Глава 17 ЗАГАДКА 1937 ГОДА

Глава 17

ЗАГАДКА 1937 ГОДА

Советская власть дала равные права для проявления деловой и творческой активности всем народам. Причем, готовясь принять новую Конституцию, Сталин предпринял шаги по пресечению экстремизма и восстановлению уважительного отношения к российской истории и народным традициям. Троцкий воспринял такую тенденцию, как «контрреволюцию», «Термидор» и отказ от революционных завоеваний, разразившись серией статей, опубликованных в «Бюллетене оппозиции» и левой печати.

Вадим Кожинов приводит его рассуждения по поводу семьи: «Ныне в этой немаловажной проблеме произошел крутой поворот… правда, еще без бога. Забота об авторитете старших повела уже к изменению политики в отношении к религии… Ныне штурм небес, как штурм семьи, приостановлен… но это только первый этап…»[67]. Троцкий возмущался и Постановлением ЦИК от 20 апреля 1936 года о восстановлении традиций казачества. Он писал: «Восстановление казачьих лампасов и чубов есть, несомненно, одно из самых ярких выражений Термидора! Еще более оглушительный удар нанесен принципам Октябрьской революции декретом, восстанавливающим офицерский корпус во всем его буржуазном великолепии… Реформаторы не сочли нужным изобрести для восстановляемых чинов свежие названия…» Речь идет о введении в сентябре 1935 года званий: лейтенант, капитан, майор, полковник.

Конкретизируя понятие «реакция» и «контрреволюция», Троцкий возмущался: «Вчерашние классовые враги успешно ассимилируются советским обществом… Ввиду успешного проведения коллективизации «дети кулаков не должны отвечать за своих отцов…», правительство приступило к отмене ограничений, связанных с социальным происхождением[68].

Но если восстановление традиций, уничтоженных в 1917 году, и стало лишь мерой идеологического характера, а возвращение избирательных прав «лишенцам» Конституцией 1936 года ликвидацией социальных ограничений, то к этому времени люди самых отдаленных окраин получили возможность для реализации всего потенциала своих талантов. Тогда почему в стране произошли репрессии?

25 февраля 1956 года на «закрытом заседании» XX съезда КПСС Хрущев выступил с докладом, уже вскоре ставшим известным в пересказе участников партийных и комсомольских собраний, на которых текст зачитывался. С этого момента и до начала так называемой перестройки в Советском Союзе будет тиражироваться, будто бы репрессии 1937 года стали следствием «культа личности Сталина». Хрущев утверждал: «Сосредоточение необъятной власти в руках одного лица», требовавшего «безоговорочного подчинения его мнению. Тот, кто сопротивлялся этому или старался доказывать свою точку зрения, свою правоту, тот был обречен на исключение из руководства коллектива с последующим моральным и физическим уничтожением… жертвами деспотизма Сталина оказались многие честные, преданные делу коммунизма, выдающиеся деятели партии и рядовые работники партии»[69].

Сегодня даже смешно читать этот демагогический бред полуграмотного человека. Как можно связывать «культ», то есть «почитание сущности или предметов», с проявлением «деспотизма»? Тем более что к 1937 году по отношению к Сталину не было никакого чрезмерного почитания, и то, что его портреты носили на демонстрациях, являлось лишь выражением уважения к партии. Так же ритуально носили и портреты всех членов Политбюро. Причем еще в годы Гражданской войны такую идеологическую моду внедрил Троцкий, изображение которого на плакатах тиражировалось в массовых масштабах. Впрочем, и в современной России вряд ли можно отыскать кабинет чиновника, в котором нет портрета главы государства.

Подхалимствовавший перед вождем при жизни, Хрущев распространял собственные приспособленческие мотивы на всех, и эту примитивную демагогию приняли на веру. То есть приняли за истину утверждение, будто бы причиной репрессий 1937 года стало то, что Сталин сосредоточил в своих руках «необъятную, не ограниченную власть».

Пожалуй, самой впечатляющей «сенсацией», оглашенной Хрущевым, стало заявление, «что из 139 членов и кандидатов в члены Центрального комитета партии, избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937–1938 гг.) 98 человек, то есть 70 процентов. Такая судьба постигла не только членов ЦК, но и большинство делегатов XVII съезда партии. Из 1966 делегатов съезда с решающим и совещательным голосом было арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях значительно больше половины – 1108 человек».

Наверное, участники съезда примерили эту информацию на себя, и это вызвало «шум и возмущения в зале». Создав впечатление, что «ответственен» за эти аресты «один Сталин», Хрущев не стал объяснять: когда, в силу каких причин делегаты съезда были арестованы, кем допрошены и по каким обвинениям казнены или сосланы в лагеря. И никто не задумался, как мог «один человек», пусть и с авторитетом Сталина, который даже приравняли к «культу личности», осуществить столь масштабный «террор»?

Сегодня население России имеет возможность видеть технологию принятия решений руководством страны. Президент или председатель правительства собирают совещание и дают поручение ответственным лицам: искоренить коррупцию, установить виновных в аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, найти организаторов террористических актов. Примерно таким же образом проходили и совещания у Сталина. Отличия были лишь в том, что в его небольшом кабинете собиралось значительно больше людей. Порой даже приходилось вносить стулья из приемной.

Но если посмотреть на описываемые события трезвым взглядом, то становится очевидно, что формальной власти у Сталина было не так уж много. У любого из президентов России «диктаторских» полномочий значительно больше, чем было реальных рычагов власти у советского вождя. Он не подписывал единолично «Указы» на «колесе» бронетранспортера, как это демонстрировал кривлявшийся перед телезрителями Ельцин, и не делал публичных «разносов» подчиненным.

Единолично подписывать приказы и директивы для Красной Армии он стал, только заняв во время войны пост Верховного Главнокомандующего, а до войны, в соответствии с «Уставом партии», все важные решения принимались коллегиально: на партийных съездах, Пленумах ЦК, либо оперативно – в узком кругу Политбюро. Но и после этого резолюции, касавшиеся государственных вопросов, утверждались ЦИК, а с 1937 года Президиумом Верховного Совета СССР. Не подчинялось напрямую Сталину и Правительство СССР – Совет Народных Комиссаров. Можно ли называть такую систему «тоталитарным режимом»?

Собственно говоря, уже сам термин «культ личности» свидетельствует о недолжностной непререкаемости авторитета Сталина. Он действительно был вождем, а не диктатором. Конечно, Сталин играл решающую роль в управлении государством, но в соответствии с интересами трудящихся, и в первую очередь – рабочих и крестьян. Формально это обосновывалось идеологическим постулатом о «диктатуре пролетариата», но фактически исполнительная власть находилась в руках «интеллигенции», составляющей многочисленные кадры чиновников в аппаратах, контролировавших решение конкретных задач, поставленных перед ними Политбюро и должностными обязанностями.

Именно поэтому после смерти вождя «шестидесятники» боролись с памятью о вожде с таким же неистовством, с каким их предшественники в начале 20-х годов расправлялись с православной церковью. Его печатные произведения были изъяты из всех библиотек; как во времена инквизиции, на кострах сжигались даже детские книги, в которых упоминалось лишь его имя. Да, в 1937–1939 годах органами НКВД было арестовано значительное число членов и кандидатов в члены ЦК. В представленном списке фамилии последних выделены курсивом.

Члены ЦК ВКП (б)

Вадим Кожинов обращает внимание на то, что из репрессированных к 1939 году членов ЦК и кандидатов около половины – «руководители коллективизации (в частности Быкин, Вегер, Грядинский, Демченко, Дерибас, Каминский, Кубяк, Лепа, Позерн, Приамнэк, Птуха, Шубников)». Конечно, это не было случайным совпадением. Эти же партийные функционеры, начавшие произвол по отношению к крестьянству и остановленные статьей Сталина «Головокружение от успехов», продолжили его вновь в 1937 году. В период проведения операций по очистке страны от уголовных и социально опасных элементов они тоже проявили жестокость, действительно осудив невиновных людей. В числе этих «перегибщиков» были партийные функционеры, руководители троек в регионах: в их числе Варейкис, Евдокимов, Кабаков, С. Косиор, Криницкий, Постышев, Хатаевич, Эйхе, Яковлев и другие члены ЦК, а также сотрудники НКВД, о которых речь пойдет ниже. Все они были репрессированы в 1938–1940 годах.

Однако следует напомнить, что дела «проштрафившихся» руководителей членов партии до передачи в органы НКВД рассматривались на заседаниях Комиссии партийного контроля, избранной на XVII съезде ВКП(б) в1934 году в составе:

Именно эти партийцы решали судьбу своих коллег, передавая их дела в НКВД, и если были без оснований осужденные члены партии, то члены Комиссии партконтроля в первую очередь виновны в совершении злоупотреблений. Однако антисталинисты проклинают вождя не за уничтожение всего лишь сотни с небольшим партийных чиновников, которых Хрущев реабилитировал в 1956 году. И даже не за осуждение около восьмидесяти оппозиционеров, имена которых прозвучали на трех политических процессах.

Они ненавидят вождя и не за «массовые репрессии»! Это лишь удобный предлог для очернения нашей истории. В принципе «критикам» Сталина совершенно неважно, сколько людей было репрессировано в 1937–1938 годах. Об этом свидетельствует гротескное преувеличение количества жертв репрессий, когда число выселенных кулаков с 1,4 миллиона вульгарно завышается до 14 миллионов, а численность заключенных ГУЛАГа преувеличивается до 50 млн.

До публикаций Земского более полусотни лет никто даже не пытался разобраться с действительной статистикой, и это выглядит как некий фарс. Впрочем, как можно судить о том, справедливо или нет был осужден человек, если даже неизвестно, за что его осудили? Кто дал на него показания? Кто дал санкцию на арест? Кто расследовал его дело? Кто выдвигал обвинение? Кто приговорил его к наказанию?

Десятилетиями, говоря с благоговением о «жертвах» репрессий, вроде Косиора, Эйхе, Постышева и других партократах (того же Хрущева), возглавлявших судебные «тройки», никто из родственников осужденных не знал и не знает, что он, может быть, скорбит о палаче, приговорившем его близкого человека. Разве это не абсурд? Все свалили на Сталина.

Но ведь это именно Сталин санкционировал принятие Постановления Совета народных комиссаров и Центрального комитета ВКП(б) «Об арестах и прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 года, в котором говорилось, что грубыми нарушениями установленных законом процессуальных правил нередко пользовались пробравшиеся в органы НКВД и прокуратуры – как в центре, так и на местах – враги народа.

Они сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела против невиновных людей»…»

«Органы прокуратуры, – говорилось в постановлении, – со своей стороны не принимают необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов. Органы Прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения».

После принятия этого постановления чиновники, причастные к таким злоупотреблениям, были осуждены и приговорены к различным мерам наказания. Разве это несправедливая мера? Однако принятие такого постановления совершенно не означало, что абсолютно все дела были сфальсифицированы. Тогда в чем причина непонятной ненависти к вождю, когда в ход пускается ложь и клевета? Почему многие десятилетия, в изображении «демократов», 37-й рисуется страшнее Содома и Гоморры, преступнее распятия Христа и ужаснее гитлеровского нашествия. За что «либералы» так ненавидят Сталина, пренебрегая всеми правилами логики и здравого смысла?

Выше говорилось, что, выступая на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года, Сталин не призывал к поискам классовых врагов. Однако призыв к разоблачению преступников на Пленуме действительно прозвучал. Такая мысль была высказана в докладе Ежова, но и в нем речь шла не о политических противниках. Напомним некоторые фрагменты его выступления. Говоря о чиновничьей солидарности в наркоматах и ведомствах, он сослался на защиту коллегами на заседаниях Комиссий советского и партийного контроля начальника Главного управления Резиновой промышленности Г.С. Биткера.

Причем речь шла не о политических преступлениях в наркоматах и ведомствах. Так, критикуя работу наркома финансов Гринько, которому через Госбанк подчинялся Промбанк, Ежов сообщил, что в Наркомате финансов было «вскрыто» 11 групп, в том числе «20 человек» в Госбанке СССР, которые расхищали государственные средства, создавая «фонды за границей». По показаниям Аркуса, зачитанным на пленуме Ежовым: «В Париже был создан денежный фонд». Поскольку «везти валюту в СССР было нецелесообразно, то она в различных меняльных конторах обменивалась Членовым[70] на советские дензнаки… Денежный фонд организации достигал суммы в несколько сот тысяч франков».

Ежов продолжал, что кроме этого: «За 1935/36 г., по нашим подсчетам, расхищено до 7 млн руб… В том числе на личные нужды председателя Госбанка Марьясина, Аркуса и т. п. Строили себе дачи, строили себе дома, просто разворовывали деньги». Речь шла о Григории Моисеевиче Аркусе, который с 1931 по 1936 год занимал пост первого заместителя председателя правления Госбанка СССР.

На допросе Аркус признался и в «передаче в 1934 году 30 тыс. руб. управляющему Главмолоко… Евдокимову. Ежов пояснил: «По нашей просьбе сидящий здесь т. Сванидзе специально занялся этим делом… (Он) установил, что действительно эти 30 тыс. были незаконно, жульническими комбинациями проведены и переданы Евдокимову». (Любопытно, не родственник ли «историка» Николая Сванидзе расследовал это дело?) Ежов указывал, что подобные финансовые махинации осуществлялись «не только в Москве». Он говорил, что 10 работников в Костромском и 5 в Стерлитамакском отделении Госбанка тоже «занимались систематическим хищением государственных средств, как в личное пользование, так и на работу в троцкистскую организацию».

Помимо этого НКВД обнаружил множество финансовых махинаций при кредитовании предприятий. Нарком продолжал: «В Госбанке существовала такая система кредитования промышленных предприятий, которую нельзя иначе назвать, как вредительской системой. Без разрешения правительства и партии систематически кредитовались сверх утвержденных планов ряд организаций. Сумма этих отпущенных кредитов превышала 1,5 млрд. рублей. Одному только Наркомпищепрому было отпущено 315 млн руб., которые никак не были запроектированы, т. е. в правительстве этот вопрос не ставился.

Ежов указал, что «в явном нарушении финансовой и сметной дисциплин, давались незаконно, сверх плана капиталовложения на сумму свыше 343 с лишним млн руб. различным промбанкам». В числе организаций, «получивших капиталовложения из оборотных средств на сумму 362 млн руб., убытки на списание невостребованных сумм 453 млн руб.» он назвал: Наркомпищепром, Наркомвнуторг и Всекопромсовет.

НКВД также обнаружил не менее серьезные хищения в Соцстрахе, подчинявшемся ВЦСПС. В протоколе от 5.11. 1937 г., зачитанном Ежовым, руководитель Соцстраха и член организации правых Котов показал: «Мною широко практиковались незаконные списывания различных сумм, под видом «случайных потерь», «недостач», «нереальной задолженности», «сверхсметных расходов», «убытков» и др. В итоге в течение последних лет разворованы сотни миллионов рублей…»

Ежов пояснял членам Пленума: «Выборочное расследование Комиссией партийного контроля и документальная ревизия, которая проведена по Соцстраху в Москве, Ленинграде и других городах, установили, что, несмотря на списания, о которых говорит Котов, убыток за 1935 г. составляет 26 млн рублей. В Челябинске перерасход по административно-хозяйственным расходам составляет 1 млн 136 тыс. рублей, по Белоруссии – 680 тыс. руб., по Свердловску – 919 тыс. и т. д. По самим центральным комитетам профсоюзов только за 1935 г. зарегистрировано прямых растрат, просто воровства на сумму 1 200 тыс. рублей».

В выступлении Ежова прозвучала фамилия наркома легкой промышленности, члена ЦК (с 1932 года) Любимова. В числе работников его наркомата, осужденных «на периферии» за вредительство, насчитывался 141 человек. Правда, члена ЦК Исидора Евстигнеевича Любимова арестуют только 24 сентября. Нарком критиковал и М.И. Залмановича, работавшего с 1934 года наркомом зерновых и животноводческих совхозов СССР. Моисея Иосифовича 11 апреля 1934 г. снимут с поста наркома, а 11 июня арестуют.

Ежов говорил и о причинах арестов, произведенных по другим ведомствам. Останавливаясь на деятельности Наркомата водного транспорта, возглавляемого Пахомовым, он сообщил об аресте 23 работников центрального аппарата, включая начальников пароходств и их заместителей. Как упоминалось, основанием арестов стало то, что «в пяти пароходствах: Волжско-Камском в 1935 г. было 1846 случаев аварий, а до 1 октября 1936 г. – 2849. В Верхне-Волжском – за 1936 г. было 963 аварии, против 576 случаев в 1935 году. В Западно-Сибирском – на 1.10.36. г было 1866, против 1610 в 1935 г., Северное пароходство в 1935 г. – 1018, а на 1.10.1936–1590 аварий».

Говоря о том, что «за пять месяцев его работы число осужденных Военным трибуналом и Особым совещанием значительно увеличилось», Ежов привел другую любопытную статистику. На разные сроки, в том числе и к расстрелу, за это же время были приговорены:

141 человек в Наркомате легкой промышленности,

100 сотрудников Наркомата пищевой промышленности,

60 в Наркомате местной промышленности,

82 работника Наркомата внутренней торговли,

100 человек из Наркомата пищевой промышленности,

82 работника Наркомата внутренней торговли,

102 человека из Наркомата земледелия,

35 сотрудников Наркомата финансов,

228 работников Наркомата просвещения.

На февральско-мартовском Пленуме 1937 года эту информацию дополнил в заключительном слове и Председатель Совета народных комиссаров В.М. Молотов. Повторив цифры, названные Ежовым, он указал, что с 1 октября 1936 г. по 1 марта 1937 г. за экономические, хозяйственные и должностные преступления было арестовано:

«В центральном и местном аппарате: в Наркомате тяжелой промышленности – Тяжпроме и Наркомате оборонной промышленности – 585 человек, в НКПС – 137; в том числе до десятка начальников дорог в Наркомвнуторге – 82, в Наркомате здравоохранения – 64, в Наркомлесе – 62, в Наркомместпром – 60, в Наркомсвязи – 54, в Наркомфине – 35, в Наркомхозе – 38, в Наркомводе – 88, в Наркомсовхозов – 35, в Главсевморпути – 5, в Наркомвнешторге – 4, в Наркомсобезе – 2, Академии наук и вузах – 77, редакциях и издательствах – 68, суде и прокуратуре – 17, в том числе 5 областных прокуроров, в советском аппарате – 65, в том числе такие люди, как председатель облисполкома Свердловской области, два заместителя председателя облисполкома Киевской».

То есть в целом, еще до февральско-мартовского Пленума, который Хрущев характеризовал якобы отправным пунктом для начала репрессий, было осуждено 2113 человек, и они не являлись рядовыми работниками. Молотов делал вывод: «Честное отношение к государству. Это кажется совершенно элементарным требованием, а между тем у нас есть сплошь и рядом надувательство государства с поощрения руководителей, в том числе и партийных руководителей. Одни приписки угледобычи в Донбассе что значат, где нас надувают из года в год. Мы отдавали под суд, критиковали, но мало чего добились».

В принципе речь идет о тех же преступлениях, которые совершаются и в современной России. Как то: неуплата налогов, хищения денежных средств, коррупция, взятки, халатность на производстве, ведущая к авариям; пожары в лесах, в учреждениях. Террористические взрывы, аварии на железной дороге, убийства чиновников и служащих органов правопорядка. Но то, что расхитители государственных средств, виновники аварий, бесхозяйственности и других преступлений в 30-е годы назывались одним термином ВРЕДИТЕЛИ, являлось лишь отражением философии того времени, не меняя правовой сути характера преступлений. Как и то, что в те годы нанесение вреда государству Уголовный кодекс относил к «контрреволюционной деятельности».

Поэтому утверждать, будто бы в довоенное время в Советском Союзе не было преступлений, наносящих экономический вред государству, а профессионалы НКВД якобы занимались лишь тем, что выбивали из подследственных ложные признания о причастности к антигосударственной деятельности, – это абсурд. И все-таки почему историография не исследовала эту тему, голословно отрицая существование самой проблемы? По какой причине до сих пор скрываются архивные документы, позволяющие пролить свет на причины арестов конкретных высокопоставленных чиновников того времени? Но если репрессии действительно были «необоснованными», тогда кто совершал это беззаконие?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.