Глава 12 Посреди пустоты

Глава 12

Посреди пустоты

Свойства пустоты

Мы в пустоте. Посреди пустоты, за Полярным кругом, на полуострове Ямал, на Байдарацкой губе, на берегу Ледовитого океана. Мы там, где через пару лет построится, если угодно будет языческому богу Шишке, компрессорная станция, а сейчас нет ничего. Три часа лететь в любую сторону на вертолете и – ничего.

Вообще-то мы уговаривали пресс-службу Газпрома показать нам Штокмановское месторождение. Легендарное будущее Газпрома, надежду России и заветную мечту всех нефтегазовых компаний мира. Оно находится посреди Баренцева моря, там, где под толщей ледяной воды скрывается до 3,7 триллиона кубометров газа. В Газпроме еще не знают, как и кто будет его добывать, когда это произойдет, на какие деньги будут вестись работы и куда потом отправится этот газ. Но все равно далекий и богатый Штокман манит и завораживает. Даже нас, поэтому мы упрашивали показать нам хоть что-нибудь. Хоть толщу воды, под которой скрыт этот волшебный кладезь.

Но нам отвечали, что на Штокмане сейчас ничего нет, а плавучая платформа, которая там была, уже уплыла.

Мы просили отвезти нас на платформу – ведь она была там и видела этот загадочный Штокман.

Но нам говорили, что это невозможно.

Мы умоляли отвезти нас хотя бы на берег Баренцева моря – туда, где, может быть, будет построен завод по сжижению природного газа. В порт, откуда отплывала платформа. Но нам говорили, что порт Видяево – закрытый военный объект и раздобыть пропуск, дающий право въехать туда, будет сложно.

Мы цепенели от уже слова «Видяево». Ведь именно из этого порта в последний путь отправилась подлодка «Курск». Именно в этом городе президент Путин пережил, наверное, самые страшные минуты в своей жизни, когда на него накинулись обезумевшие от горя родственники погибших моряков. А теперь именно Видяево должно стать воротами для газа Штокмановского месторождения. И может подарить Владимиру Путину самые счастливые минуты. Особенно, если он вдруг окажется президентом тогда, когда это месторождение будет разработано. В 2010? Или в 2012? Или в 2014? Никто не знает, когда.

В конце концов мы смирились. Вместо пустоты Штокмана нам предложили другую пустоту. На Байдарацкой губе. Здесь, правда, Карское море, а не Баренцево. Расстояние отсюда до Штокмана – как от Москвы до Берлина.

Но все равно достаточно только ступить на эту волглую землю тундры, чтобы понять: здесь, за полярным кругом, не могут действовать законы и обычаи, принятые в цивилизованном мире, так же как в горах, на высоте свыше восьми тысяч метров, не действуют человеческие законы. Отменяются даже простейшие знания из школьного учебника географии. Вы думаете, сколько дней в году? Триста шестьдесят пять? Нет, сто двадцать. Проектируя газпромовское строительство, задавая сроки и составляя планы, принадлежащие Газпрому научно-исследовательские институты исходят из того, что в году именно сто двадцать дней, потому что все остальные дни строитель в тундре не может высунуть носа из своего вагончика. Вокруг вагончика – пурга, ветер, потоп, взбунтовавшаяся пустота.

Вы думаете, мясо имеет вкус мяса? Нет, оленина имеет вкус печени. А сырая оленья печень и теплая оленья кровь суть не еда, а лекарство или, лучше сказать, колдовское зелье. Ямальские аборигены ненцы только потому и не болеют цингой, что, забив оленя, на вурдалачий манер приникают губами к пульсирующей еще на оленьей шее артерии и пьют живую кровь.

Вы думаете, мужчина от женщины отличается чем? Глупости какие! Конечно же, мужчина от женщины отличается орнаментом на одежде.

Двумя абзацами выше вы, ничуть не удивившись, прочли словосочетание «земля тундры», и оно не вызвало у вас возражений. Тогда как здесь нет земли. Никто даже не говорит про какой-нибудь предмет: «положи его на землю», говорят: «положи его на тундру». Земля – это там: три часа на вертолете до Салехарда, еще три часа на самолете, и вот там – земля, а здесь – тундра. Тундра – это зыбучая смесь из воды, мелкого, как пыль, песка, болотной травы и мха. Чтобы отсыпать даже маленькую площадку под строительство даже маленького домика, не говоря уж о компрессорной станции, тундру сгребают бульдозером в огромные курганы и дают этим курганам пару лет отстояться. В толще этих курганов пронизывающая грунт вода постепенно стекает вниз, грунт подсыхает и становится более или менее пригодным для строительства. Становится более или менее землей, которой вообще-то здесь нет.

Примечательно, что здесь нет и воды. Тундра испещрена озерами, как лицо человека бывает испещрено оспой, но пить из большинства озер и из большинства рек нельзя. В озерах вода может быть мертвой, отравленной тяжелыми металлами – вроде тех, которые в японских ресторанах Лондона принято подмешивать бывшим сотрудникам КГБ в чай. В реках вода может быть живой, кишеть неизвестными бактериями, которые, если бы у них была память, помнили бы мамонтов.

Любое строительство, кроме простейшего бытового обустройства, здесь возможно только зимой. Любые грузы возможно доставить только по зимнику. Когда тундра замерзает и покрывается снегом, специальная машина, грейдер с укрепленными на ковше горелками едет в пустоту, ровняет и расплавляет снег так, чтобы немедленно намерзала толстая ледяная корка. По этой ледяной дороге могут пройти грузовики. Ночью, потому что зимой всегда ночь. Если грузовик на зимнике сломается, надо в течение пятнадцати минут пытаться его починить, а не удастся – тогда надо его поджечь и молить Бога, чтобы, пока вы греетесь у костра, в который сами же превратили свою машину, огонь заметили с какого-нибудь спасательного вертолета или из ближайшей (километрах в двадцати) стоянки ненцев. Впрочем, заметят вряд ли. Скорее всего, вы замерзнете насмерть. Вы никто в пустоте. И всякий, кто хочет понять что-нибудь про Газпром, как минимум должен вообразить себе, как это – быть никем, и каковы свойства пустоты.

Никто

Чтобы понять критиков и оппонентов Газпрома, свойства пустоты тоже следует всерьез принимать во внимание. Следует помнить, что с тех пор как Газпром получил монополию на газ, а президент Путин получил монополию на Газпром, критики и оппоненты Газпрома – никто. Они критикуют Газпром не потому, что имеют какой-никакой политический вес, экономический авторитет и отличные от президентских взгляды на то, как надо управлять компанией. Наоборот: если они и имеют политический вес, если они и существуют, то лишь в той мере, в которой критикуют Газпром. У них нет другого выхода. Им некуда идти, точно так же, как некуда идти в, казалось бы, бескрайней тундре.

Например, бывший министр топлива и энергетики, бывший вице-премьер Борис Немцов – никто. Все, что он может – это делать хорошую мину при плохой игре. Он держится. Он старается сохранить хотя бы спортивную форму и репутацию жизнерадостного плейбоя. Он катается на виндсерфинге в самых экзотических уголках планеты. Его по старой памяти приглашают на международные экономические форумы и на приемы, которые устраивают иностранные послы в Москве для сошедших на нет оппозиционеров. До последней парламентской кампании его еще приглашали на телевизионные ток-шоу отстаивать либеральные ценности. Приглашения поступали редко, как если бы в году было не триста шестьдесят пять дней, а сто двадцать. Кроме того, ток-шоу шли в записи. Если Немцов отстаивал либеральные ценности остроумно и со знанием дела, заботливый редактор аккуратно вырезал остроумие и знание дела, прежде чем выпустить ток-шоу в эфир. Зато все ораторские оплошности Немцова шли в эфир без изменений.

Немцов в телевизоре всегда выглядел дураком, но, тем не менее, раз за разом принимал приглашения прийти в студию. Стоял перед телекамерой и защищал либеральные идеи, про которые точно известно, что телезрителю на них плевать. Теперь, после того как на предвыборных теледебатах Немцов выступил против культа личности Путина, приглашать в телевизор Немцова перестали вовсе.

Теперь он может критиковать Газпром только на страницах нескольких независимых еще печатных изданий или в частных разговорах.

И он критикует – с тем же успехом, с каким моська лает на слона. Его критика Газпрома – последнее напоминание о том, что он был министром топлива и энергетики. Иначе из оппозиционного политика он превратится в стареющего рантье, разбогатевшего на немыслимом росте акций компании Газпром.

Мы сидим в офисе, который снимает Немцов в высотном здании на Котельнической набережной. Это здание, похожее на рассевшийся и оплывший, как квашня, Эмпайр Стэйт Билдинг, – памятник величественной и ужасной коммунистической эпохи. А офис, вернее, переделанная под офис четырехкомнатная квартира, которую снимает в этом здании ниспровегатель коммунизма Борис Немцов – это памятник эпохи ниспровержения коммунизма, эпохи, в которую Борис Немцов был героем.

Здесь почти нет мебели. Уже нет в живых Бориса Ельцина, который смотрит на нас с развешанных по стенам фотографий. Нет парламентской фракции, которую возглавлял Немцов. Процент голосов, полученных партией Немцова на парламентских выборах, начинается с цифры ноль. Пустота. Немцов – никто.

– Как вы разбогатели? – мы испытываем забытое удовольствие от того, что задали прямой вопрос в лоб.

– После кризиса 1998 года я поехал в Штаты читать лекции. – Немцов, кажется, вовсе не смущен нашим вопросом. – Заработал кучу денег и на все деньги купил акции Газпрома. Они тогда стоили 60 центов. А пару лет назад я продал их, когда они стоили 16 долларов. Я купил их, потому что осенью 1998-го Газпром явно был недооценен.

– Это понятно. Не понятно, почему теперь вы продали их.

– Потому что теперь Газпром переоценен. Он на пороге кризиса.

– Ну-ка! Ну-ка! – мы даже перестаем жевать орехи, курить и хлебать чай.

Немцов рассказывает. Он говорит так, будто нарочно для нас готовил лекцию. Нам даже не надо перебивать его и задавать наводящие вопросы. Нам кажется, катаясь на виндсерфинге, просиживая штаны на посольских званых обедах и валяя дурака в телевизионных студиях, он, бывший министр топлива и энергетики, только и делал, что думал про Газпром. Он говорит:

– Газпром – это крупнейшая энергетическая компания мира. Ми-ра! По капитализации она на уровне «ЭкссонМобил», «Майкрософт» и «Дженерал Электрик». Ее капитализация – около 300 миллиардов долларов. Для сравнения, это в полтора раза больше, чем бюджет России. То есть Газпром дороже, чем целый год жизни страны. Европа на 35–40 процентов зависит от Газпрома. Есть альтернативные источники поставок газа: Алжир, Великобритания, Норвегия, Голландия. Но тем не менее, Газпром имеет фантастическое влияние на то, чтобы в Европе было тепло и горели лампочки. Газпром находится под контролем государства. Контрольный пакет акций принадлежит государству. Все назначения в Газпроме, не только высшего, но и среднего звена, осуществляются государственными чиновниками. А руководство этой компании, первые лица и их заместители назначаются лично президентом Путиным. Это очень важно понимать.

Мы это понимаем. Мы написали про это книжку. Мы не понимаем только, к чему Немцов клонит. Он продолжает:

– Дальше я хочу сделать открытие: Газпром является неестественной монополией. Дело в том, что газ в России добывает не только Газпром, но еще «Сургурнефтегаз», «Лукойл», «Роснефть», ТНК-ВР, «Нортгаз» и «Новотек». Газпром искусственно не пускает эти компании в свой газопровод и заставляет их за бесценок продавать свой газ на входе в трубу. Это невыгодно, и многие нефтяные компании просто сжигают газ, который добывают вместе с нефтью. Глава Газпрома Алексей Миллер – ближайший друг президента и знаком с ним с незапамятных питерских времен. Владимир Путин и Алексей Миллер почти одновременно стали руководить, один – страной, другой – Газпромом. За время их руководства Газпром не освоил ни одного месторождения и не построил ни одного магистрального газопровода. Все, о чем они говорят, – Североевропейский газопровод, Штокмановское месторождение – это все проекты, это все далекое будущее.

Если придираться к фактам, то, выходит, что Немцов нам врет. На самом деле при Миллере Газпром строил газопроводы и открывал месторождения, например Заполярное. Другое дело, что месторождение это обустраивалось в основном при Вяхиреве, а при Миллере только открылось. Но есть ведь еще и Южнорусское – последняя гордость Газпрома. Оно было запущено еще осенью 2007-го, а торжественно открыто уже в декабре. Руководил церемонией председатель совета директоров компании Дмитрий Медведев. За пару дней до этого он стал официальным преемником Владимира Путина – открытие Южнорусского месторождения стало для него едва ли не первым эпизодом в предвыборной кампании. Мы продолжаем слушать, а Немцов продолжает говорить, как свойственно политикам, чрезвычайно упрощая факты:

– Газпрому очень мешает чрезмерная политизация. Газпром никто в мире не воспринимает как хозяйствующий субъект. Газпром – это инструмент политики Путина как в стране, так и за рубежом. Газпрому, предположим, надо осваивать Штокмановское месторождение, а он вынужден покупать средства массовой информации. Газпром участвовал в сделке с Романом Абрамовичем, выложив 13 миллиардов долларов. А можно было на эти деньги и газом заняться.

Из всех историй о том, как Газпром покупал непрофильные активы, Немцов выбрал две самые раскрученные – НТВ и «Сибнефть». К покупке «Сибнефти» действительно есть вопросы. Газпром покупал ее на пике цены, когда, сняв все сливки, добыв самую легкую нефть и раздув капитализацию, Абрамович вознамерился компанию продать. И продал бы иностранцам, если бы иностранцы покупали непрозрачные компании, и если бы президент Путин не держался так за монополию государства на энергоресурсы, и если бы государство, собственно, из этих энергоресурсов не состояло бы.

Газпром, насколько мы понимаем, купил «Сибнефть», потому что приказано было купить. Как только «Сибнефть» была продана, на ее месторождениях стала падать добыча. Но для нас (Немцов молчит или не знает об этом) значительно важнее, что компания Gunvor, экспортирующая всю нефть Газпрома, получила еще и нефть «Сибнефти», обогнала конкурентов и стала третьим по величине российским нефтяным трейдером. Компания Gunvor, одним из совладельцев которой является старый знакомый (и, говорят, личный друг) президента Путина Геннадий Тимченко.

Немцов говорит благодушно, что, вместо того чтобы заниматься непосредственно газом, Газпром осуществляет бессмысленные и непрофильные покупки. Но нам кажется, дела обстоят куда сложнее. Как быть, например, с историей «Согаза», страховой компании, входившей в Газпром? В 2002 году, когда команда Миллера меняла в Газпроме команду Вяхирева, занимавшийся наведением порядка в «Согазе» человек Миллера Андрей Петухов был убит. Обсуждая эту гибель, журналисты говорили тогда, что Петухов погиб, пытаясь отнять украденный вяхиревскими менеджерами газпромовский актив и вернуть его государству. И что же? После окончательной победы Миллера над Вяхиревым «Согаз» принадлежит Газпрому? Ничуть не бывало. Как выяснилось в мае 2005 года, контроль над принадлежавшей до этого Газпрому страховой компанией «Согаз» получил питерский банк «Россия». Крупнейшими акционерами банка на конец 2004 года были Николай Шамалов (9,7 %) и председатель совета директоров банка Юрий Ковальчук (37,7 %), которые считаются личными друзьями президента Владимира Путина.

Шамалов и Ковальчук были знакомы с Путиным еще во время его работы в Петербурге. Шамалов в начале 90-х работал в Siemens Medical Solutions, которая по заказу петербургской мэрии поставляла оборудование в стоматологические клиники Петербурга. Со стороны городского правительства этим проектом занимался Путин. Еще банк «Россия» занимался внешнеэкономическими проектами городской администрации, которые курировал также первый вице-мэр Путин. Получив «Согаз», владельцы «России» стали контролировать бизнес, по масштабам сопоставимый с их собственным. Активы «Согаза» составляли на тот момент 13 миллиардов рублей, а банка – около 10 миллиардов рублей. Финансовое благополучие «Согаза» на три четверти зависит от Газпрома и его «дочек», на чьи платежи приходится 75 % сборов страховой компании. Вот о чем мы думаем. Мы думаем, можно ли понимать историю «Согаза» так, что команда Миллера отобрала актив у людей, близких к Вяхиреву, и передала его людям, близким к Путину, а не государству и не народу вовсе?

Немцов обвиняет Газпром в том, что компания бессмысленно покупает угольные и электроэнергетические активы, но мы справедливости ради должны заметить, что компания не только покупает, но и продает. В апреле 2006 года банку «Россия» достался еще один кусок финансовой империи Газпрома – компания «Лидер», управляющая резервами пенсионного фонда Газпрома («Газфонда») более чем на 6 миллиардов долларов.

Еще весной 2007 года «Газфонд» выкупил у Газпрома 25 % акций «Сибур Холдинга». Вдобавок к этому «Лидер» является крупным совладельцем «Газпромбанка». Банк «Россия» владеет контрольным пакетом акций Рен-TV и 35 % акций ТРК «Петербург». Именно «Газпромбанку», а вовсе не Газпрому, принадлежит, к примеру, компания «Газпром-Медиа».

В 2001 году «Газпром-Медиа» забрал у Владимира Гусинского телекомпанию НТВ и прочие СМИ, ибо считалось, что телевидение не должно принадлежать олигархам, так как они сразу начнут использовать его в своих личных интересах. Но получается, что сейчас НТВ и все прочие медийные активы «Газпром-Медиа» уже не принадлежат даже Газпрому. Они, получается, принадлежат банку «Россия».

Кроме того, «Газпромбанк» контролирует 70 % акций Сибура. Таким образом, структуры банка «Россия» стали фактическими владельцами Сибура. Правильно ли мы понимаем, что Голдовский, создавший эту компанию на деньги Газпрома, не смог сделать компанию своей частной собственностью, а связанные с президентом Путиным владельцы банка «Россия» смогли?

Немцов не говорит об этом. Может быть, имея, в отличие от нас, голову на плечах, осторожничает. Может быть, не знает. Может быть, это слишком скучное дело – разбираться в структуре собственности. Немцов предпочитает пугать.

– Газпром, – говорит Немцов, – терпит от подобных политических сделок убытки. Неудивительно поэтому, что производственные показатели компании очень плохие. В то время, как экономика России росла по 6–7 % каждый год, производство газа почти не росло. В этих условиях просто должен был начаться тотальный дефицит газа. И он начался. Уже в этом году дефицит газа выразился, например, в том, что Северо-Западная ТЭЦ, построенная ударными темпами, чтобы восполнить дефицит электроэнергии в Петербурге, стоит без газа. Ее запускал президент Путин лично. Но станция работает на мазуте. Это все равно, что сжигать золото. Намного-намного дороже.

Мы слушаем и улыбаемся. Про запуск Северо-Западной ТЭЦ смешную историю рассказывал нам газпромовский инженер, с которым мы ездили на Ямал. Президент Путин должен был торжественно включить главный рубильник, на приборах пульта управления должны были торжественно дернуться стрелки, станция должна была торжественно заработать. Но строители боялись, что новая и не опробованная еще толком автоматика, обеспечивающая на станции безопасность, может неожиданно сработать и отключить станцию через мгновение после того, как торжественно будет включен главный рубильник. Поэтому станцию на всякий случай от рубильника отсоединили. Присоединили к рубильнику только приборы на пульте управления. В ответ на торжественное включение рубильника стрелки приборов торжественно дернулись, и президент уехал. А станция заработала еще только месяца через два. Немцов не понимает наших улыбок. Он говорит серьезно:

– Экономика России и дальше будет развиваться довольно активно. Следовательно, дефицит газа к 2010 году станет катастрофическим и составит 60—100 миллиардов кубических метров. Вся Украина потребляет в год 70–75 миллиардов кубов газа. Замечу, что Украина – это страна с населением 50 миллионов человек. Ситуация похожа на дефицит потребительских товаров времен позднего СССР. Тогда был дефицит всех товаров, начиная со стирального порошка и кончая колбасой. В результате либерализации рынка эта ситуация была преодолена, и о ней все забыли. Единственная отрасль, оставшаяся несвободной и советской – это Газпром. Разница между дефицитом потребительских товаров в СССР и дефицитом газа в путинской России в том, что дефицит колбасы заметен всем. Пустые прилавки, очереди, талоны. А газ не продается с прилавка. Тут будет все невидимо. Появится куча кремлевских прихлебателей, которые будут объяснять рост цен как угодно: Америка мешает, враги кругом, шпионы – и слова правды в этом гвалте не услышишь.

Ради слова правды мы переспрашиваем Немцова:

– Но мы спрашивали в Газпроме. Они никакого дефицита газа не признают.

– Признают потихоньку, – парирует Немцов. – У Путина было несколько совещаний по этому поводу. Удивительно, что распад СССР ничему не научил этих людей. Они действуют точно так же, как действовал Николай Иванович Рыжков, когда с прилавков исчез окорок «Тамбовский». Николай Иванович с трибуны Верховного Совета предложил тогда поднять цены на окорок «Тамбовский» на две копейки. По технологии окорока «Тамбовского» действует и наша власть. Они предлагают поднять цены на газ. Естественно, до выборов 2008 года цены для населения поднимать не будут, а для промышленности уже поднимают на 15 процентов в год. Надо понимать при этом, что теплоэлектростанции готовы покупать газ буквально по любой цене. Так что дефицит газа от повышения цены не уменьшится. Только увеличатся цены на электричество, то есть, в конечном счете, на все. Поэтому меры, которые принимает власть, чтобы справиться с дефицитом газа, – бессмысленные и болезненные.

– И что же, – спрашиваем, – у нас на кухнях кончится газ?

– Нет, – отвечает Немцов. – На кухнях не кончится. Дефицит газа грозит замедлением экономического роста. Не будут строить жилье. Не будет новых рабочих мест. Будут стремительно расти цены на коммунальные услуги. Будут расти цены на все. Замедлится рост поступлений в бюджет. Сейчас индексируют пенсии и зарплаты, а после выборов перестанут индексировать. Это во-первых. Во-вторых, поскольку страна набрала кучу внешних обязательств по поставкам газа, будет шириться политическое движение, настаивающее на том, что не надо продавать газ за границу, потому что у нас у самих газа мало. Подобного рода политические процессы будут подрывать авторитет России значительно больше, чем нарушение прав и свобод граждан. В-третьих, будет запредельный рост коррупции. Точно так же, как в Советском Союзе со служебного хода магазинов выносили пакеты со жратвой, в России после 2008 года появятся услуги черного рынка по поставкам дефицитного газа. Если дефицит будет 50 миллиардов кубов, то взяток за распределение этого газа будут брать на 5 миллиардов долларов в год. Дополнительно к тем взяткам, которые берут сейчас.

За то время, пока мы писали эту книгу, нам не единожды рисовали подобную страшную картину. Обычно, правда, наши собеседники были менее красноречивы – и пытались передать собственную озабоченность мимикой. Нахмуренными бровями. Зажмуренными глазами. Сжатыми губами.

– Прогнозы очень пессимистичные. Есть ощущение, что Газпром страну серьезно подведет. Если даже газа будет хватать, то эти объемы надо еще и доставить. А в реконструкцию, перестройку газотранспортных сетей никто не вложил ни копейки.

Сказав так, наши близкие к Газпрому собеседники обычно просили не писать их фамилий:

– Время еще не пришло.

– А когда же оно придет?

– Ну… Президент не любит, когда Газпром критикуют. Значит, сейчас не время.

И мы отступаем. И не называем имен этих бывших и нынешних министров, топ-менеджеров, сотрудников кремлевской администрации и членов различных советов директоров. Как нас и просили, мы делаем вид, будто они нам ничего не говорили.

– И что же, – спрашиваем мы у Бориса Немцова, – делать?

– Справиться с дефицитом можно. – Немцов расправляет плечи, потому что наконец-то у него появляется возможность изложить свою либеральную экономическую программу. – Надо разрешить компаниям, которые добывают газ, транспортировать этот газ по трубам Газпрома. Не по бандитским тарифам, а по нормальным. То есть, говоря экономическим языком, надо провести либерализацию рынка газа и разрешить всем покупать газ у кого угодно, а не только у Газпрома. Я думаю, если либерализация состоится, дефицит будет покрыт года за два-три. Это можно делать, сохраняя монополию Газпрома на экспорт. Можно создать свободный рынок внутри России, а на Запад продавать газ только через Газпром. Это было бы супервыгодно для России. Но так не будет. Будет как всегда. (Мы улыбаемся, вспоминая Черномырдинскую поговорку «Хотели как лучше, а получилось как всегда».) Если не поменяется путинская политика монополизации всего, а она не поменяется при таких ценах на нефть, мы увидим ежегодную борьбу с дефицитом газа и ежегодное повышение цен на газ. И только тогда, когда начнут лопаться трубы, замерзать города и не выполняться зарубежные контракты, только тогда, когда начнутся массовые волнения, власти проведут либерализацию рынка газа.

Немцов откидывается в кресле. При всем нашем скепсисе, нарисованная бывшим министром топлива и энергетики картинка кажется нам довольно апокалиптической. В подобных случаях прилично задавать глубокий вопрос:

– И что?

– Я не хочу сказать, – говорит Немцов, – что люди, руководящие Газпромом, глупые. Думаю, Медведев и даже Миллер все понимают. Но им нужно найти в себе мужество прийти к Путину и сказать правду. Путин не понимает важности либерализации, потому что главный смысл его политики – монополизация. Он монополизировал политическую жизнь. Он монополизировал управление регионами. И он с каждым днем все больше монополизирует экономику. Он, к сожалению, не экономист и не понимает, что успех страны напрямую зависит от степени экономической свободы. Поэтому объяснять Путину, что он довел до ручки отрасль, которой лично управляет – бессмысленно и страшно. Он бы ответил: «А вот, смотрите, в стране экономический рост!» И если возражать ему, что он, Путин, никакого отношения к экономическому росту не имеет, и устроили экономический рост в России Саддам Хусейн и Джордж Буш, он будет смеяться и говорить: «Русский народ считает иначе!»

По ком звонит телефон

Удивительным образом слова Немцова о том, что решения в Газпроме часто бывают продиктованы не экономическими соображениями, а политическими, подтверждаются в тот самый день, когда мы приходим в главный офис компании на улице Наметкина, чтобы услышать, как зампред правления Газпрома Александр Медведев будет опровергать критику Немцова, основные тезисы которой в Газпроме принято называть мифами. Мы приходим в Газпром в тот самый день, когда на Украине завершились парламентские выборы, и на выборах победила неугодная Москве Юлия Тимошенко, а не пророссийски настроенный премьер-министр Виктор Янукович. И Газпром гудит, как растревоженный улей. Теперь, когда победила Тимошенко, Газпром может наконец заявить, что вот уже несколько месяцев Украина не платит Газпрому за газ. Пока была надежда, что победит Янукович, Газпром молчал. Надо полагать, не потому молчал, что не хотел получить денег, а потому молчал, что требовать свое запрещали Газпрому политические игры Кремля. В этом смысле руководство Газпрома на улице Наметкина мало чем отличается от газпромовских строителей в тундре: у строителей сто двадцать дней в году, потому что в остальные дни погода не дает им высунуть носа из вагончика, у руководителей Газпрома – тоже сто двадцать дней в году, потому что в остальные дни политическая конъюнктура не позволяет им вести себя как хозяйствующий субъект.

Разница между Немцовым и Медведевым заключается в том, что Немцов угощает нас сухофруктами и сеет панику, а Медведев угощает нас бутербродами с севрюгой и успокаивает. Если поговорить с Медведевым, выясняется, что проблемы, которые описывает Немцов, существуют на самом деле, только Медведев уверен, что они обязательно будут решены.

– Если говорить в долгосрочном плане, – утешает нас Медведев, – то только три страны в мире в долгосрочной перспективе способны производить и доставлять газ: Россия, Катар и Иран. Все остальные, не в обиду им будь сказано, – маргиналы.

Из слов Медведева выходит, что весь мир просто обречен дружить с Россией, Катаром и Ираном, если хочет тепла и света. Правда, это не называется дружбой. Но Медведев улыбается:

– То, чем мы занимаемся – не только газ, но и электричество, и нефть – это благородное дело, к которому люди привыкают, как привыкают дышать.

Вот именно! Как человек, заболевший астмой, спрашивает у врача, сможет ли он дышать, мы, привыкшие к теплу и свету в своих домах, спрашиваем Медведева:

– Баланс газа? Что там с балансом газа? Бывший министр топлива и энергетики Борис Немцов пугает нас газовым дефицитом.

Медведев отвечает вопросом на вопрос:

– Вы боитесь, что газа не хватит?

– Боимся.

– То, что говорит Немцов, – Медведев улыбается, – отражает тенденции, господствовавшие в газовой отрасли тогда, когда Немцов был министром топлива и энергетики. К счастью, благодаря инвестициям, эти тенденции удалось переломить. На ближайшие двадцать лет сформирован баланс газа, который учитывает не только сегодняшний спрос на газ, но и спрос, который будет завтра. Причем мы посчитали будущий спрос на газ так, как если бы он рос в тех же пропорциях, в которых растет экономика, хотя на самом деле мы считаем, что, в связи с повышением цен на газ, люди станут думать об энергосбережении, и спрос на газ будет расти медленнее, чем растет экономика.

Медведев снова улыбается. Примерно за полгода до нашего разговора правительство приняло решение, что цены на газ в России не будут больше фиксированными, а будут рассчитываться по специальной формуле и привязываться к ценам на нефть. Медведев кивает на бутерброды, разложенные перед нами на столе:

– Ешьте, ешьте.

– Спасибо.

– Ешьте. На сытый желудок снижается уровень тревожности. Мы думаем, что в связи с новой формулой цены газоемкость российской промышленности будет постепенно снижаться. И все же мы посчитали баланс газа так, как если бы газоемкость не снижалась. Мы посчитали баланс еще до того, как было принято решение, что цены на газ станут расти. Плюс мы посчитали новые рынки, а новых рынков у нас много, начиная с Китая и кончая Америкой, куда мы собираемся поставлять сжиженный газ. Тут контракты не заключены, есть только прогнозы. Но даже если все эти прогнозы осуществятся, мы в состоянии все эти контракты исполнить. Они обеспечены месторождениями и транспортом. Зима 2005–2006 годов, очень холодная зима, показала, что даже на действующих мощностях мы способны производить не 550 миллиардов кубометров газа, сколько производим сейчас, а 620–630. Сегодня способны, без дополнительных инвестиций. Не говоря уже о том, что мы инвестируем в новые месторождения. Южнорусское месторождение, жемчужина наша, уже введено в эксплуатацию. Двадцать пять миллиардов кубов газа в течение двадцати лет мы на этом месторождении будем производить. Есть план ввода в эксплуатацию новых месторождений. Так что только недобросовестные аналитики или злопыхатели могут говорить, что нам не хватит газа. Ешьте бутерброды.

– А почему тогда вы баланс газа не опубликуете? – спрашиваем мы, жуя бутерброд.

– Потому что есть цифры, которые являются коммерческой тайной. Баланс – это не просто цифры, это распределение газа по месторождениям, по мощностям.

– Чем угрожает вам раскрытие тайны?

– Баланс – это внутренний документ. Все, что принято по международной отчетности, мы публикуем.

Мы, конечно, верим. Но незадолго до этого разговора высокопоставленный сотрудник президентской администрации уверял нас, что полного баланса газа нет даже у министра энергетики Виктора Христенко, правда, Христенко в этом не признается, потому что неудобно министру энергетики не иметь баланса газа. А еще нам рассказывали, что когда на совещаниях Путин спрашивает у Алексея Миллера, хватит ли у России газа на такой-то проект в таком-то году, Алексей Миллер украдкой смотрит в свои бумаги – но так, чтобы никто из сидящих вокруг министров не смог подглядеть, что в них. А через минутку закрывает папочку и отвечает: «Да, Владимир Владимирович, хватит». И никто из министров так и не решался попросить у Алексея Миллера разрешения взглянуть, что там, в этой папочке.

– А почему… – успокаивающее действие бутерброда заканчивается, и мы снова находим повод для волнения. – Почему на Северо-Западной ТЭЦ в Петербурге не было газа?

– Что касается Северо-западной ТЭЦ, – улыбается Медведев, – то строительство ее производилось без заключения договоров о поставке газа. Чубайс думал: уж что-что, а газ я получу, причем по низкой цене. Но нельзя же засеивать поле, не зная, как и кому ты будешь продавать пшеницу. Сейчас договора с РАО ЕЭС заключены, мы обязуемся поставить, а они обязуются купить у нас и оплатить оговоренные объемы газа.

– Но ведь добыча у вас падает? Падает или нет? Или можно считать добычу растущей, только если приплюсовать к вашему газу газ из Туркмении?

– Среднеазиатский газ, во-первых, – говорит Медведев, – имеет предысторию. Он традиционно поставляется на Украину. Во-вторых, любая газовая компания использует не только свой, но и чужой газ. В балансе Газпрома зарубежный газ составляет меньшую долю, чем у любой другой компании мира.

– Так рост добычи газа соответствует росту экономики или нет?

– Мы спрос на газ всегда удовлетворяли, удовлетворяем и будем удовлетворять, особенно в связи с тем, что было принято решение о переходе на новый механизм ценообразования. Некорректно сопоставлять рост экономики с ростом добычи газа в Газпроме. Мы владеем только 68 % доказанных запасов газа в России. Есть еще независимые производители, которые будут наращивать свою добычу. С новой политикой ценообразования независимые производители получат дополнительные стимулы добывать больше газа.

Вот! В этот момент Медведев фактически говорит то же, что и Немцов. Он говорит, что демонополизация рынка газа в России неизбежна. И мы спрашиваем:

– А на каких условиях вы будете пускать независимых производителей в свою трубу?

Медведев улыбается:

– Это еще один миф, что мы никого не пускаем. Независимый производитель может заключить с нами договор, в котором будет написано только, какой объем газа и в какой срок мы должны транспортировать. Там не будет пункта о том, что мы можем независимого производителя в трубу не пустить. И поскольку добыча на наших старых месторождениях падает, в нашей системе появляются резервы. Так что мы будем счастливы заполнить эти резервы газом независимых производителей. Хотя компания и монополист, но наша деятельность регулируется законом.

Получается, что дело вовсе не в том, насколько велик Газпром и насколько зависят от него отечественные и зарубежные потребители газа. Дело в том, какими законами регулируется газпромовская монополия. Медведев принимается рассказывать нам, что физически разделить Газпром на несколько конкурирующих компаний невозможно.

– Газ – это особое животное, – говорит Медведев. – Надо учитывать, что газовый рынок отличается и от рынка нефтепродуктов, и от рынка электроэнергии. Надо учитывать роль инфраструктуры. В Великобритании есть успешный опыт разделения газовой системы на несколько частей. В США газотранспортная система развивалась из нескольких центров. Но в Советском Союзе газотранспортная система создавалась как единый централизованный механизм. Поэтому разделение Газпрома не приведет к конкуренции. К конкуренции приведет новое ценообразование, которое позволит конкурировать Газпрому и независимым производителям.

Мы спрашиваем Медведева, честная ли получится конкуренция. Честно ли, что, покупая не слишком профильные для себя нефтяные компании, Газпром накачивает нефтью компанию Gunvor, принадлежащую другу президента Путина. Честно ли, что Газпром уступает свою страховую компанию банку «Россия», который принадлежит другу президента Путина. Честно ли…

– Послушайте, – перебивает Медведев, впрочем, все еще улыбаясь. – Неужели вы и вправду думаете, что транспортировку нефти можно вот так отдать другу, брату или свату? Вот если, предположим, я дам вам танкер нефти по цене ниже рыночной или даже и вовсе даром. Что вы станете с этой нефтью делать? У вас нет инфраструктуры, покупателей, опыта. А у компании Gunvor есть.

В это самое время в маленькой комнате, примыкающей к кабинету Медведева, звонит телефон. Зампред правления Газпрома быстро встает, извиняется, идет в эту маленькую комнатку, закрывает за собой дверь и говорит там по телефону так, что мы не слышим. Мы сидим одни в огромном пустом кабинете. Мы чувствуем себя более или менее так же, как чувствовали себя в тундре. Вокруг – пустота. Мы никогда не узнаем, с кем и о чем говорит сейчас Медведев в своей маленькой комнатке. Пройдет еще много времени, прежде чем мы узнаем, будет ли российская власть естественным ходом развития экономики вынуждена пустить в газпромовскую трубу независимых производителей, демонополизировать газовую отрасль и, как следствие, демонополизировать политику и вообще жизнь в стране. Или, наоборот, в угоду политическим интересам, Газпром будет укреплять свою монополию до тех пор, пока она не приведет к газовому кризису, стагнации экономики, ссорам с соседями, замерзающим городам, митингам, бунтам.

Мы не знаем. Медведев выходит из своей комнатки, кивает на звонивший там телефон и, улыбаясь заговорщически, говорит нам:

– Это звонил не президент Путин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.