ГЕНЕРАТОРЫ НЕНАВИСТИ
ГЕНЕРАТОРЫ НЕНАВИСТИ
Недавно прошли по нашим экранам два литературно-политических сюжета. Первый — собрание в ЦДЛ московских литераторов-рыночников. По признанию "Литгазеты", "народу в огромном зале было немного", но это вполне искупалось сиянием нескольких суперзвезд поэзии, прозы и элоквенции: Ю. Черниченко, А. Нуйкин, В. Савельев, Е. Боннэр, Я. Костюковский, А. Борщаговский… Звезды и сателлиты приняли обращение к творческой интеллигенции с призывом голосовать на референдуме за доверие Ельцину. Только в этом видят они свое спасение.
Самым примечательным на собрании в ЦДЛ оказалось оглашение поэтессой Екатериной Шевелевой своей эпитафии, заблаговременно изготовленной ею на исходе восьмого десятка жизненного пути. Там есть строки, которые действительно очень уместны на памятнике:
Будь проклято рождение мое
В стране, где поощряется жулье!
Будь проклята былая коммунистка!..
Насчет жулья тут верно. Поэтесса родилась еще в ту пору, когда при царском дворе хозяйничал Распутин, а жулье самого разного калибра поощрялось и процветало. Это, разумеется, заслуживает проклятия. Однако справедливо ли проклинать заодно не только всю страну с ее историей, но и мать родную с отцом, повинных в рождении коммунистки? Они же не знали, кого рожают.
Будь прокляты партийные вожди,
Что были мной доверчиво воспеты!
Тут лучше бы легла строка: "Что были мной так выгодно воспеты", ибо автора можно обвинить во многом, только не в доверчивости. Такая поправка подтверждается всей жизнью Шевелевой: она издала вороха книг, воспевающих партийных вождей и их дела, не одно собрание сочинений, получила от вождей три литературных премии, четыре ордена, кучу медалей. Разного масштаба и ведомства вожди посылали ее в Индию, Японию, США, Францию… Где только не была! И все за казенный счет.
Будь проклята слепая беготня
По пресловутым коридорам власти!
Беготни за шестьдесят лет деятельности действительно выпало поэтессе немало: по коридорам на Старой площади, в Охотном ряду, на Лубянке (особенно!), на улице Воровского и т. д. Но это была вовсе не слепая беготня. Совсем наоборот, весьма даже зоркая беготня, результатом которой и явились все эти книги, ордена, премии, поездки…
Будь проклята слепая беготня,
Бессовестно лишавшая меня
Простого человеческого счастья!
Как это так? Да ведь все шестьдесят лет только и пела о том, как счастлива…
Будь проклят унизительный режим,
Нас разделявший на иуд и зэков!
Конечно, режим кое в чем виноват. Но, если ничего, кроме иуд и зеков, не было, а поэтесса Шевелева и ее муж фельетонист Винтер-Лацис благополучно избегли участи зеков, то выходит, что они — иуды. И в этом качестве, как видим, совсем неплохо жили, много преуспели.
…Словом, на полную мощность работает генератор ненависти. Этим пронзительным строкам, предназначенным для будущего памятника на могиле поэтессы, бешено аплодировали ораторы, слаще репы ничего не едавшие.
Может быть, внуки и правнуки поэтессы тревожно подумали: "Что стряслось с бабусей? Дача горит?" А ничего, детки, не стряслось. Просто бабушке страшно, что она так долго плясала и громко пела: "Эх, хорошо в стране советской жить!" Ей просто кошмарно из-за того, что она всю жизнь проклинала капитализм, а он, глядь, уже тянет к ней свою мохнатую лапу.
Не исключено, кое-кто ожидал, что былая коммунистка проклянет еще и свои ордена, литературные премии, прекрасную квартиру, хрустальную люстру в уборной, — проклянет и возвратит кому следует, ибо все это приобретено за годы "унизительного режима". Увы, ожидания не сбылись. Все, включая премии, осталось при ней. И то сказать, ведь ныне даже ордена продать можно. Второй литературно-политический сюжет, кратко показанный нам, — встреча в Бетховенском зале Большого театра тех же писателей-рыночников и артистов-приватизаторов с любимым президентом. Тот по обыкновению тонкого политика сразу взял быка за рога: "Мне объяснили, что это зал для спевок. Нам нужно сегодня спеться".
Правда, в зале почему-то не было ни Леонида Леонова, ни Георгия Свиридова, ни Галины Улановой, ни Святослава Рихтера, ни Гелия Коржева, ни Александра Шилова, ни Владимира Атлантова, ни Дмитрия Хворостовского, ни, наконец, самого Людвига ван Бетховена.
Первой по праву игуменьи затянула Мария Владимировна Миронова, известная на эстраде с 1927 года — еще с троцкистско-бухаринских времен в искусстве: "Борис Николаевич, ну Борис Николаевич, как вы можете работать с Руцким, если у него совершенно, ну, совершенно противоположные взгляды. А Съезд? Ну, у него же совершенно противоположные взгляды. Какие нервы надо вам иметь! Ах, вы себя совершенно не бережете…"
Очень нервничал и лязгал зубами прекрасный, тонкий пианист Николай Арнольдович Петров:
"Если эта мразь придет, нам всем придется отсюда бежать, всем, кто достанет билеты. Вы, Борис Николаевич, честный, образованный, воспитанный человек, сидите за столом с шулерами. У вас шулер — вице-президент, у вас шулер — спикер, шулеры — депутаты. Шулеры, некрофилы, гомосексуалисты… Пора употребить власть. Канделябрами их! Утюгами! Унитазами!.."
Еще выступали редактор журнала "Знамя" Григорий Бакланов, трехкратный лауреат премии МВД и премии "Уралмаша", член КПСС с 1957 года, член Союза писателей Аркадий Вайнер, лауреат премии журнала "Знамя", член КПСС с 1944 года, член Союза писателей Артем Анфиногенов, уроженец Житомира, а также всем известный почетный осетин Израиля Геннадий Хазанов. И сколько же опять угодничества и страха, непотребства и угроз!
Анфиногенов до того перетрусил, что оппозиция представилась ему в образе огромного стоголового чудовища, которое беспрерывно скрежещет зубами, рычит и лает. Что рядом с этим девятиголовая лернейская гидра! И он все время подначивал, торопил президента: "Нужно использовать момент, Борис Николаевич, нужно использовать…" Шутка ли, сто голов. Хазанов, как и все, запугивал Ельцина, но избрал для этого особый ракурс: "Про вас кричат, что вы агент сионизма. В Подольске на заборе я видел надпись "Ельцин — юда!". А прокуратура бездействует, милиция тоже. Будет поздно, они вас не пожалеют, Борис Николаевич. Ни вас, ни тех, кто в этом зале, не пожалеют…"
Бакланов внушал: "Возьмите с собой все свое мужество. Все, что есть! Нужна твердая президентская власть. Твердая! Очень твердая. Архитвердая. Вы меня поняли?"
Художественный интеллигент Вайнер начал возвышенно: "В этом маленьком зале я наблюдаю блистательное созвездие имен, каждое из которых близко миллионам избирателей". В созвездии он наблюдал и себя, Аркадия Александровича, а рядом, разумеется, братишку Жору, звезду поменьше, соавтора, члена КПСС с 1962 года, лауреата полдюжины премий, в том числе трех — МВД и одной КГБ.
"Дело прогресса, дело справедливости в наших руках!" — воскликнул оратор. Далее он призвал каждую звезду перестать звездеть, а заняться конкретным делом: обратиться к избирателям с призывом голосовать за Ельцина. Из 107 миллионов избирателей Вайнер брал на себя 100. Как говорится, "повышенные обязательства". Но так или иначе, а 66 миллионов, как теперь мы знаем, не пожелали слушать ни братьев Вайнеров, ни Зыкину и Васильеву, ни МВД и КГБ.
Но вот слово получил выдающийся детский писатель Анатолий Георгиевич Алексин — кавалер ордена Ленина и других орденов, пятикратный лауреат, член-корреспондент АПН, член КПСС с тридцатипятилетним стажем, соавтор председателя СП РСФСР С. Михалкова, секретаря СП СССР К. Воронкова.
В свое время судьба давала ему возможность пойти на войну и вступить в непримиримый бой с фашизмом, но, увы, он этой возможностью почему-то не воспользовался. Но вот теперь мы от него услышали: "Фашизму мы должны давать бой самый непримиримый!.. Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!.. Борис Николаевич, вы должны гораздо более решительно, гораздо более непримиримо…" Опять желание спрятаться за спину других.
Не хотелось касаться здесь национального вопроса, но уж если израильский осетин Хазанов сам лезет на рожон, придется заметить: среди ораторов на встрече в Бетховенском зале получил слово лишь один несомненно русский человек — М. В. Миронова, вдова А. С. Менакера…
Я уверен, что в свое время опубликуют полную стенограмму этой "Бетховенской встречи" и собрания литераторов-ельцинистов в ЦДЛ, на котором любимица Лубянки Е. Шевелева читала под аплодисменты свою "Эпитафию", проклинающую все на свете — от собственного рождения до пионерского лагеря "Артек". Если к тому времени участники этих радений будут еще живы, то даст ли им Бог сил пережить публикацию?
Однако в зале сидели и достойнейшие люди, которые тягостно переживали происходящее. Виктор Сергеевич Розов хотел тут же высказаться, но, увы, плохо себя чувствовал и не смог этого сделать. Он высказался через несколько дней в "Общей газете": "Меня потрясло поведение пришедших на встречу моих талантливых и уважаемых коллег… То, что произошло с ними в этот день, нельзя назвать иначе, как дьявольским наваждением… Подобного холуяжа я в своей жизни не видел никогда. Так перед главой государства не пресмыкались ни при Хрущеве, ни при Брежневе. Наоборот, я вспомнил мужественное поведение Маргариты Алигер на встрече с Хрущевым… Я был ошеломлен тем, что слышалось со всех сторон: "Накажите ваших противников!", "Снимите их с должностей!", "Закройте ненужные вам издания!" Словом, происходил просто шабаш…" И в телерепортаже, и в отчете "Литгазеты", которым мы здесь частично пользовались, эта сторона встречи была сильно приглушена. Но как бы то ни было, а спевка, несмотря на шабаш, состоялась. Вот уже президент и наказывает своих противников, и снимает их с должностей, и преследует оппозиционные издания.
Передача "Пресс-клуб".
3 мая. Ну, а здесь тоже известные всем лица: вездесущий Дейч, непременный Шейнис, адвокат, именующий себя Макаровым… Не так давно в беседе с А. Карауловым (каждый раз, когда вижу на экране Караулова, непременно вспоминаю Очумелова из рассказа Чехова "Хамелеон") Макаров издалека показывал какие-то убийственные документы о "золоте КПСС". Опубликовать бы их, допустим, в "Известиях", ужасно охочих до этой темы, он почему-то не желает. Сдается мне, однако, что в приватном порядке послал он свою находку писателю Виктору Астафьеву, и тот накануне референдума объявил со страниц "Литгазеты": "Вот выписки из книги "Золото партии". Что за книга? Кто автор? Когда, где издана? Не говорит. Это и заставляет думать, что в руках у писателя не таинственная книга, а еще более таинственные документы Макарова.
Так о чем же свидетельствуют выписки? Вот Ленин, например. Он рассказывал Герберту Уэллсу, что у него всего один костюм. Биографы умилялись, что в 1922 году Ильич передал в фонд помощи голодающим Поволжья единственную золотую вещь в доме — медаль, полученную при окончании гимназии. Какое лицемерие! Астафьев же, который недавно тоже получил от Горбачева золотую медаль и, кажется, еще ни на что ее не пожертвовал, со страниц писательской газеты объявляет миру ужасающую правду: "От "скромного" Ленина в швейцарский банк переведено на личный счет 75 миллионов швейцарских франков". О-го-го…
Известно Астафьеву, что и другие высокопоставленные коммунисты не отставали от вождя. Взять, скажем, Дзержинского, который, по слову поэта, "сердце отдал временам на разрыв". И от него обнаружен переводик миллиончиков, кажется, на 100. И это тянулось десятилетиями. Совершив свои эпохальные разоблачения, Астафьев почему-то молчит о том, что же стало с этими вкладами. А ведь даже только названные им суммы огромны: 11 миллионов долларов, 245 миллионов швейцарских франков, 400 тысяч фунтов стерлингов. А проценты с 1921 года, когда, по словам сыщика, все это началось! Неужели он не догадывается о судьбе вкладов? Ну тогда в страхе перед неизбежным новым разоблачением придется просветить его вместе с адвокатом, именующим себя Макаровым.
Вот напечатал Астафьев статью в "Литгазете", и хочу я его спросить: какой гонорар ты за это получишь, Виктор? В какой валюте? Да конечно же в деревянных, в обморочных, в гайдаровских. А мне вот за эту статью "Советская Россия" отвалит в долларах. Недавно была статья в "Правде" — получил в швейцарских франках, ленинградская "Народная правда" прислала в фунтах, в "Гласности" отмусолили мне в немецких марках, "День" не поскупился на японские иены… Понял? Вот на что пошло золото КПСС. Конечно, тебе обидно, Витя, потому и докатился ты в компании с Макаровым до крайней фазы лакейства, трудясь в поте лица своего на страницах писательской газеты как почетный наводчик: "Сборщица краснобайствующих интриганов… Большевистская нечисть!.."
Ну успокойся, Витя. Нельзя же так, ведь не молоденький, не Гайдар. Чего доброго, лопнет с натуги какая-нибудь жила. Где возьмет "Литгазета" другого классика равной остервенелости… Ей-ей, угомонись. Может, скоро и тебе будут платить в швейцарских франках. Или рубль обретет свою былую мощь. Уверяет же Ельцин: началась стабилизация, вот-вот врежемся в капитализм. А пока я на твоем месте потребовал бы оплачивать свои статьи в "Литгазете" и выступления по телевидению "ножками Буша". Это надежней любых франков и марок. Тем более пора бы тебе охолонуть, ведь доносы твои, Витя, уже учтены, пламенные призывы выполняются, чистка идет полным ходом. Тем более сейчас требуются новые формы охмурения.
Они, конечно, нашлись. Собрались в кружок, и пошел разговор: безобразие, мол, творилось Первого мая. Бесчинствуют экстремисты. 26 человек уже арестованы… И вдруг раздается дивный женский голос: "Борис Николаевич, дорогой ты наш, а нельзя ли их всех расстрелять?.." Как было сказано в одной газете, президент даже зажмурился… Но все вокруг громко засмеялись: вот ведь сморозила, дескать. Кто-то подскочил и, видимо, шепнул: осторожно, мол, провокация! И тогда последовал ответ: насчет расстрелять… это решит суд!.. Конечно, тут опять мог объявиться какой-нибудь неугомонный демократ со своими претензиями, чтобы пресечь это, президент сказал в сердцах: ну вот и тут вы митинг устроили… С оскорбленным видом сел в свой бронированный "членовоз" и в окружении армады охранителей отбыл в неизвестном направлении…
Очень выразительной получилась в передаче "Красный квадрат" 8 мая беседа депутата России Ивана Шашвиашвили с ведущим Александром Любимовым. У первого во всем облике — спокойствие, сдержанность, простодушие. У второго — чисто гайдаровская взвинченность, смятенность да еще и собственная агрессивность. Задав вопрос собеседнику и тут же сообразив, что ответ ему не подходит, Любимов сразу же перебивает собеседника, которому с трудом удается вставить словечко. Вот Иван изловчился и бросил словцо о том, что-де кровавая расправа Первого мая с демонстрантами на площади Гагарина похожа на поджог рейхстага. Как! — взвился Любимов. Что за чушь! Ведь никаких диктаторских репрессивных мер за этим не последовало…
Между прочим, в "Красном квадрате" должны бы знать — ведь и поджог рейхстага провалился, сразу за ним тоже ничего страшного не последовало. Пожар был 27 февраля. Прибыв на место происшествия, Геринг воскликнул: "Это начало коммунистического восстания!" А Гитлер, как рассказал позже начальник прусского гестапо Дильс, орал: "Теперь не может быть никакой пощады!.. Он кричал так неистово, что казалось, вот-вот лопнет от натуги". Как Астафьев, тоже не берег себя.
Однако обвинить в поджоге коммунистов не удалось, и 5 марта состоялись выборы в рейхстаг, на которых коммунисты получили почти 5 миллионов, а социал-демократы более 7 миллионов голосов. Мало того, 1 мая был объявлен праздником — "Днем немецкого труда". Накануне Гитлер принял рабочую делегацию и заявил: "Вы сами увидите, как несправедливо утверждение, будто наша революция направлена против рабочих. Совсем наоборот!" В день праздника состоялась грандиозная демонстрация, улицы были украшены, Гитлер еще раз выступил с речью о великой любви к рабочим. "Хрустальная ночь", "ночь длинных ножей" и другие фашистские прелести были еще впереди…
Но вот мы узнаем об отставке Ю. Скокова, Г. Хижи, о похищении Виктора Анпилова. Даже когда стало известно, что Анпилов был жестоко избит, ему сломали пальцы, — с экрана телевизоров не прозвучало ни слова сочувствия. А ведущая Светлана Сорокина, не дрогнув ни единым мускулом своей высококачественной личности, поведала, что когда бандиты (разумеется, она их так не назвала) отпустили Виктора и он попросился в какой-то деревне переночевать, то ему не открыли дверь. И добавила от себя, конечно: его узнали.
Понимает ли она смысл сказанного? Ведь это — убийственное доказательство того, что мы действительно, как пишут иногда в газетах, живем при оккупационном режиме. На Руси путников привечали всегда, особенно в таком положении, в каком оказался Анпилов. Не зря же в старой песне беглый каторжник говорит:
Шел я и в ночь, и средь белого дня,
Близ городов озирался я зорко.
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой…
И только в годы войны на занятой фашистами территории порой случалось, что люди в страхе перед оккупантами не открывали дверь своим, русским. Вот и сейчас в страхе перед доносчиками иные запираются на все задвижки. И огромную роль в нагнетании этого страха играет телевидение.
А я, между прочим, уверен, что, случись мужу или сыну Сорокиной, или ей самой, или им всем вместе оказаться голодными, не приведи Бог, избитыми, постучаться ночью в дверь Анпилова, он откроет им, обогреет, накормит и уложит спать на собственной кровати, а сам ляжет на полу. Утром же еще и снабдит в дорогу махоркой… Человек, который за два дня до избиения так заразительно смеется с экрана, а сразу после пережитой драмы был так спокоен и рассудителен, миролюбив и тверд, не может поступить иначе.
[34]