Глава 9 Газпром на пороге ада

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Газпром на пороге ада

Газовая смерть

21 декабря 2006 года в офисе Газпрома на улице Наметкина была паника. И в Кремле тоже было неспокойно. Чиновники и менеджеры внимательно смотрели новости. Но в новостях повторяли одно и то же: в 1.10 по ашхабадскому времени умер пожизненный президент Туркмении Сапармурат Ниязов.

Никаких подробностей в новостях не было и быть не могло. Вот уже 15 лет Туркмения остается самой закрытой страной постсоветского пространства. Оттуда не бывало новостей – из Туркмении шел только газ, и всем этого было достаточно. Почти никто из работающих в России журналистов никогда не был в Туркмении. Об этой стране ходили странные слухи, сводившиеся, в общем, к тому, что там – ад.

Менеджеры Газпрома, в отличие от остальных россиян, в Туркмении бывали регулярно. Правда, они давно перестали запоминать труднопроизносимые имена своих непосредственных партнеров по переговорам. Партнеры то и дело менялись, переезжая из министерских кабинетов в тюремные камеры, и все равно понятно было, что решения в Туркмении принимает только один человек – президент Ниязов.

Газпромовские менеджеры всякий раз возвращались из Туркмении с дорогими подарками и смешными историями. Они рассказывали, что на главной площади туркменской столицы Ашхабада стоит золотая статуя Ниязова и она поворачивается вслед за солнцем. Они, смеясь, вспоминали новые названия месяцев, придуманные Ниязовым: январь в свою честь он назвал «Туркменбаши», а апрель – в честь своей матери «Курбансолтан-эдже». Менеджеры с улыбкой цитировали туркменскую прессу, изо дня в день писавшую, что «можно отказаться от марксизма-ленинизма, однако те, кто не поддерживают идеологию Туркменбаши, не имеют права называться людьми и вообще являются нелюдью».

Газпромовцы старались не вспоминать о нечаянных встречах с простыми гражданами Туркмении, которые шепотом умоляли помочь им выбраться из этой страны, говорили, что их сажают и расстреливают целыми семьями. И если работников Газпрома спрашивали, правда ли, что в Туркмении – ад, они сразу говорили: «Да нет, конечно». Потом задумывались. А потом начинали говорить о том, что там газ.

Что будет с Туркменией, кто заменит Ниязова, как реагировать на его смерть, не знали и в Кремле. В первый момент выяснить обстановку поручили спичрайтеру президента Джахан Поллыевой. Но не потому, что она могла быть в курсе, а просто потому, что она – туркменка.

Посольство Туркмении в Москве в тот день прекратило выдачу виз. Авиакомпания «Туркменские авиалинии» перестала продавать билеты на самолеты в Ашхабад. Страна, занимающая второе место на постсоветском пространстве и пятое место в мире по запасам газа, оказалась на несколько дней наглухо заперта.

Туркменские газеты в тот день специально задержали свой выход, чтобы опубликовать сообщение о смерти пожизненного президента. Они также написали, что спикер парламента Овезгельды Атаев, который по конституции должен был заменить президента на его посту, отправлен в отставку (про то, что Атаев уже арестован, газеты не сообщали). А по телевидению сказали, что председателем комиссии по организации похорон Ниязова назначен министр здравоохранения и вице-премьер Гурбангулы Бердымухаммедов. Еще в Советском Союзе существовала давняя традиция – похоронами почившего генерального секретаря всегда руководил следующий генеральный секретарь.

Смерть Ниязова стала переломным моментом в истории не только его страны, но и в истории Газпрома и всего мирового газового рынка. Ниязов всегда был важнейшим партнером Газпрома – вне зависимости от того, враждовал он с ним или сотрудничал. И за годы своего правления Туркменбаши выстроил идеальную газовую империю. Его власть поддерживал газ. И именно этот газ, покупаемый у Туркмении Газпромом, накачал некогда скромного советского партийного функционера огромной властью, превратив его в безумного диктатора.

К моменту распада Советского Союза в Туркмении добывалась примерно треть всего советского газа, так что потеря туркменских месторождений была для Газпрома ощутимым ударом. Однако осознавая, что удержать Туркмению не удастся, Виктор Черномырдин придумал, как минимизировать потери. Единственным источником живых денег для Газпрома был экспорт на Запад. Поэтому Черномырдин придумал экспортировать только свой газ, ничего не платя Туркмении. Закупку туркменского газа Россия резко снизила.

Руководивший советской газовой отраслью еще с 1985 года Черномырдин знал, с кем имел дело. Ниязов, как и остальные новоявленные хозяева постсоветских республик, был когда-то первым секретарем республиканской компартии. Но на фоне прочих советских партийных деятелей, будь то президенты Казахстана Нурсултан Назарбаев и Узбекистана Ислам Каримов, или те же руководители Газпрома, Ниязов выглядел легковесно.

Те в советские годы прошли все необходимые ступени: руководили обкомами (или заводами), работали в ЦК партии в Москве и дослужились до кресел первых секретарей республиканских компартий (или руководителей советских министерств), будучи уже матерыми аппаратчиками. Ниязов же занял пост первого секретаря едва ли не случайно – его как молодого и перспективного инструктора ЦК выделил Михаил Горбачев, и Ниязов перемахнул сразу через несколько номенклатурных ступеней.

В начале 90-х Сапармурат Ниязов был, наверное, самым слабым из руководителей пятнадцати советских республик. Рассказывают, что в конце перестройки на редколлегии газеты «Известия» нередко делали внушения собкорам, убеждая их не бояться партийных боссов:

– Не стесняйтесь, товарищи, критикуйте!

Единственным, кому делали внушения иного рода, был собкор в Ашхабаде. Его убеждали, что грубить первому секретарю неприлично и не стоит обходиться с молодым главой ТССР Ниязовым слишком строго.

Очутившись в кресле президента независимой Туркмении, Ниязов долго не мог поверить в то, что ему не надо советоваться с начальниками из Москвы. В то время, пока в России и в соседних республиках происходили революции и принимались декларации о суверенитете, Ниязов старался не высовываться. Он даже не стал вступать в СНГ – но не из принципиальных соображений, а испугавшись, что коммунисты вернутся и накажут. Только в 1992-м Ниязов рискнул провести президентские выборы. Одновременно он попросил Газпром поделиться валютной выручкой от продаваемого на Запад туркменского газа. В Газпроме его подняли на смех.

– Валютной выручкой? Какой такой выручкой? А мы туркменский газ на Запад не продаем, – отвечали в Газпроме.

Ниязов к этому разговору долго готовился, но все равно смутился. Он стал дрожащим голосом повторять, что в общем балансе советского газа туркменский составляет примерно 30 %, поэтому Ашхабаду причитается 30 % от валюты, которую Газпром получает за экспорт газа в Европу.

– Да не продаем мы ваш газ в Европу. В Европу мы продаем российский газ. А туркменский идет на Украину, в Грузию, Армению. Вот с ними и разбирайся. Пусть они тебе и платят.

– А как вы различаете газ-то? Он же в трубе смешивается… – совсем уже смутился Ниязов.

– Мы – различаем, – отрезал Рем Вяхирев.

Ниязову было нечего ответить, ведь единственным путем экспорта туркменского газа был советский трубопровод «Средняя Азия – Центр». Свою обиду на Газпром Ниязов выместил на Украине, пригрозив прекратить поставки, если Киев не будет вовремя рассчитываться за полученный газ. И тут случилось то, чего никто не ожидал, в том числе и сам Ниязов. В Советском Союзе все привыкли к тому, что Украина является одной из богатейших республик, а Туркмения – одной из отстающих. В газетах на полном серьезе писали, что Украина задавит Туркмению своей мощью, оставит ее без продовольствия. А Украина вдруг сдалась.

История отравления

Ниязов вдруг осознал, какая сила находится в его руках. Он сам поехал в Киев, где его принимали как благодетеля. У Украины денег не было, поэтому президент Украины Леонид Кравчук пообещал, что Киев будет платить Туркмении украинскими товарами.

Их взаиморасчеты Газпром поначалу не волновали. Газпрому Украина тоже в тот момент платила товарами, которые поставлялись в Ямало-Ненецкий автономный округ. Единственное, что было важно для Газпрома – это чтобы Туркмения не конкурировала с ним на Западе. В тот момент Газпром не стремился к экспансии – он старался заработать денег и изолировать конкурентов. Но политической изоляцией Ниязов вовсе не тяготился, а экономической изоляции в первое время он не чувствовал – потому что на хозяина несметных газовых богатств быстро обратили внимание за границей.

Турция, а затем и страны Западной Европы стали посылать в Ашхабад своих эмиссаров с дорогими дарами. В расчете получить доступ к туркменским недрам Ниязову давали самые щедрые кредиты.

Внимание из-за рубежа успокоило Ниязова, убедив его, что опасаться нечего, и власть его – всерьез и надолго. Газ вскружил ему голову. На кредитные деньги он стал строить себе роскошные дворцы. Присвоил себе почетное звание Туркменбаши (отец всех туркмен). Напечатал национальную валюту с собственным портретом. Начал потихоньку устанавливать себе памятники: сначала простые, потом золотые. Зарубежным лидерам запросто дарил ахалтекинских скакунов. Британский премьер Джон Мейджор от подобного подарка стоимостью в три миллиона долларов был в шоке.

Однако если западные партнеры старались скрыть свое недоумение, вызванное экстравагантными выходками Туркменбаши, то бывших коллег по КПСС произошедшая в нем перемена откровенно раздражала. Назарбаев и Каримов относились к более молодому Ниязову как к выскочке и никогда не упускали возможности над ним поиздеваться. В самом начале 90-х годов, на одном из региональных саммитов Каримов вдруг через весь стол обратился к Назарбаеву:

– Нурсултан Абишевич, знаете, чем наши с вами деньги хуже туркменских? На них нет портрета Сапармурата Ниязова!

Все прыснули со смеху, а Туркменбаши только густо покраснел. Он всегда очень обижался на любые шутки, но никогда не находил, что ответить. Он возвращался домой и вымещал злость на подчиненных. Еще в начале 90-х у него появилась привычка устраивать регулярные чистки среди своих приближенных, а неблагонадежных – сажать в тюрьму. Это помогало ему сносить обиды Газпрома и коллег.

Стараясь избежать издевательств, Ниязов вскоре перестал ездить на региональные саммиты и вообще объявил свою страну нейтральной – чтобы как можно реже видеться с обижавшими его соседями.

Соседей, между тем, раздражал в поведении Ниязова не аресты, а только чванство. Ислам Каримов – из чуть менее богатого газом Узбекистана – был намного скромнее. Он не печатал своего портрета на деньгах и не ставил себе золотых памятников. Но не отказывал себе в скромном удовольствии распределить по тюрьмам оппозиционеров и нелояльных чиновников. И вместо того, чтобы объявлять себя пожизненным президентом, просто исправно проводил референдумы о продлении полномочий. Его, видимо, сдерживал недостаток газа.

К 1994 году Сапармурату Ниязову денег стало не хватать, и он впервые бросил вызов Газпрому: поддавшись на уговоры западных гостей, он решил строить газопроводы в обход России. У Туркменбаши было три пути экспортировать свой газ в обход труб Газпрома. Первый вариант предусматривал строительство газопровода через Иран в Турцию и Европу. Второй – по дну Каспия в Азербайджан и Турцию. Третий – через Афганистан в Пакистан.

Наиболее простым казался первый: 23 августа 1994 года Туркменбаши приехал в Тегеран подписать с иранским президентом Али Акбаром Хашеми-Рафсанджани соглашение о прокладке трубы через Иран и Турцию в Западную Европу. Строительство должно было занять 6–8 лет и стоить 7 миллиардов долларов. Этот вариант Газпром никак не устраивал, поскольку компания сама собиралась поставлять газ в Турцию – на начальной стадии находилось планирование газопровода «Голубой поток». Туркменский газ мог стать ненужным конкурентом российскому.

Своими опасения Виктор Черномырдин поделился с американскими партнерами, в первую очередь с вице-президентом Альбертом Гором. Черномырдин и Гор сошлись на том, что поставки газа из Туркмении только усилят Тегеран, поэтому проект этого трубопровода надо затормозить.

Вместо иранского варианта американцы советовали Туркменбаши другой путь экспорта газа: проложить трубу по дну Каспия в Азербайджан, а оттуда – в Турцию и Европу. Но Азербайджана Ниязов очень боялся – потому что президент Гейдар Алиев вызывал у него священный трепет. Бывший член политбюро ЦК КПСС на фоне скромного инструктора ЦК выглядел гигантом. Не особенно считаясь с Ниязовым, Алиев приказал начать разработку нефтяного месторождения Капяз в Каспийском море, которое туркмены считали своим (оно находится ближе к туркменскому берегу, чем к азербайджанскому) и даже назвали в честь Туркменбаши «Сердар» (вождь). Поэтому Туркменбаши категорически не хотел иметь дел с Азербайджаном.

Только в 1998 американцам удалось уговорить Туркменбаши подписать соглашение о создании консорциума, который должен был начать строительство газопровода по дну Каспия. Однако в последний момент Гейдар Алиев потребовал, чтобы из 30 миллиардов кубометров, прокачиваемых через газопровод, 14 миллиардов кубометров были азербайджанскими и 16 миллиардов – туркменскими. Ниязов скрежетал зубами и говорил, что уступит только 3 миллиарда кубов. На что Алиев соглашался, говоря, что братские народы всегда договорятся, но потом возвращался к своим требованиям.

Оставался третий вариант – афганский. В марте 1995 года в Исламабаде Сапармурат Ниязов и пакистанский премьер Беназир Бхутто подписали меморандум о строительстве газопровода из Туркменистана в Пакистан. Американская компания Unocal была готова профинансировать этот проект. Туркменбаши пригласил участвовать в этом проекте и Газпром. Газпром согласился, – своего газа компании вполне хватало для выполнения европейских контрактов, и Вяхирев, вероятно, полагал, что выгоднее участвовать в афганском газопроводе, чем пытаться сохранить монополию на транспортировку туркменского газа, который все равно, по большому счету, некому продать.

Южнее Туркмении шла активная подготовка к началу строительства. Реализация проекта трубы Туркмения – Афганистан – Пакистан зависела от уровня безопасности в Афганистане. И как раз в этот момент в стране появилось движение Талибан. Спонсируемые Пакистаном формирования начали методично брать под свой контроль как раз те территории, по которым должен был пройти туркменский газопровод. В течение нескольких лет талибы смогли взять власть почти во всей стране. Больше всего это событие радовало компанию Unocal, которая открыто заявляла, что приход талибов к власти является позитивным событием. Приход к власти талибов горячо приветствовал и Сапармурат Ниязов, он даже принимал их лидеров у себя в Ашхабаде. Талибам полагалось выполнять сложную миссию: охранять газопровод, по которому туркменский газ должен был пойти на экспорт в обход трубы Газпрома. Фактически талибы оказались самыми эффективными борцами с контролем Газпрома над энергоресурсами Центральной Азии.

Газпром эта ситуация устраивала. На официальном уровне Россия осуждала режима талибов и призывала с ним бороться, всячески поддерживая афганского президента в изгнании Бурхануддина Раббани и «Северный альянс». Однако Газпром эти внешнеполитические принципы не волновали – он участвовал в проекте «талибского газопровода», вовсе не собираясь бороться за монопольный контроль над энергетикой Центральной Азии. Имперские амбиции Вяхиреву были совершенно чужды.

Если бы тот проект был реализован, то Газпром навсегда лишился бы контроля над Центральной Азией. Возможно, это привело бы к большей открытости тамошних режимов, в том числе и туркменского. И наверняка это спасло бы Афганистан от далекого тогда еще военного вторжения 2001 года. Правда, укрепленный газопроводом, режим талибов еще долго оставался бы у власти.

Однако незадолго до начала строительства Иран и Россия поставили афганскому «Северному Альянсу» крупную партию оружия. Тот пошел в контрнаступление и отвоевал у талибов значительные территории. Проект трансафганского газопровода был заморожен.

Как раз в этот момент идея трансафганского газопровода разонравилась и Газпрому. Причем Рем Вяхирев беспокоился вовсе не об ослаблении позиций России в Центральной Азии. Он понял, что туркменскому газу, который вот-вот сможет потечь на юг, в сторону Афганистана, можно найти лучшее применение. Рем Вяхирев придумал, как на туркменском газе можно заработать.

Газовые деньги

В июне 1996 года Туркменбаши приехал в Москву на инаугурацию Бориса Ельцина – наряду со всеми остальными лидерами стран СНГ. Они уже давно не виделись, но в этот раз Ниязов решил, что вполне может позволить себе появиться среди них, потому что чувствовал себя триумфатором. Туркменбаши гордо расхаживал среди давних знакомых – лидеров СНГ, сияя гигантскими золотыми перстнями, усыпанными бриллиантами.

Он собирался подписать с Борисом Ельциным сразу два очень важных соглашения. Во-первых, Газпром неожиданно решил пустить туркменский газ в Европу, пообещав, начиная с 1997 года, поставлять на Запад 20 миллиардов кубометров туркменского газа в год. Однако за это Газпром хотел получить доступ к добыче газа в Туркмении. Так было создано акционерное общество «Туркменросгаз», 51 % акций которого принадлежал Туркмении, 44 % – Газпрому и еще 5 % – никому тогда еще не известной компании Itera International. Газпром и Ниязов условились, что «Туркменросгаз» будет контролировать всю добычу и продажу туркменского газа. А «Итеру» они решили сделать посредником: она получала право закупать газ на туркмено-узбекской границе и продавать его Украине на российско-украинской. Газпром уступил «Итере» место в своей трубе. Для того чтобы подобрать все нужные ключи к сердцу Туркменбаши, в «Итеру» был привлечен Валерий Отчерцов, бывший вице-премьер правительства Туркмении.

Однако работа с «Итерой» не приносила Туркменбаши желаемых денег – она вынуждала Ашхабад продавать газ по мизерной цене. В 1997 году Туркменбаши потребовал, чтобы «Итера» платила ему больше. Он гневался, кричал, что разница цен, по которым россияне покупают туркменский газ на границе и перепродают его конечным потребителям достигает 600 процентов. Более того, он был взбешен тем, что, вопреки обещаниям, Газпром так и не начал платить Туркмении за газ, поставляемый в Европу. Туркменбаши утверждал, что из добытых в его стране в 1996 году 35 миллиардов кубометров примерно 20 миллиардов было экспортировано в Западную Европу.

В марте 1997 года Туркменбаши объявил, что не будет больше сотрудничать с «Итерой». Газпром не стал его уговаривать. Из Москвы просто позвонили и сказали, что газопровод крайне загружен, поэтому маршрут транспортировки туркменского газа на Украину придется изменить. Отныне протяженность маршрута будет не 580 км, а 1050. Это значило, что платить за транзит пришлось бы в два раза больше. Украина покупать подорожавший вдвое туркменский газ отказалась.

Сапармурат Ниязов был в ярости. Он порвал соглашение о создании совместного с Газпромом АО «Туркменросгаз». Он приказал залить водой и бетоном газовые скважины. Он ждал, что к нему прибегут просить прощения. Но телефоны молчали.

По туркменскому телевидению снова и снова говорили о прозорливости и гениальности великого вождя. В Ашхабаде активно готовились к очередному национальному празднику: Дню туркменского скакуна, а может, ко Дню туркменской дыни. Канцелярия президента каждый день была завалена письмами трудящихся, которые просили разрешить им назвать именем Туркменбаши улицу или школу или завод или новый сорт помидоров. В Ашхабаде достраивался новый отель и новый конгресс-центр, хотя три других уже были готовы и пустовали.

Туркменбаши вызывал секретаря и приказывал уволить диктора. И запретить выращивать новый сорт помидоров. Ему казалось, что все эти люди издеваются над ним в тяжелый час, когда Газпром отказался транспортировать, а Украина отказалась покупать туркменский газ.

В августе 1997 года Ниязов полетел в Москву договариваться. Его приняли вдвоем Виктор Черномырдин и Рем Вяхирев.

– Россия прекрасно обойдется без туркменского газа, – с порога заявил туркменскому президенту российский премьер. А Вяхирев сказал, что может сократить маршрут доставки газа на Украину, но в полтора раза повысит плату за транзит, ориентируясь на украинские тарифы – 1,75 доллара за прокачку 1000 кубометров.

– У Черномырдина старосоветские амбиции, – выпалил Туркменбаши, выйдя из премьерского кабинета. Он пошел жаловаться к Ельцину, но тот сказал, что поддерживает политику Газпрома. Ельцин говорил, что ничего страшного в требованиях Газпрома нет – это бизнес.

Нет, это оскорбление, твердил Ниязов. И вообще, разве газ – бизнес?

Но он решил отступить. Он согласился почти на все условия, он стал продавать газ «Итере». И ждать момента, когда можно будет отомстить Вяхиреву и Газпрому.

За довольно короткий срок малоизвестная компания, возглавляемая бывшим велосипедистом, уроженцем Ашхабада Игорем Макаровым, стала второй по величине газовой компанией в России. И единственной, закупавшей газ у Туркмении. У Вяхирева подобные успехи «Итеры» никаких нареканий не вызывали – наоборот, он даже был очень рад. Но в конце 90-х спрос на газ вырос, а у Газпрома начала стремительно падать добыча, поэтому его топ-менеджеры все чаще говорили о надвигающемся энергетическом кризисе.

Ниязов дождался. 17 декабря 1999 года Рем Вяхирев прилетел в Ашхабад – после долгого перерыва. Все эти годы Сапармурат Ниязов коллекционировал интервью Вяхирева, в которых тот говорил о Туркмении, и встретил Вяхирева с кипой газетных вырезок.

– Рем Иванович, мы с вами старые друзья. Но честно скажу вам: в Туркменистане на вас в обиде. Вам надо извиниться перед нашим народом. Вы такие слова говорили на пресс-конференциях: туркменам пески кушать надо, качество туркменского газа не то, запасы не те. Много в горячности вы нам обвинений сделали. Мы молчали. Где-нибудь Ниязов сказал в адрес Газпрома что-нибудь дурное? Скажите. В адрес России? Скажите. Мы терпели. Поэтому очень будет хорошо, если вы разъясните, в чем дело. Мы не должны камень за пазухой держать.

Встреча транслировалась по туркменскому телевидению. Туркменбаши было мало унизить давнего обидчика. Ему нужно было сделать это на виду у всех. Но Вяхирев, именно к такому приему и готовился и, не моргнув глазом, ответил:

– Спасибо большое. Я не мальчик, уже вроде повзрослее всех. Поэтому я не собираюсь искать оправданий, если что-то было сделано, сказано не так. Я сам приехал. Сам приехал! Я говорю официально, что я извиняюсь за глупость.

Ниязову было мало, он продолжал приводить обидные для него цитаты.

– Вот ваше интервью «Независимой газете». Может быть, это была ошибка? «Никуда не денутся – сами приползут», «наверное, клиент пока не дозрел»… Я вам из ваших высказываний только три зачитал, но у меня еще две страницы полностью. Извиниться перед нашими людьми – это не унижение, а достоинство.

– Если бы я чувствовал слабость, – терпеливо отвечал Вяхирев, – я бы не приехал, конечно, спрятался. Я не могу вас просто взять и оставить с судьбой на двоих. Скоро же пора отдыхать мне. Будет грех большой, если я уйду, поругавшись. Я не усну просто. Поэтому я приехал в первую очередь для того, чтобы попросить прощения за те глупости, которые были. Я официально прошу.

– Опыт восьми лет независимости показывает, что мы немножко друг друга ущемляли, – не унимался Ниязов, продолжая вспоминать причиненные ему Газпромом обиды. – Ущемляли, когда речь шла о ценообразовании, о соотношении валютной части и товарной части. Сегодня Туркменистан уже имеет определенный рынок. Мы сегодня примерно в сутки продаем по 12–15 миллионов кубометров в Иран по 42 доллара за тысячу кубов. Идет нормально. Из-за того, что не по нашей вине на длительное время были прекращены отношения с Россией, мы действительно начали переговоры с международными компаниями по выведению туркменского газа на мировые рынки. Мы над этим долго работали. Сначала с вами вместе работали. Но Черномырдин хитрый фокус выкинул, когда мы газопровод хотели через Иран, Турцию в Европу провести. На корню все зарубил. Потом мы начали работать над газопроводом через Афганистан – Пакистан. Мы бились, приглашали и вас участвовать. Вы там 30 процентов объемов зарезервировали. Мы согласились. Потом тянули-тянули – и опять на полпути вы вышли, решили не участвовать. Мы и с Украиной вели переговоры. Долго тяжба шла. Вы цену транзитную не устанавливали, плечо давали нам в обход Москвы. В итоге и этот вариант у нас не получился. Украина оказалась неплатежеспособной. Сегодня она товарную часть платит кое-как, а валютную не платит…

Вяхирев был готов унизиться, потому что знал, что через пару месяцев Ниязов собирается возобновить переговоры о судьбе Транскаспийского трубопровода. В январе 2000 года в Ашхабад должны были слететься представители Азербайджана, Грузии, Турции и компаний PSG и Shell. Но и в Газпроме все изменилось. Теперь ситуация подсказывала Вяхиреву, что нужно закупить у Ниязова весь газ подчистую. Желательно руками «Итеры». Туркменбаши соглашался продать только 20 миллиардов кубометров газа из 60 миллиардов, добываемых в год.

– Вы волк. Самый хищный волк… – шипел Туркменбаши в конце переговоров.

– Чисто из человеческих побуждений я к вам прилетел. Я вам клянусь. Мамой, папой клянусь, – хлопал глазами Вяхирев.

И не напрасно. Унижение соперника опьянило Ниязова. Он вновь отказался от проекта трубы на дне Каспия. После десяти лет унижений он вдруг понял, что нужен всем.

19 февраля 2000 года Туркменбаши праздновал свое 60-летие. Этот день уже несколько лет являлся в Туркмении национальным праздником. И, конечно, Ниязов пригласил своего старого друга, «самого хищного волка» Рема Вяхирева. Прямо с трапа самолета главу Газпрома повезли на открытие нового текстильного комбината. Там Вяхирева встретил Ниязов, который вместо приветствия сказал:

– Извинись еще раз всенародно за то, что год назад ты съерничал и сказал про нашу страну: «Клиент должен дозреть».

Телекамеры, естественно, работали. Такого дежавю Вяхирев уже, видимо, не ожидал. Прищурившись, он прижал руку к груди и сказал прямо в камеру:

– Прости, народ!

Ниязов был доволен и повез Вяхирева праздновать свой день рождения. Еще за неделю до юбилея он предупредил членов правительства, что это должен быть скромный праздник. Поэтому его портреты в центре Ашхабада спешно задрапировали коврами с народными орнаментами. Золотые статуи президента убирать не стали.

Начался парад. По площади промчались несколько сотен всадников на ахалтекинских скакунах – каждый стоимостью в несколько миллионов долларов. Ниязов стоял и внимательно смотрел на реакцию Вяхирева. Он знал, что у главы Газпрома проблемы и скоро ему, председателю правления, придется уйти. А духовный светоч всех туркмен, первый и пожизненный президент, Верховный главнокомандующий вооруженными силами Туркменистана, генерал армии, навеки Великий Сапармурат Туркменбаши останется навсегда. И он сказал Вяхиреву, что в ближайшие 30 лет будет поставлять Газпрому по 50 миллиардов кубометров газа ежегодно.

Это и правда был последний визит Вяхирева в Туркмению в качестве полновластного хозяина Газпрома. Всего несколько недель спустя после 60-летия Ниязова президентом России был избран Владимир Путин.

Люди в обмен на газ

В свой первый зарубежный визит в качестве главы государства Путин поехал именно в экспортирующие газ страны СНГ: Узбекистан и Туркмению. В Ташкенте у Путина все прошло гладко. Но Туркменбаши встретил нового, не нюхавшего газа президента России по-своему. Для начала Ниязов всячески старался подчеркнуть молодость и неопытность Путина.

– Вы не обращайте внимания, что он так выступал. Он просто пока переживает… – так комментировал Ниязов речь Путина, перед которой тот извинился за то, что не подготовил выступление. Под конец Туркменбаши начал объяснять Путину, что Россия должна Туркмении намного больше, чем Туркмения России.

В тот момент Путин уже разрабатывал план очистки Газпрома от его прежних руководителей, поэтому он и хотел познакомиться с Ниязовым как можно скорее. Для будущей работы с Газпромом ему нужно было четко знать, на кого опирается и на чем зарабатывает менеджмент газовой монополии.

Однако первая личная встреча с Ниязовым Путина ужаснула. Он не очень понимал, как можно иметь дело с таким человеком и не желал повторять трюки Вяхирева. Однако вскоре президенты России и Туркмении снова встретились на одном из больших саммитов СНГ. На той встрече он впервые увидел Ниязова рядом с президентом Азербайджана Гейдаром Алиевым, и она показала Путину, как надо себя вести.

Заметив на руке туркменского президента массивные золотые часы, усыпанные, наверное, сотнями бриллиантов, Алиев неожиданно сказал ему:

– Сапар Атаевич, какие у тебя часы красивые! Может, поменяемся, не глядя?

Рукава длинного пиджака Алиева, конечно, закрывали его часы. Ниязов инстинктивно схватился за часы, будто стараясь защитить их от посягательств Алиева, и нелепо улыбнулся. Потом он, конечно, сообразил, что президент Азербайджана пошутил, и стал кричать, что согласен меняться. Но было поздно – Алиев, брезгливо поморщившись, развел руками, а остальные президенты широко улыбались.

Путину этот эпизод очень понравился. Алиев как ветеран КГБ и живая легенда органов вызывал у него неподдельное восхищение. Понаблюдав за тем, как Алиев расправляется с коллегами, Путин понял, что и с Ниязовым вполне можно иметь дело. Более того, он решил, что ему не составит большого труда управлять этим закомплексованным диктатором.

Ниязов был нужен для вытеснения «Итеры» из российско-туркмено-украинской торговли.

То, что Россия уделяет все больше внимания Ашхабаду и пытается купить у него все больше газа, заметили и в Киеве. И попытались не отставать. Через пару месяцев после визита Путина в Ашхабад по его следам отправилась вице-премьер украинского правительства Юлия Тимошенко, отвечающая за ТЭК. Первым делом из аэропорта она отправилась не к Ниязову, а в украинское посольство. По официальной версии – получить последние указания из Киева. На самом деле ей нужно было переодеться и наложить макияж. Расчет оправдался.

– Такая хрупкая женщина, а руководит таким тяжелым комплексом, – расплылся в улыбке Туркменбаши, завидев украинскую гостью.

Тимошенко хватило двух часов, чтобы не только убедить Ниязова согласиться с ее схемой реструктуризации долга, но и договориться о новых поставках. Он сразу пообещал поставить Украине очередные 20 миллиардов кубометров газа, невзирая на колоссальную задолженность.

Всеобщее внимание одурманило Туркменбаши. За право поболтать с ним конкурировали президенты и премьеры. Его принимали в Европе и в Америке, ему улыбались Билл Клинтон и Жак Ширак. И он, конечно, отгонял от себя мысли о том, что им нравится вовсе не он, не его крашеные иссиня-черные волосы, не громадные золотые перстни, не длинные нравоучительные речи – они смотрят сквозь него и видят в нем только газ. Его «Рухнама», моральный кодекс туркменского народа, был переведен на многие языки мира, включая язык зулу, чтобы повсюду смогли узнать, что туркмены изобрели колесо, Аллах сотворил туркменское государство зрелым и что отец Ниязова Атамурат, словно Христос, был предан коммунистами. И книгу издавали по всему миру, даже там, куда не доходил газ Туркменбаши.

Газовые деньги наконец позволили Туркменбаши уже ни от кого не зависеть: в том числе от собственного окружения. В Туркмении началась кампания по тотальной проверке госчиновников на патриотизм. Критериев было три: моральный облик, знание туркменского языка и преданность туркменскому государству всех членов семьи, включая уже умерших. Одной из первых жертв стал не знающий туркменского языка министр иностранных дел Туркмении Борис Шихмурадов, создатель концепции туркменского нейтралитета. Он потерял свой пост, но в тюрьму не попал, поскольку довольно быстро уехал в Россию.

Само собой, никакой оппозиции в Туркмении за годы правления Ниязова уже не осталось. Все, кто смогли, покинули страну. Те, кто не успели, сидели в тюрьме. Однако даже не все остающиеся на свободе лояльные чиновники вызывали у Ниязова доверие.

25 ноября 2002 года туркменское телевидение объявило, что группа террористов совершила покушение на Туркменбаши: КАМАЗ перекрыл трассу, по которой ехал кортеж президента, и несколько террористов пытались из автоматов расстрелять его бронированную машину. Событие было вполне в духе времени: незадолго до «покушения» произошел теракт 11 сентября, и началась американская кампании против талибов в Афганистане. Неподалеку от туркменских границ еще продолжались бои.

Однако террористами Туркменбаши объявил вовсе не исламистов, а своих бывших подчиненных – бывшего главу МИД Бориса Шихмурадова и еще нескольких чиновников-невозвращенцев. Чтобы вызвать понимание в России, туркменские власти объявили, будто четверо из покушавшихся был чеченцами. Их Ашхабад предложил выдать России, настаивая на том, что Шихмурадов должен быть осужден в Туркмении.

Выдать бывшего туркменского министра Москва не могла, так как у него был российский паспорт. Но туркменские власти зашли с другой стороны. Всех родственников Шихмурадова, находившихся в Туркмении, арестовали и начали пытать. 25 декабря 2002 Шихмурадов добровольно вернулся в Ашхабад, назвав покушение на Ниязова «инсценировкой, организованной властями для расправы над оппозицией» и пообещав «превратить суд над демократической оппозицией в суд над антинародным режимом Ниязова». Перед поездкой на родину бывший министр, правда, предположил, что против него могут быть применены спецсредства, и призвал своих соратников не верить тому, что он будет говорить после допросов.

Через пару дней после ареста Бориса Шихмурадова по национальному телевидению Туркмении была показана запись его чистосердечного признания. Выглядевший заторможенным и больным экс-министр говорил: «Оппозиция – это преступная группировка, мафия, среди нас нет ни одного нормального человека, все мы ничтожества. Я слишком поздно понял, что президент Сапармурат Туркменбаши – это дар народу Туркменистана свыше. Мы – преступная шайка негодяев и предателей Родины, за деньги готовых пойти на любое преступление, грязные злодеи, придумавшие для своей преступной деятельности политическое оправдание, называющие себя борцами за демократию и справедливость. Мы, проживая в России, занимались употреблением наркотиков и в состоянии опьянения вербовали наемников для совершения теракта. Наша задача была дестабилизировать обстановку в Туркмении, подорвать конституционный строй и совершить покушение на президента».

Соратники президента требовали смертной казни для террористов, но он отказал им: «Этим людям мало смерти, пусть всю жизнь сидят в заточении и мучаются, глядя, как процветает Туркмения. А отменять запрет на смертную казнь Туркменистан не может, потому что мы – цивилизованное государство».

Еще один вывод, о котором объявил Туркменбаши: его стране срочно нужно бороться с угрозой извне, поскольку все обвиняемые в организации покушения «имеют двойное, туркмено-российское гражданство», а среди непосредственных участников обстрела президентского кортежа оказалось 16 иностранцев.

Республика к тому моменту и без того находилась в изоляции. Еще в 1999 году Ниязов вышел из договора о безвизовом режиме, объединяющий все страны СНГ. Для собственных граждан он ввел выездные визы – покинуть Туркмению без его согласия подданным не позволялось. Единственным неудобством оставалось соглашение о двойном гражданстве, подписанное им и Борисом Ельциным еще в 1993 году. Все его бывшие чиновники, попавшие в опалу, всякий раз убегали в Россию, пользуясь своим вторым российским паспортом. И Ниязов потребовал от России отмены соглашения. А взамен пообещал заключить с Газпромом революционное соглашение по газу.

Туркменбаши прилетел в Москву в апреле 2003 года, спустя полгода после пресловутого покушения. Он подписал с Владимиром Путиным контракт купли-продажи туркменского газа до 2028 года, соглашение о сотрудничестве в газовой отрасли на этот же период, а также о сотрудничестве в борьбе с международным терроризмом. Среди всех этих судьбоносных документов почти затерялась договоренность о прекращении действия соглашения о двойном гражданстве.

– А все, кто хотел, уже переехали из Туркмении в Россию, – лаконично заявил российский президент.

Вернувшись в Ашхабад, Туркменбаши издал указ, по которому все 100 тысяч человек, имевшие и туркменский, и российский паспорт, должны были в течение двух месяцев выбрать гражданство одной из двух стран. Выбравшие российское должны были немедленно уехать. А те, кто не уложился в два месяца, автоматически становились туркменскими гражданами.

Только через несколько месяцев проблему заметила российская Госдума – там прошли слушания на тему «О соблюдении прав человека в Туркменистане». Депутаты осудили политику Туркменбаши и решение об отмене двойного гражданства. Но срок, отведенный обладателям двух паспортов президентом Ниязовым, к тому времени уже истек.

– Мы политически пошли ему навстречу. Он отменил двойное гражданство. И мы это съели, – признается бывший зампред Газпрома Александр Рязанов. – Он вообще практически отменил у себя в республике русский язык. Но нам нужно было заключить с ним долгосрочный контракт, и мы пошли на это.

Газовый котел

Под руководством Путина политика Газпрома в отношении Центральной Азии радикально поменялась. Вяхирев и Черномырдин могли спокойно говорить, что Россия обойдется без туркменского газа, и ждать, что «туркмены сами приползут». Для них Газпром был бизнесом, их собственным бизнесом, а Туркмения – конкурентом, которого нужно было прижать. Для Газпрома эпохи Путина Центральная Азия стала полигоном, который было необходимо взять под контроль.

Кроме Туркменбаши, Газпром стал активнее работать и с лидерами соседних государств. Вторыми по значимости газовыми месторождениями в регионе обладает Узбекистан. Соседний с Туркменией, не менее авторитарный, но чуть более открытый режим. Однако дела с ним долго не клеились. Взаимопонимание было обретено довольно неожиданно – летом 2005 года.

В тот год все СНГ было охвачено лихорадкой «цветных революций». Они, казалось бы, подобрались уже совсем близко к Центральной Азии. В марте 2005 года революция произошла в Киргизии. Она началась с народного восстания в Ферганской долине – в Ошской области на юге страны.

Вскоре после киргизской революции брожения начались и в той части Ферганской долины, которая находится на территории Узбекистана. Эта часть страны отделена от остальной ее территории горным перевалом, транспортное сообщение между Ташкентом и крупнейшими городами Ферганской долины – Ферганой, Наманганом и Андижаном – часто бывает затруднительным. Президент Ислам Каримов прекрасно понимал, что если в западных областях начнется восстание вроде киргизского, подавить его он будет не в силах, и Ферганская долина как минимум отколется от Узбекистана. Поэтому он решил сыграть на опережение.

В ночь на 13 августа некие вооруженные люди ворвались в тюрьму города Андижана, где, дожидаясь суда, сидели несколько местных бизнесменов. Городские власти пытались отобрать у них собственность, обвинив в создании тайного исламистского общества. Ворвавшиеся обезоружили охрану, открыли камеры и раздали арестованным оружие (как выяснится потом – с холостыми патронами), после чего скрылись. Растерянные бизнесмены вышли на площадь. К утру в городе начался стихийный митинг. Большая часть городских чиновников спряталась или сбежала, а некоторых восставшие взяли в заложники на случай, если власти начнут разгонять манифестацию. Целый день на главной площади продолжались выступления: жители поочередно залезали на постамент памятника народному герою Бабуру и произносили речи – проклинали президента Каримова и требовали революции наподобие киргизской.

За сутки информация о загадочном восстании в Андижане, начавшемся с захвата тюрьмы, облетела весь мир. А вечером Ислам Каримов отправил армию на подавление мятежа террористов. На площадь выехали БТРы, которые начали расстреливать толпу. Обезумевшие горожане бросились бежать – туда, где по их мнению, их ждала свобода – в соседнюю Киргизию. Но на шоссе, ведущем в сторону границы, были расставлены БТРы, которые расстреливали подбегавшую толпу. И андижанцы бежали дальше – прямо по трупам. За первой засадой была вторая, третья. Несколько сотен человек было убито в городе, еще несколько сотен по дороге. До спасительной Киргизии добежали 526 человек.

Весь следующий день мы ходили по Андижану пешком. Свезенные со всех окрестных областей военные каждые сто метров останавливали и проверяли машины. Все городские такси занимались транспортировкой убитых. У нас под ногами звенели гильзы крупного калибра. В придорожных канавах лежали трупы. Мы навещали знакомых, чтобы узнать, кто остался жив.

Президент Ислам Каримов выступал по телевизору с обращением к нации. Объяснив, что все расстрелянные были террористами, а все журналисты, сообщавшие о сотнях невинных жертв, – их сообщниками, президент Узбекистана философствовал:

– Если в котле все кипит, то нельзя наглухо закрывать крышку. Потому что скопившийся внутри газ разорвет котел. Газ нужно потихоньку выпускать.

В домах, куда мы заходили, люди смотрели на президента по телевизору. Они только что похоронили своих близких – похороны шли в городе весь день. Люди безучастно слушали президента. Лишь кто-то из них будто просыпался и вскрикивал: «Ложь! Ложь!» Но когда Каримов дошел до рассуждений про газовый котел, люди загудели.

– О чем он говорит? Что это значит? Если про Узбекистан, то у нас эта крышка не просто закрыта! Она заварена!

А потом сразу пошли проверять, плотно ли закрыта дверь.

После подавления андижанского мятежа о вероятности революции в Узбекистане никто уже не помышлял. А через месяц Ислам Каримов и Владимир Путин подписали договор о союзнических отношениях.

Эхо Андижана докатилось и до Туркмении. Летом 2005 года независимые центральноазиатские вебсайты сообщили о волнениях в Мары – крупнейшем городе на юге страны. Сообщения были крайне скудные. В отличие от Узбекистана, в Туркмении нет иностранных журналистов, поэтому рассказать о том, что произошло в Мары, было некому. Стало известно лишь то, что на несколько месяцев доступ в город был перекрыт, а телефонная связь с ним прекращена.

Странные события в Андижане и Мары только укрепили газовую дружбу России с Узбекистаном и Туркменией. Еще узбекский президент пообещал открыть Газпрому доступ к крупнейшим газовым месторождениям своей страны. Туркменбаши тоже вдруг стал ласков, как никогда прежде. Новые менеджеры Газпрома были убеждены, что в такой ситуации среднеазиатским диктаторам будет уже некуда деваться и они будут рады любым контрактам с российской газовой монополией.

– После Андижана с Каримовым, конечно, стало проще, – рассказывает бывший зампред Газпрома Александр Рязанов. – Он понял, что ему больше некуда пойти и нужно соглашаться на все. И на словах он, конечно, со всем соглашался. А когда дошло до дела – начались бюрократические проволочки.

До разработки месторождений Газпром, кстати, так и не допустили. Газпром инвестировал около 300 миллиардов долларов, а соглашение о разделе продукции не подписано, сетует Рязанов, до сих пор.

Действительно, ни Ниязов, ни Каримов не чувствовали себя загнанными в угол. Они ощущали силу своего газа, который, вырываясь из-под земли, шептал им, что они могущественны. То же самое изо дня в день вслух повторяли дикторы на их государственных телеканалах. И если Газпром считал, что центральноазиатские диктаторы находятся в полной зависимости от него, то они, наоборот, были глубоко убеждены, что это Газпром целиком и полностью зависит от них. Опытные аппаратчики не могли не заметить того интереса, который вызывал их газ у Владимира Путина и газпромовских менеджеров. Ниязова мог запутать Вяхирев, равнодушно говоривший, что ему не нужен туркменский газ. Но его не мог обмануть Алексей Миллер. И Ниязов, и Каримов понимали, что Газпром отныне выполняет четко поставленную задачу Путина: забрать весь среднеазиатский газ, чтобы он, не дай Бог, не попал обходными путями в Европу или хотя бы на Украину. Причем забрать его именно руками нового посредника RosUkrEnergo.

Газпром действительно хотел получить весь газ, без остатка. А Туркменбаши хотел новых дворцов, новых статуй, а значит – все больше и больше денег. И обе стороны были уверены, что смогут друг друга перехитрить.

– В личном общении он был очень душевным человеком. Он же был поэт! – вспоминает переговоры с Туркменбаши бывший зампред Газпрома Александр Рязанов. – На праздники мы привозили ему подарки. Однажды мы купили ему древнюю книгу с упоминанием о Туркмении. Он очень сильно радовался. В другой раз – красивое изделие из золота. Но он действительно все понимал в газе. Знал вопрос досконально. Я всегда замечал, что у него в кабинете было жарковато. Мы-то всегда сидели в костюмах, а он – в рубашке с короткими рукавами. Может быть, специально, чтобы нам было неуютно.

По словам Рязанова, отговорить Туркменбаши от идеи прокладки газопровода в Европу по дну Каспия было нетрудно – газпромовцы пугали его большими затратами, а тратить деньги Ниязов не хотел. Он просто хотел больше получать. Поэтому жаловался:

– Вот вы в Европе продает газ по 250 долларов за тысячу кубов. А поделиться не хотите, нам платите копейки.

– Но, Сапар Атаевич, вы представляете какой у нас транзит! Потом, опять же, Украина ворует сколько. У нас большие издержки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.