валерий, празднуя конец ночной охоты, сгружал с велосипеда мешок добычи (тридцать — сорок пустых бутылок) и покупал в суточном киоске одну сигарету «Кент». Покупал, и бережно закуривал. Одна сигарета еще совсем недавно стоила один рубль. Примерно во столько же оценивалась (да и до сих пор оценивается) одна пустая пивная бутылка. Но не всякая — а только «темная классика». Или — так называемая «темная евробутылка». В пересчете же на трудозатраты эта самая одна евробутылка равняется десяти минутам поиска, полутора километрам сомнамбулического велосипедного бега по сырым дорожкам гольяновского лесопарка (очки резинкою удерживаются на постоянно склоненном челе, фонарик веревкой привязан к рулю), и под каждым кустом может блеснуть горло, бок или дно искомого сосуда.

Разве только небезызвестного передвижника Куинджи наш Валерий соглашался считать равным себе знатоком светового преломления. Блики жести, упаковочной бумаги, целлофана, битого стекла, фольги, скомканного газетно-журнального глянца — все особенности мгновенного электрического взрыва цвета и света знакомы Валерию и изучены им; но только на бутылки он научился реагировать, только и именно бутылки находит (вернее — находил) с исключительной сноровкой.

К тому же Валерьян большой знаток парковой инфраструктуры. Садовая архитектура лесопарка «Лосиный остров» груба, но функциональна; и кто лучше Валерия знает про низкую гигиену любовного падения новогиреевских и гольяновских девушек? Пылкое свидание в беседке; несколько пивных бутылок в остатке — достойная добыча…

Валерий Леонов — один из легендарных батлхантеров (поисковиков пустых бутылок) Москвы. Было же их в Москве неистовое множество. Чего стоит один знаменитый Градусник (Пушкинская площадь), а еще была Директор (Чистопрудный бульвар) — эта дама звенела на всю столицу. Звенела — пустой посудой. Или гремела. Или била склянки — что-то вроде этого. Никогда я не думала, что буду петь прощальную песню еще и этой профессии, да вот пришлось. Мы, так сказать, присутствовали при ее (профессии) рождении, мы и провожаем ее в небытие. Выйди вечером, молодой друг, юный читатель, на Чистопрудный бульвар — что ты увидишь своими свежими очами? Груду никому не интересной пустой стеклянной посуды увидишь ты. Ну, еще увидишь группу готов — так и хочется поставить ударение на втором слоге, и обнаружить вместо крашеных в «густое черное», обряженных в тюль девиц (кустарный макияж, дешевое кружево, синтетический бархат) прелестных пионерок. Ан нет — готы так готы.

Но если бы, юный друг, ты был более обычного наблюдателен (да если б еще тешил свою наблюдательность последние два-три года), ты увидел бы Даму-Директора — очень деловитую женщину лет этак шестидесяти в офисном костюме и тапках. Это — наша знаменитая батлхантерша Ди-ди. До десяти-пятнадцати человек сборщиков посуды работали на нее в лучшее время — но разве это предел для настоящего руководителя? Умеешь организовывать себя, сумеешь организовать и других. Она и вправду была в свое время директором Перовского универмага и славилась тем, что умела особенным способом справляться с алкогольной зависимостью. День за днем наша Директор носила в сумочке аптечные склянки, в каждую из которых было налито по двадцать граммов медицинского спирта, и принимала она одну склянку каждые сорок семь минут. Время было рассчитано до секунды. Днем ли, ночью — наш Директор всегда была на посту. Всегда была собранна, деловита. Производила впечатление скупой на слова и движения величавой чиновницы. А Градусник, господа, знаменит был тем, что умел до сотой «цыферки» определять градус любого предложенного ему напитка. И не только — он был как бы врачом, дегустатором всякого бульварного застолья — речь идет, разумеется, о соразмерных этому великому бульвардье ежевечерних торжествах. Помнится, я читала у Макаренко текст о том, как беспризорники коротали вечерние часы, — разумеется, варили в общем котле все то, что попадалось им днем под руку. И был у беспризорников такой же вот «профессор» (что-то мне подсказывает, что даже после ядерного армагеддона этот тип будет востребован), который, пробуя возле всякого очага варево, произносил только два слова: «Отрава» (можно есть) или «Могила» (супчик выливали в кусты). Разумеется, знаменитый Градусник был знаменит только потому, что таким же образом спасал ту или иную компанию прекрасных, великих, деклассированных людей от неразумного употребления совсем уж скверного алкоголя. То есть спасал от смерти.

Итак — я перечислила известных мне знаменитых батлхантеров. А неизвестные-то что? «Бабушки», занимающиеся бытовым, обыденным сбором опорожненной посуды — их же и подсчитать невозможно. Что ж они?

Сотни и сотни сборщиков пустой посуды (со всем своим «рабочим» инструментом, со всеми своими знаниями и умениями) исчезают на наших глазах — целая эпоха валится в пропасть, уходит в небытие. Уходит потому, что пустые бутылки больше никому не нужны; и пунктов сдачи стеклотары в Москве почти не осталось. В самых укромных уголках принимают разве что алюминиевые банки (сорок копеек штука). Ах, эти банки — мы (старые сдатчики) ничего про жестяные банки так толком и не поняли. Ритм нового времени (музыка времени) — четкий, грамотный удар ногой, сминающий банку. Ну, например, какой-нибудь там жестяной «Клюквенный коктейль».

Всего-то три года назад никто и не верил, что бутылка может потерять свое значение, а банка хоть какое-то значение приобрести. Помню сырое лето 2005 года, МГУшный экологический лагерь, праздник, посвященный «селекционному сбору мусора». Предполагалось, что по Москве будут расставлены автоматы по сбору алюминиевых банок; мысль о том, что в автоматы кто-то безумный будет совать бутылки, никому и в голову не приходила. Бутылка была безусловной королевой помойки. По территории лагеря ходили юнцы и юницы в идиотских одеждах.

Поролоновая бутылка (картонная этикетка, жестяная крышка, размером с хорошую табуретку) бродила и пищала:

— Я пустая бутылка, денежная копилка!

А фольговая банка (вырезы для лица и рук; потный румянец, одышка) подзуживала:

— А я алюминиевая банка, не такая уж бесполезная поганка!

Да уж, знала б, насколько не бесполезная…

II.

Пустая бутылка стоит один рубль. Следовательно, человек с пустой бутылкой — он же и человек с рублем. С пустой, никому уже не нужной, бутылкой; с пустым, маленьким, никому не интересным рублем. Главное-то в чем? В том, чтобы найти в Москве пункт сбора вторсырья, где эту бутылку у нашего постылого героя примут. Берут-то далеко не везде; прямо скажем, почти что нигде и не берут. Пивоваренные заводы перешли на разлив пивка (в региональных газетах пишут: «хмельного напитка») в свои собственные, фирменные бутылки, причем каждый сезон новые: кто зиждет свои рекламные надежды на бутылке с удлиненным горлышком, кто придумал лить из стекла поллитровую бочечку, кто нафантазировал еще какие обводы. Штаты рекламных отделов пивных компаний раздуты до крайности, ребятам делать нечего. Ну, а возвратная тара стала прошедшим днем. Бутылки нынче можно сдать только на бой (на сырье для стекольных заводов) и за совсем уж малые деньги. Двадцать, много — тридцать копеек. Только самые некрупные, самые невнятные подмосковные пивные заводы (не осмеливающиеся замахнуться на собственную тару) принимают темную евробутылку. В Москве осталось (на весь город) десять приемных пунктов. Нет, серьезно — не более десяти. Бутылки никому не нужны. Какая уходит эпоха, господа. Какие люди остаются без дела! Послушайте хоть старушку Пищикову — десять лет подряд (не менее как), я напряженнейшим образом следила за делом сдачи пустых бутылок.

Тема-то яркая, интересная. Бывало, скажут — нужно написать живой репортаж! А чего ж и не написать — дело-то нехитрое.

Вот приемный пункт вторсырья. Скажем, на Амурской улице, дом 31а (теперь, кстати, по этому адресу парикмахерская).

Вот очередь людей, желающих сдать пустые бутылки. Вот журналист, наблюдающий этот простой, но, разумеется, волнующий своей бедностью, своей простотой, своей наготой обмен. Вот разговоры очередников…

Одна дама говорит другой:

— Звонит, еле языком ворочает: мне, говорит, предложение сделали. Сижу, мол, думаю.

— А ты что?

— А я ей: «Ты что, больная?». В том смысле — что тут думать?

— И что?

— Вчера опять звонит: расписываемся! Я: «Ой, хорошо, салатику поедим!» А она мне: «Извини, тебя не позову, мой жених против пьющих женщин!»

— А ты что?

— Я ей говорю: «Ты что, больная?»

Или, или… сколько разговоров можно привести, процитировать — да нужны ли они?

Однажды я просидела две недели возле стопочки пустых бутылочных ящиков — работала (некоего журнала для) приемщицей пустых бутылок.

Я думала о бытовой психологии — как быстро всякий, сидящий в неподвижности человек, становится самодеятельным психологом. Например, писательница Ольга Славникова однажды написала о том, что бутылка, разлитая по бокалам, и бутылка, выпитая из горла, различаются на каком-то вполне невнятном уровне — последняя имеет некоторую эманацию человеческого участия, некую ауру молекулярного внедрения. Что же — права Ольга Славникова — я, например, на второй день работы научилась различать «пустые» и «одушевленные» бутылки. Так же я научилась различать боязнь, стыд, тоску, пустоту тех людей (женщин, в основном, конечно, женщин), которые бутылки приносят.

Всегда было понятно, кто сам выпил свои бутылки, а кто собрал — самое интересное, что стыдились своей деятельности, своего ПОСТУПКА и те, и другие. Собирательницы всякий раз во время сдачи рассказывали мне о некоем мифическом празднике («у мужа юбилей»; «сын выпил пивка с друзьями»), и милые мои пьяницы, сдавая пустые бутылки, рисовали те же самые картины: «На работе был день рожденья»; «Выпили на службе лишнего…» Именно и только праздник является для доброй русской женщины оправданием алкогольного излишества — и только праздник на РАБОТЕ — чтобы некий неизвестный великий НАЧАЛЬНИК как бы благословил случившееся.

III.

— Сдаю сегодня две бутылки от конька «Арарат», они же ведь по пять рублей каждая?

— Так и есть, по пять.

— Начальник говорит: пью только «Арарат», вот и пришлось покупать. Мы ему: может подешевле, молдавский? Типа: «От „Квинта“?». Нет, только «Арарат». А еще у меня несколько водочных бутылок — может, возьмете? Нет? Ну, Бог с ними, это потом пили, в бухгалтерии. А мы, с начальником — коньячок. А пивные бутылки возьмете? Это уж мне охранники подложили — они, охранники, больше по пивку. Только на бой? Пивные только на бой? Что ж это у вас так некрасиво — час в очереди стояла, и вот выясняется, что пивное стекло только на бой. А баночки принимаете? Девочки у нас пьют «Казанову». Что-то розовое с ромом. На вес баночки или поштучно? Женщина, что вы тут сидите как королева, личико кривите — банки поштучно берете или на вес? Двадцать баночек у меня. Хотите так, а хотите, могу и ногами смять. Мять банки-то?