Молчание классики

Молчание классики

Представьте себе человека, у которого на чердаке стоит заветный сундук. Он старается его не открывать, чтобы не потревожить хранящиеся там драгоценности, но пребывает в твердой уверенности, что этот запас, еще от предков, в его полном распоряжении. При крайней нужде его всегда можно достать: смотрите, что у меня есть! В один прекрасный день он хочет все-таки посмотреть на свои сокровища ? «Я каждый раз, когда хочу сундук мой отпереть…» ? и отпирает. И вылетает оттуда белое облако моли, а на дне лежит какой-то бурый порошок, оставшийся от шубы. И все.

Нечто подобное испытывает сейчас россиянин, желающий обратиться к великому наследию. Нет, что говорить, отчасти мы сами виноваты! Это ведь мы сами держали классику в советском сундуке, запрещали кощунственное осовременивание ? и в результате жемчуг, который не носят, погас без соприкосновения с живым телом. Остался набор штампов: письмо Онегина к Татьяне, небо Аустерлица, «Не говори красиво», «Что такое обломовщина» и «Почему люди не летают». Достаточно почитать школьные и абитуриентские сочинения этого года, чтобы окончательно увериться ? русская классика детям чужда, они не знают контекста, мыслят механистически, без понимания и соучастия повторяют бессмыслицу: «Настоящий нигилист не верит никому, а только лягушкам», «Почувствовав, что любит Одинцову, Базаров немедленно убежал в лес», «Князь Андрей поднял голову и в облаках увидел Наполеона», «Князь Андрей мечтал о своем кулоне, и французы отдали ему его» (напоминаю, что князь Андрей мечтал о своем Тулоне, а отняли у него ладанку), «Только после вступления французской армии в Москву Наташа Ростова ощутила себя настоящей русской женщиной», «Внимательные глаза доктора Чехова изучали больных, а умелые руки между тем делали свое дело».

Однако, если бы дело ограничивалось невеждами и лентяями, плохим преподаванием и низкими учительскими зарплатами, не стоило бы и огород городить. Проблема шире: классика не нужна детям потому, что с ней перестали советоваться и взрослые. Скажите, когда вы в последний раз открывали «Войну и мир», желая найти ответы на самые болезненные свои вопросы? Входит ли в ваш активный читательский обиход «Шинель», перечитываете ли вы «Мертвые души», читали ли вообще их второй том? Кого представляете себе при слове «Идиот» ? Миронова или Яковлева? Все помнят, что Раскольников убил старушку, но с какой стати он это сделал?

Пришло время сказать о самом горьком. Я ведь в самом деле ничего не знаю лучше, чем русская классика, чем наша усадебная проза, наши тургеневские девушки и толстовские юноши, проклятые вопросы и рефлексирующие интеллигенты. Но у литературы есть свой срок употребления. В какой-то момент она становится историей. Чосер ? крупный писатель, Рабле ? гений, Сервантес ? лучший испанский прозаик, но современные европейцы не у них ищут ответы и не их читают в поезде. Живее всех живых оказался Шекспир ? процентов десять его огромного наследия, в котором есть и «Троил и Крессида», и «Тимон Афинский», и «Кориолан»… Часто ли мы видим их на афише? Самая великая литература остается в своем времени; приходят новые времена, для описания которых она уже не работает. Пьер Безухов ? грандиозный тип, но такие типы нынче не появляются. А социальная проблематика «Нови», «Тысячи душ» и «Взбаламученного моря» безнадежно отошла в прошлое ? по множеству причин.

Во-первых, потому, что скомпрометированы революционные идеи. Во-вторых, потому, что левые и правые, либералы и консерваторы, архаисты и новаторы в конце концов обязательно уравниваются и начинают стоить друг друга. В-третьих, убеждения в России вообще не главное, ибо от них никогда ничего не зависит. Многократно увеличился темп жизни. Ни у кого нет времени ни на долгие ухаживания, ни на многомесячные метания между Обломовым и Штольцем. Сами типажи кардинально сменились ? новые обстоятельства порождают нового героя. Ушла почти вся советская проблематика ? советская литература была все-таки прямой наследницей русской; появилось что-то новое, но осмыслить его мы не готовы. Грубо говоря, понятный ньютоновский мир в очередной раз сменился эйнштейновским, но эта перемена сопровождалась массовым (и, возможно, неизбежным) оглуплением населения. В результате все понимают, что началось нечто новое, но осмыслить и тем более изобразить это новое решительно никто не в состоянии.

Нам предстоит долго и трудно привыкать к тому, что народолюбец не обязательно хорош, чиновник не всегда омерзителен, борец за права не всегда прав. Еще трудней будет привыкнуть к тому, что любовь ? не главное содержание жизни и что вообще есть вещи поважнее жизни. Наконец, нам надо будет заново осмысливать христианство, которое в литературе XIX века трактовалось весьма поверхностно или принципиально полемично, как у Толстого. А тем, кто христианства не принимает или в Бога не верит, придется искать ему замену ? то есть с нуля созидать для себя смысл. Тут уж виноваты не мы, а темп жизни и ее новые реалии. Пора привыкать к тому, что русская классика имеет сегодня сугубо историческую ценность. По ней еще можно написать сочинение, хотя боюсь, что не нужно: я предпочел бы почитать мысли детей на вольную тему. Но обратиться к ней в поисках ответов на все вопросы ? увы.

К сожалению, в современной России не наблюдается ровно никаких предпосылок к тому, чтобы русская классика чем-нибудь заменилась. Новых писателей серьезного масштаба не появляется ? именно потому, что создатели эпопей подражают Толстому, а интеллигентные новеллисты ориентируются на Чехова или Набокова. Новому большому писателю просто неоткуда взяться ? у него нет времени писать. Литература никого не кормит, она превратилась в часть индустрии развлечений. Сегодня писателей кормят левые заработки, и в таких условиях эпоса не напишешь. Да и бессмысленно писать эпос для людей, которые после очередного социального взрыва еще не научились толком читать. Мы сегодня так же глупы, как глупы были люди двадцатых в сравнении с пресыщенными гурманами Серебряного века. Нам предстоит долго нагуливать ум и опыт, чтобы через десять-двадцать лет научиться рассказывать о дне сегодняшнем и думать о нем вне прежних навязанных стереотипов.

А сериалы?! ? воскликнете вы. А беспрецедентный успех «Идиота»? На это я напомню вам о беспрецедентном провале «Дела о мертвых душах» с его попыткой как раз «творчески осмыслить» наследие Гоголя. «Идиота» смотрели не потому, что это Достоевский, а потому, что это ? при всех достоинствах картины ? Достоевский выхолощенный, сиропный, мелодраматический. Такой фильм приемлем, когда кино делает первые шаги после долгого паралича, но категорически не смотрится, когда критерий мало-мальски повышается. Вот почему «Мастер и Маргарита» того же Владимира Бортко далеко не имел прежнего успеха. А «Доктора Живаго» ? фильм, в котором Прошкин поступился буквой романа, но сохранил его дух, ? вообще посмотрели без энтузиазма: сильную, умную, точную картину зритель бойкотировал. И причина не только в том, что зритель стал жертвой деградации ? во время революций это норма. Причина еще и в том, что роман принадлежит к архаической традиции, что русская классика написана на «мертвом языке». Он был прекрасен, этот язык. Но сегодняшнему человеку он непонятен.

Я не знаю, для кого пишу все это. Наверное, человеку, который беспрерывно оглядывается на свой «сундук» в надежде вытащить оттуда золотой запас, полезно знать, что там давно труха. И надо начинать по крупице накапливать новый. А когда он накопится ? не держать его в сундуке, не прятать от глаз. А носить, потому что традиция жива, когда с ней спорят, а не когда ею пугают супостатов и мучают школьников.

2007 год