Империя после империи

Империя после империи

А чего ждет от себя и чего боится сама Россия XXI века? Чтобы попробовать это понять, необходимо трезво и спокойно оценить ее сегодняшнее состояние.

Начнем с имперских комплексов.

Вычесть имперское начало из нашей истории, из нашей традиции – невозможно. Процесс расширяющегося объединения длился полтысячелетия; имперский характер русской культуры, в том числе культуры политической, начал складываться задолго до того, как Русь стала Россией, а царство – империей. Нравится это кому-то или нет, но в течение долгих веков формировалась привычка к бесконечному расширению, предпочтение общего – частному, державного – личному. И также всемирная отзывчивость. Масштабность. Открытость разным национальным мирам. Умение быстро перерабатывать чужое, делая его своим. Этот сгусток имперских идей, как сыворотка, воспроизводился в разных изводах русской культуры, от эпохи к эпохе приобретал новые формы, никогда не исчезая до конца. Даже в советское время.

Но в 1991 году, впервые за шесть веков, страна не просто потеряла отдельные территории. Она схлопнулась, сжалась. Без малейших шансов возобновить свою имперскую экспансию. По крайней мере в обозримой исторической перспективе. Русским школьникам следующих поколений придется объяснять, что «Севастопольские рассказы» Льва Толстого посвящены не украинской войне, а войне русской, потому что Крым когда-то был частью России; они будут верить, но с трудом. Так сейчас известный израильский ученый может – исходя из лучших побуждений – подтверждать «Крымскими сонетами» малоизвестного еврейского поэта XIX века нехитрый тезис: вопреки устоявшемуся мнению, евреи не считали Украину «обителью зла», они любили ее, как свою вторую родину; с ходу сообразить, что Крым позапрошлого века не был Украиной, он уже не в состоянии, нужно лезть в энциклопедии[3]. Поменялся вектор нашего развития; если раньше главной задачей было постоянное расширение вовне, то теперь появилась объективная необходимость удерживать территорию от потенциальной угрозы дальнейшего распада.

Другое дело, что все эти грандиозные процессы протекали на фоне полного коллапса экономики, морального ступора отечественной интеллигенции и обманчивой восточной политики Европы и Америки. Колоссальные идеологические и психологические последствия для настоящего и будущего страны были неизбежны. Многие восприняли драматическую трансформацию государства как его полноценную гибель без возможности восстановления. Значительная часть элит, даже вовлеченных в процесс преобразований, считала и считает подписание Беловежского договора и роспуск СССР предательством, причиной главной геополитической катастрофы XX века. В итоге идеи федеративного существования большого многонационального государства так и не стали новой основой политической культуры.

Последствия этого мы ясно видим сегодня. Государственные институты восстановлены в правах, достигнуто общественное спокойствие, экономика работает. Но одновременно строится предельно жесткая вертикаль власти, последовательно уничтожается местное самоуправление, выборы подконтрольны, все сколько-нибудь влиятельные медиа подмяты государством, а процесс назначения нового правительства – достаточно либерального по своему основному составу – превращается в подобие фарса а-ля Леонид Ильич Брежнев. Так молодой федерацией не управляют. Так управляют именно империей эпохи заката.

Что же до отношений с миром и массовых представлений о Западе, то искусственно создан и рутинно поддерживается образ России, окруженной тотально враждебным ей миром; этот мир спит и видит, как бы лишить страну ее суверенитета, ввести в ней «внешнее управление». Плацдармами для коварных западных инструкторов служат страны-сателлиты, прежде всего Грузия и государства Балтии; традиционно враждебна Польша; выход один – наращивать и совершенствовать оружие, использовать природные ресурсы для политического воздействия, а не только для зарабатывания денег, искать союзников в лучшем случае среди азиатских тигров, а в худшем – среди энергетических монстров вроде Венесуэлы.[4]

Все это так. И тем не менее Россия, в отличие от Союзной Югославии, удержалась от самого опасного из имперских соблазнов, который подстерегал ее на сломе эпох: не начала военные действия против «беглых» республик. Чеченский синдром, при всем его ужасе, так и остался локальным явлением, не дал метастазы по всему периметру границ. Да, наши военные подыгрывали Абхазии и Южной Осетии в их конфликте с Грузией. Но полномасштабной войны с Тбилиси не было. Да, мы поставляли вооружение в Карабах и тайно торговали оружием в Приднестровье. Но непосредственного, организованного, армейского участия в боевых действиях за пределами России не принимали. Что сохранило стране шанс на иной вариант развития событий. Федеративный. Пускай не сейчас. Пускай не сразу. И навсегда осложнило имперский комплекс здоровым инстинктом общенационального самосохранения.

Это очень важно подчеркнуть. Полноценный носитель имперского сознания ставит величие Империи выше любых интересов, даже выше собственной малой жизни. Большинство россиян на словах требуют восстановления «Великой России», считают обширное пространство нашей основной исторической ценностью. Но на деле жертвовать чем-либо ради сохранения этого масштаба не готовы. А что это за общественная ценность, за которую нация не готова платить? Это не ценность, а фикция.

Более того – те самые элиты, которые всерьез говорят об угрозе «внешнего управления», сами по себе настроены глубоко прозападно. Им нужно, чтобы Россия была членом ВТО. Им нужно, чтобы их дети на равных правах с выходцами из лучших европейских семей учились в женевских лицеях и английских университетах, деньги вращались на мировых финансовых рынках, а частный визит за границу не заканчивался арестом в Америке и экстрадицией в Швейцарию, как это случилось с Павлом Бородиным и Евгением Адамовым. Нынешние наши властители – сторонники империи на словах, а может быть, и в мыслях, но глобалисты на практике. А Россия – федерация, до сих пор управляемая имперскими средствами, но уже не империя по своему духу. И значит, мягкий авторитаризм, который был бы так удобен для решения задач, поставленных перед Россией извне, совершенно не подходит для решения тех реальных проблем, которые она с необходимостью будет решать в обозримом будущем. Главная из этих проблем: как сохранить себя, свое историческое и культурное своеобразие – и не потерять свою великую территорию.

Сбережение себя будет гораздо актуальнее для России в XXI веке, чем экспансия в любых формах – не важно, военной, экономической или политической. Создать условия для политики сбережения, а затем их соблюдать – куда важнее, чем непосредственно влиять на ход мировых событий, напрямую нас не затрагивающих.

Что же это за условия?