КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. СВЯТАЯ ПАСХА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

СВЯТАЯ ПАСХА

I

Был уже вечер, когда гости вернулись на виллу старых Литваков. Русский поп из Сефориса приехал за час до них. Немного позднее пришел Давид с францисканским патером Игнатием. Это был хорошо упитанный, краснощекий мужчина с светлой бородой, красиво выделявшейся на темной сутане. Он был родом из Кельна, жил в Тибериаде уже около двадцати лет и изъяснялся только по-немецки. И русский священник с мистером Гопкинсом делали геройские усилия, чтобы как-нибудь столковаться с патером Игнатием на его родном языке.

Пасхальный стол на двадцать приборов накрыт был в столовой, в нижнем этаже. Давид указал гостям места и сам сел в нижнем конце стола, против отца, занявшего хозяйское место. По правую сторону старика стоял пустой стул больной матери, которая не могла сойти к столу. По левую сторону хозяина дома сидела мистрисс Готланд.

Началась старинная красивая мелодрама пасхальной трапезы.

Хозяин дома поднял кубок с вином и произнес молитву, в которой благодарил Бога за сладкий плод, растущий на виноградных лозах, и все милости, оказанные Богом народу израильскому.

– Всемогущий Бог наш! Ты дал нам время для радости праздника, торжества и блаженства, и этот праздник опресноков в память нашего освобождения и нашего выхода из Египта…

По окончании молитвы все, кроме Кингскурта, отпили немного вина. мистрисс Готланд нагнулась к нему и тихо сказала ему по-английски:

– Вы должны делать все, что делают другие. Таков обычай!

Кингскурт состроил уморительное лицо и с забавной серьезностью стал проделывать то же, что делали члены семьи и с ними христианские гости.

Хозяин дома обмыл руки в серебряной чашке, которую поднесла ему Мириам… Затем он взял с тарелки, стоявшей перед ним, кусок петрушки, обмакнул его в соленую воду, произнес молитву и съел. Всем присутствовавшим за столом подано было по куску петрушки и все ее ели. Кингскурт тоже проглотил петрушку с веселой гримасой, и мистрисс Готланд добродушно смеялась, глядя на него. Затем с покрытого салфеткою блюда убрали яйцо, кость и кусок жареного мяса и высоко подняли его с торжественными словами:

– Это хлеб страдания, который ели предки наши в Египте…

Мистрисс Готланд опять пришла на помощь Кингскурту и указала ему в лежавшем перед ним молитвеннике, рядом с древнееврейским текстом, немецкий перевод. Затем вторично налили в кубки вино, и Давид, как самый младший за столом, встал и спросил:

– Ma nischtaneh halajloh haseh?.. Чем эта ночь отличается от других ночей? Потому что всегда мы едим и кислое, и пресное, – в эту же ночь только пресное. Мы едим всегда всякие овощи, – в эту же ночь только горькие овощи.

Тогда открыли блюдо с опресноками, и все хором ответили на вопрос Давида:

– Когда-то мы были рабами фараона в земле Египетской, и Всемогущий Бог наш вывел нас из рабства мощной рукою…

Торжество, имевшее характер и службы, и семейной беседы, шло стройно и благостно, трогая сердца трагизмом и красотою неизгладимого в памяти страдания. В самую глубь веков восходил этот национальнейший изо всех еврейских праздников. Точно так же совершались эти обряды и много веков назад; мир изменился, одни народы погибали, появлялись другие, из бездны морей выплывали новые материки, неведомые силы природы облегчали и украшали человеческую жизнь, и только один этот народ еще жил и исполнял неизменные обряды, верный себе и памяти о страданиях своих предков.

Великий Израиль, народ рабства и свободы все еще молился тысячелетними словами своему Вечному Богу!

Один из присутствовавших за столом произносил древнееврейские слова молитвы с ревностным усердием новообращенного. Волнение теснило ему грудь и он с трудом сдерживал рыдания.

Почти тридцать лет прошло с тех пор, как он сам, маленьким мальчиком, спрашивал «Ma nischtaneh». Затем пошло «просвещение», отречение от всего еврейского, закончившееся прыжком в пустоту, так как у него не было больше в жизни точки опоры. И в этот вечер, за пасхальной трапезой, он казался самому себе блудным сыном.

– Фритц, я и не подозревал, что вы такой ученый гебраист! – бросил ему Кингскурт через стол, воспользовавшись паузой в молитве.

– Откровенно говоря, я и сам этого не подозревал! – ответил он. – Но, очевидно, есть вещи, которые никогда не забываются.

Во время разговора так часто упоминалось имя какого-то Иоэ, что Кингскурт не мог удержаться и не спросить, что представляет собою таинственный незнакомец.

– Вы не знаете Иоэ?! – с непритворным изумлением сказал профессор. – Ну это большой пробел в вашем образовании. Иоэ нельзя не знать. Без Иоэ многого бы не случилось. Иоэ – удивительный человек, редкий человек, Иоэ, в своем роде, единственный в мире человек.

– О, о!.. Я не прочь был бы повидать этот редкий экземпляр…

– К сожалению, это невозможно. Вы можете только поговорить с ним со телефону. Он сегодня после полудня прибыл в Марсель. Я перед ужином говорил с ним по телефону.

– Как? – изумился архитектор. – Внезапно? Никого не предупредив?

– Да вы его знаете, – сказала мистрисс Готланд. – Ему сообщили, что один лионский фабрикант ввел на своих фабриках новую машину. «Надо, говорит, посмотреть». – И в тот-же день собрался и уехал в Европу. И так как тамошние газеты предупреждены были по телеграфу о его приезде, то его теперь, вероятно, уже осаждает целый отряд фабрикантов, агентов и инженеров.

Решид-бей добавил:

– Да, его всегда ждут, куда бы он ни приехал, представители всех областей промышленности. У него сношения с Англией, Германией, Францией и Америкой.

Завтра он, быть может, отправится в Америку, если не поедет в Лондон или не вернется сюда. Никогда нельзя знать наперед, что сделает Иоэ. Одно только можно сказать: он сделает то, что нужно. Он пятимиллионное дело решает скорее, чем иной вопрос о покупке нового сюртука. Американцы в восторге от него.

– Черт побери, он мне нравится, ваш Иоэ – воскликнул Кингскурт. – А что он собою здесь представляет?

– Он главный управляющий по делам торговли и промышленности, – сказал Давид. – Нет такой должности, на которую не годился бы Иосиф Леви. Это человек, одаренный изумительной прозорливостью и железной волей. У него глубокий ясный ум и он быстро ориентируется в самых сложных запутанных вопросах. И раз Иосиф Леви берется за какое-нибудь дело, вы можете поручиться своей головой, что он доведет его до конца. Для вас интересно будет послушать его. Я доставлю вам эту возможность после ужина, раз мы лишены удовольствия видеть его сегодня в нашем обществе.

– Вы предлагаете нам поговорить с ним по телефону? – спросил Кингскурт.

– О, нет. Вы послушаете его доклад о колонизации Палестины. Я упросил его однажды проговорить его в фонограф и заказал множество этих валиков. Несколько сот экземпляров я подарил школам, в виде пасхального подарка. И мы сегодня в первый раз послушаем этот доклад из фонографа.

Кингскурт нашел эту затею очень забавной.

– Это чудесно! – сказал он – Отличная идея! Я, ведь, все время добиваюсь от вас ответа, как это у вас все наладилось. Про железные дороги, гавани, фабрики, автомобили, фото-, фоно-, теле- и прочие графы и мы, несчастные, слыхивали. Но каким образом вы всю эту культуру здесь развели?

– Иоэ все это расскажет вам в последовательном порядке, – ответил Давид. – И этот первый вечер Пасхи мне кажется очень подходящим для этого моментом. Мы читаем сегодня в нашей старой Агуде, как однажды мудрецы собрались в такой же вечер в Бене-Бераке и всю ночь говорили о выходе евреев из Египта. Мы – потомки рабби Элиазара, рабби Иегошуа, рабби Элеазара, сына Ашария, рабби Акивы и рабби Карфона. И это наш вечер в Бене-Бераке. Старое обновляется. Мы сперва совершим наши обряды, как совершали их наши предки. Евреи вторично очутились в Египте и вторично пережили благополучный исход. Но на этот раз освобождение евреев совершилось при содействии культуры и технических средств, которые были в распоряжении человечества в начале двадцатого столетия. Иначе быть не могло. И раньше это быть не могло. Необходимо было, относительное хотя бы, обилие технических приспособлений. Народы должны были подняться до понимания значения колониальной политики. Нужны были не парусные суда, а огромные пароходы, дающие в час двадцать две мили и даже больше. Словом, нужен был инвентарь 1900. Мы должны были сделаться новыми людьми и остаться верными старому племени. И нужно было благожелательное участие в этом великом деле народов и их правителей, в противном случае мы не могли бы даже приступить к осуществлению заветной мечты.

Гопкинс напомнил своим товарищам христианам о столкновениях, которые происходили когда-то у гроба Господня, и возбуждении умов в дни Святой Пасхи. Теперь они, христиане, мирно беседуют за пасхальной трапезой в доме еврея, и религиозные верования одних нисколько не оскорбляют верований другого. Потому что возродилась весна человечества.

– Да, весна человечества! – задумчиво повторил священник из Сефориса.

II

По совершении всех обрядов и молитв, все общество перешло в гостиную, где на столе уже стоял фонограф. Мужчины и дамы уселись в креслах и на диванах. Давид передвинул какую-то кнопку в аппарате и шутливо сказал:

– Слово за Иосифом Леви.

В фонографе что-то зашипело, зажужжало и, наконец, сильный мужской голос отчетливо заговорил:

«Милостивые государи!

Я буду рассказывать историю нового переселения евреев. Все это очень просто было. Мне кажется, что действительность теперь раскрашивается и раздувается.

Политической стороны дела я касаться не буду. Я не политический деятель, – к счастью, никогда им не был и не буду. У меня была своя задача, и я ее провел. Наше общество основано было под названием «Новое общество для колонизации Палестины». Оно заключило с турецким правительством колонизационный договор, условия которого известны всему миру. Когда меня спрашивали, в состоянии ли мы будем выплачивать ежегодно турецкой государственной казне суммы, которые мы обязались платить, я уклончиво молчал. При заключении договора мы должны были уплатить турецкому правительству два миллиона фунтов стерлингов, затем ежегодно, в течение тридцати лет, пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и четвертую часть суммы чистых доходов «Нового Общества для колонизации Палестины». По истечении первых тридцати лет мы обязались делить чистый доход «Нового общества» пополам с турецким правительством. И на этих условиях нам предоставлены были для заселения земли, верховная власть над которыми все же оставалась за султаном.

Обязательства, которые мы взяли на себя, были очень тяжелые, и у многих являлись сомнения, сумеем ли мы выполнить их. Страна была крайне бедна, и первые партии колонистов представляли собою пролетариат изо всех стран. Хотя было много крупных учреждений, содействовавших успеху национального дела, и общий фонд их в конце 1900 года равнялся двенадцати миллионам фунтов стерлингов. Но, кроме платежей турецкому правительству, покупка земли, обработка, усовершенствование, постройка домов, переезды неимущих колонистов требовали еще огромных сумм. Где их было взять? Мои ближайшие друзья и я не сомневались в победе и смело смотрели в будущее. Мы понимали, что при дружной упорной работе свободных людей можно всего достигнуть. А людей мы сами должны были создать, дисциплинировать их, приучить к труду и новым условиям жизни. И это нам удалось. Мальчики, которых мы привели сюда, через десять лет стали взрослыми, уже приспособленными к новым условиям, людьми. А нам, ведь, только это и и нужно было. Нам нужны были люди.

Затем, мы возлагали большие надежды на предприимчивость, свойственную всем народам, и особенно евреям.

Когда в конце девятнадцатого столетия в Клондике нашли золотую руду, в Аляску устремились толпы алчущих и жаждущих. Я говорю не о золотоискателях, а о предпринимателях, которые шли по пятам золотоискателей. Туда потянулись транспорты кроватей, столов, стульев, белья, сапог, платья, консервов, напитков, врачей, учителей, певцов, – словом, в Клондике оказались все нужные и не нужные атрибуты культуры потому только, что несколько человек пожелали искать там золота. Я привел этот пример, как яркое доказательство того, что одно предприятие всегда влечет за собою другое. Каждый практический человек инстинктивно знает это и в таких случаях не совещается с профессорами политической экономии. Евреи искони веков были искусными предпринимателями. Только насчет собственной будущности мы не лелеяли экономических надежд. Почему? Потому что не было почвы под ногами. Но как только евреи очутились на родной земле, они, конечно, проявили и здесь ту же ловкую предприимчивость, что и в других странах. И на основании этих соображений вопрос о деньгах менее всего нас беспокоил.

Ну вот, договор был заключен. Условленная сумма внесена. И я выговорил тогда первым условием, чтобы договор этот не был опубликован. Я боялся, что народ будет сбит с толку цифрами и получит превратное представление о значительности национального фонда и о требованиях, которые будут предъявляться к колонистам. Я боялся излишней радости наших несчастных собратьев. Надо было подготовить их к новой жизни. Да и над собою пришлось тоже поработать. Выбрана была дирекция «Нового Общества», и дирекция меня назначила главным руководителем всего дела на пять лет. Тогда же я получил на первые расходы кредит на миллион фунтов стерлингов. Один из моих инженеров находил, что этого мало…»

– Ужасно мало! – сказал Кингскурт и крикнул Давиду:

– Заткните ему, пожалуйста, глотку!

Давид закрыл фонограф.

– Объясните мне, ради Бога, толком, что это за «Новое Общество», – заговорил Кингскурт. – Это то же, что и эта община, о которой была речь в Нейдорфе… И что это за дирекция была? И каким путем вы собрали капиталы, хотя бы и небольшие?

– Я понимаю ваши вопросы, – сказал Давид. – Иосиф Леви полагал, что на этот счет ему распространяться нечего, так как это каждый ребенок знает. Основанное вначале «Общество» то же, что и теперешняя Община, и в то же время то и другое совершенно разные вещи. Я вам это объясню. Вначале было акционерное общество, а теперь это артель. Но в имущественном отношении артель – прямая наследница акционерного общества.

– Ничего не понимаю! – с отчаянием в голосе промолвил Кингскурт. – Что же акционеры подарили вам свои деньги? Но, ведь,это сказка.

– Ничего в этом сказочного нет, – ответил Давид. – Вы поймите – у нас здесь три, так сказать, юридических личности. Первая – учреждения, которые в конце 1900 года обладали капиталом в двенадцать миллионов фунтов стерлингов, вторая – акционерное общество, основанное преданными нашему делу лондонскими финансистами с капиталом в десять миллионов фунтов, и третья – артель колонистов, представителями которой были выбираемые на конгрессах вожди партии. Вожди же тогда только дали ход эмиграционному движению, когда они окончательно спелись с акционерами насчет передачи в будущем их капиталов.

– Я поражен, мой сказочный принц! – сказал Кингскурт. – Что же это были за люди – благородные герои нравоучительных романов?

– Нисколько. Это были живые люди, умные дельцы, удовлетворявшиеся скромным доходом. Заключена была сделка между капиталом и трудом. Сами по себе ни капитал, ни труд желанных результатов дать не могли. И капиталисты, и работники должны были иметь известное обеспечение. Если бы этот вопрос тогда не был выяснен, осложнения были бы неминуемы поздней: или народ стал бы притязать на права акционеров, или последние поработили бы народ. Далее, артель колонистов выговорила себе право выкупить акции общества по истечении десяти лет. И выкупная сумма должна была быть не меньше основного фонда общества вместе с процентными деньгами, считая по 5%.

– Но это кажется совершенно невыполнимым условием. Каким образом колонисты могли добыть такие капиталы для приобретения акций? – скромно заметил Левенберг.

– Ну теперь я начинаю понимать, – сказал Кингскурт. – Если колонизация удалась, то вопрос о деньгах не мог смущать колонистов. При успехе дела, они, ведь, могли получить необходимые деньги взаймы.

– Совершенно верно, – ответил Давид. – Доходы общины росли с каждым годом и по истечении десяти лет она сделала заем в двадцать пять миллионов.

Акции она приобрела за двадцать миллионов, а остальные остались у нее еще на разные усовершенствования.

– Молодцы! – воскликнул Кингскурт. – Но каким же образом удвоился капитал акционерного общества?

– Потому что земли, которые оно скупило, страшно поднялись в цене, – сказал Давид. – Но своей ценностью земли обязаны были своим работникам. Они же, конечно, должны были пожинать плоды своих трудов. Вы видите отсюда, каким образом земля стала общим достоянием. Она стала собственностью артели, которая с тех пор носит официальное название Новой Общины.

– Изумительно, изумительно, – промолвил Кингскурт. – Ну послушаем, что дальше было. Заведите-ка вашу шарманку.

III

Давид поставил фонограф, и опять зазвучал голос Иоэ, повторивший прежние последние слова:

«Дирекция меня назначила главным руководителем всего дела на пять лет. Тогда же я получил на первые расходы кредит на миллион фунтов стерлингов. Один из моих инженеров находил, что этого мало. Но для начала, по моему, было достаточно. Я составил план. Это было осенью. После зимнего сезона я предполагал открыть организованную эмиграцию. Оставалось всего четыре месяца для подготовительной работы. Нельзя было терять ни одной минуты. Учредив главную контору в Лондоне, я назначил директорами отделений в наиболее значительных центрах людей мне знакомых, или которых мне рекомендовали друзья. Смиту я поручил перевозку пассажиров, Рюбенцу транспорт товаров, Штейнеку – постройку зданий, Варшавскому – покупку машин, Алладино – покупку земель, Кону и Браунштейну – заботы по продовольствию, Гамбургеру – покупку семян и рассады, в ведении Леонкина был счетный отдел; Вельнер был моим главным секретарем. Главным моим помощником и главным инженером был Фишер, которого смерть уже похитила у нас. Это был честный, серьезный, даровитый человек.

Первым делом я послал Алладино в Палестину с поручением купить столько земли, сколько возможно будет. Это был испанский еврей, хорошо знавший арабский и греческий языки, надежный и умный человек, принадлежавший к одному из тех знатных семейств, которые вели свой род еще от евреев, изгнанных некогда из Испании. До публикования договора цены на земли были довольно умеренные. На покупку земли было ассигновано два миллиона фунтов стерлингов. Так как при заключении договора я заручился обещанием турецкого правительства, что до поры, до времени не уничтожены будут запретительные меры в отношении иммигрантов, я этим путем временно задерживал иммиграционное движение европейских и американских евреев. Предо мной в конторе всегда находился план Палестины, разделенной на нумерованные квадратики. Копия плана находилась у Алладино. Он должен был только сообщать мне по телеграфу номера участков, которые он покупал. И я каждый день знал, каким количеством и какими участками мы располагаем, и сообразно с этим мог давать дальнейшие распоряжения. В то же время я послал Гамбургера в Австралию для покупки эвкалиптовых деревьев. У него было также секретное полномочие на приобретение рассадников средиземной флоры, которую он найдет нужным пересадить в Палестину пользы ради или для красоты. Алладино и Гамбургер уехали вместе в Марсель. Там они расстались. Алладино отправился первым пароходом в Александрию; Гамбургер ездил вдоль Ривьеры, останавливался в намеченных местах и делал заказы в садоводствах к наступавшей весне. Неделю спустя он уехал из Неаполя в Порт-Саид, и я услышал о нем, когда он был уже в Мельбурне. Инженера-механика Варшавского я отправил в Америку для покупки новейших сельскохозяйственных орудий машин, всякого рода ваторов и пр. Варшавский, как и другие директора отделов, получил полномочие приобретать все нужное и практичное, не придерживаясь точно предписанной мною программы. Я сказал Варшавскому, прощаясь с ним: «Не покупайте старья!» – И он понял меня, как и другие сподвижники мои. Мы привезли в Палестину из всех областей промышленности и техники все наилучшее, все новейшее и в этом был залог наших будущих преуспеваний. У Варшавского было еще одно поручение: он должен был подготовить переселение еврейских эмигрантов из Америки в Палестину. Этому элементу населения мы придавали наибольшее значение. Это были люди, вырвавшееся уже однажды из тяжелых условий жизни и прошедшие затем хорошую американскую школу борьбы за существование.

В конце девятнадцатого столетия ни в одном городе в мире не было столько евреев, сколько в Нью-Йорке. Такие огромные массы европейских беглецов не могли, конечно, создать себе безбедное существование. Они жили скученно, грязно, теснили друг друга, и, в сущности, положение их было такое же печальное, как в Европе. Удаление излишка населения было таким же спасением для них, как и для евреев восточной Европы. Таким же путем должно было быть и здесь подготовлено эмиграционное движение в Палестину. Варшавскому поручено было войти в переговоры с представителями американских сионистских кружков. «Основалось крупное общество, – заявил он им, – и получило в Палестине концессии на сельскохозяйственные и промышленные предприятия. В феврале месяце понадобятся дельные, образованные и необразованные работники. Приготовьте мне списки членов, принадлежавших вашим общинам, и о каждом члене дайте нам подробные сведения под рубриками: имя, возраст, месторождение, профессия, семейное и имущественное положения. Между необразованными предпочтение получат безработные; между ремесленниками – женатые. Каждая община берет на себя нравственную ответственность за рекомендуемых ею людей. Если рекомендованные какой-либо общиной члены не оправдают ожиданий, окажутся негодными и нежелательными в рабочей среде элементами, то эта община теряет впредь право рекомендации. Для общин должно быть вопросом чести давать искусных в работе, честных людей». Такое же предписание мы разослали сионистским кружкам в Россию, Румынию, Галицию и Алжир. С этой целью я отправил Леонкина в Россию, Браунштейна, бывшего родом из Ясс, – в Румынию, Кона – в Галицию и Смита – в Алжир. Леонкин вернулся в Лондон через три недели, другие – через две. Во всех пунктах они заручились надежными корреспондентами. Дело это должно было просто и живо централизоваться, в противном случае мы потонули бы в море корреспонденций.

Представители общин нескольких областей выбирали один комитет. Представители областных комитетов выбирали из своей среды представительный комитет данной страны и только этот последний имел непосредственное сношение с моей лондонской конторой.

В прежнее время часто высказывалось мнение, что ожидание предстоящего переселения должно иметь на людей деморализующее влияние. У них не будет ни желания работать, ни исполнять свои обязанности в виду предстоящей перемены условий жизни. На деле оказалось совсем другое. Так как общины в собственных же интересах должны были рекомендовать самых трудолюбивых самых порядочных, то началось похвальное соревнование между общинами ради чести попасть в этот список. Для того, чтобы попасть в обетованную страну, ведь, стоило потрудиться. Откровенно говоря, я и сам не ожидал, что наш план даст такие блестящие результаты. Люди подтянулись, взяли себя в руки. Пред бездольными слабыми людьми засверкала мечта, окрылявшая их нежданными силами.

В первые недели после отъезда Алладино, Варшавского и других, я остался в Лондоне только с главным инженером Фишером, Штейнеком и Вельнером. Тогда мы начертили впервые широкие технические планы. Многие из них теперь уже осуществлены. От некоторых мы должны были отказаться; другие же выполнены гораздо блестящее, чем мы могли ожидать. Я не говорю, что мы создали что-нибудь такое, чего не было до той поры. Американские, английские, французские, немецкие инженеры предупредили нас в техническом искусстве. Но на Востоке мы были первыми носителями культуры.

Штейнеку я поручил составить планы рабочих домов и станционных зданий. Для первого времени довольно было нескольких дешевых типов. Суть была только в том, чтобы быстро соорудить их. И о красоте внешней отделки тоже в первое время нельзя было думать. Грациозные, изящные и великолепные здания, сооруженные Штейнеком, относятся уже к позднейшему времени.

По его совету, я заказал во Франции пятьсот железных бараков новейшей разборной системы, которые могли быть поставлены в один час. Бараки в половине февраля должны были быть доставлены в Марсель, где Рюбенц должен был их принять. Когда преобладающий тип домов был окончательно выработан, я предоставил Штейнеку скупать строительный материал и собрать персонал помощников и рабочих по собственному усмотрению. Я сказал ему: «Поезжайте немедленно туда на место…» – А он ответил мне: «Я первым делом поеду в Швецию и Финляндию…» Я изумился. Разве путь в Палестину лежит на Швецию и Финляндию? Но он, не пускаясь в дальнейшие объяснения, поехал в Швецию закупать строевой лес.

Затем он объехал Швейцарию, Австрию и Германию и вербовал в высших технических школах молодых людей, заканчивавших свои курсы.

Шесть недель спустя у него уже была в Яффе своя контора, около сотни архитекторов и чертежников, из которых некоторые вскоре выделились своими исключительными способностями. Слух о неожиданном спросе на еврейских техников быстро распространился, благодаря студенческим союзам, по всем высше-учебным заведениям Старого и Нового света. Перспектива свободного применения своих знаний и сил окрыляла рвением еврейскую молодежь. Восторженная мечта о содействии великому делу возрождения родного народа утраивала их энергию, и они поражали профессоров своими быстрыми успехами.

Лес, который Штейнек закупил в Швеции и Финляндии, и партии железа, заказанного в Австрии и Германии, Рюбенц немедленно отправил в Палестину. Этот человек проявил изумительную находчивость и практичность. Он пользовался самыми неожиданными обстоятельствами, чтобы дешево доставить материалы, пользовался испанскими, греческими, северо-американскими судами, и казалось, что он увлекается своим экспедиционным делом, как спортом каким-то. Иной раз он отправлял груз с пароходом, уходившим Бог знает куда, чуть ли не в кругосветное путешествие, но к назначенному сроку необходимый материал всегда был на месте.

Рюбенцу же принадлежит мысль о соглашении с крупными торговыми домами Англии, Франции и Германии. В этих магазинах имелись массы залежалого товара и владетели их, конечно, рады были возможности сбыть их. Для нас же это было значительным облегчением, так как избавляло нас от необходимости заботиться о первых потребностях наших переселенцев, Дела предвиделось много, и экономия времени была для нас существенным вопросом. Поставка кроватей, столов, шкафов, матрацев, подушек, одеял, тарелок, горшков, белья, платьев, обуви – была для нас слишком сложной задачей и мы предоставили ее конкурирующим крупным предпринимателям, которые желали извлечь выгоду из этого дела. Конечно, они не ждали большой наживы от бедных переселенцев. И притом, последние могли покупать необходимые для первого обзаведения вещи только на выплату. Но Новая

Община дала им обеспечение, обязавшись вычитывать известную часть из жалованья служащих и рабочих для уплаты их долгов. Затем наш финансовый комитет тогда только подписал договор с этими торговыми домами, когда они представили обязательный для всех точный и подробный прейскурант.

Таким образом, устранена была, возможность эксплуатации бедных людей, и торговые дома без всякого риска делали огромные обороты. В истории не было еще примера, когда бы поставщики с такой вероятностью могли вычислить количество товара и свои доходы. Несмотря на широкие размеры поставки, конкуренция не прекращалась и вее предметы дешевели. В том случае, если бы какие-либо магазины нарушили условие и повысили бы цены сверх установленной нормы, мы сложили бы с себя заботы об уплате долгов. Они жестоко поплатились бы за такую попытку.

В то время, как во всех странах европейские общины выбирали лучших своих членов, английские, немецкие и французские фирмы основывали свои отделения в Хайфе, Яффе, Иерихоне и у врат Иерусалима. Туземное население о изумлением глазело на заморские вещи, выставленные в магазинах. Старики неодобрительно качали головами, но магазины, тем не менее, осаждались покупателями, и весть о новых базарах быстро распространилась по Востоку до Дамаска и Алеппо, до Багдада и Персидского залива. Торговля закипела. В виду блестящих результатов, которые дали уже первые месяцы, большие фирмы стали производить наиболее ходкие товары тут же в Палестине; он много выгадывали таким путем, так как местное производство исключало транспортные расходы.

Это было начало нынешней цветущей промышленности. Позднее меня упрекали в том, что я покровительствовал обогащению предпринимателей. Меня за это и в газетах бранили. Но я к этому был совершенно равнодушен. Иначе повести дела нельзя было, и на всякое чиханье не наздравствуешься. Гораздо важнее было, по-моему, установить такой порядок вещей, при котором каждый чиновник Новой Общины не получал бы ничего, сверх положенного ему жалованья. И в этом я был беспощаден. Всем известно, что я тоже состояния себе не составил. Но обогащение частных предпринимателей могло только послужить нашим интересам. Деньги – великая приманка для людей. Я не отрицаю идеальных побуждений человеческих, но и материальные слишком значительны и с ними нельзя не считаться.

После отъезда Штейнека я занялся планами уже покойного ныне, незабвенного Фишера. Его проекты улиц, водоснабжения, железных дорог, каналов и гаваней – были прямо классические. Тогда же он представил мне проект канала от Средиземного до Мертвого моря и остроумной эксплуатации разницы уровня морей. Один швейцарский инженер, христианин, увлекшийся сионизмом и перешедший в еврейство, был его ближайшим помощником. Великолепные географические карты английского генерального штаба, особенно карты Палестины, изданные Армстронгом, сослужили нам неоценимую службу. В то же время я поднял вопрос об основании первых железнодорожных обществ. Жалкая Яффо-Иерусалимская дорога, конечно, не могла удовлетворить нашим потребностям. Первым делом мы заручились концессией на береговую линию от Яффы на юг – в Порт-Санд, на север – в Хайфу, Тир, Сидон и до самого Дамаска. Затем мы наметили ветвь в Иерусалим, Иорданскую дорогу с западными и восточными ответвлениями у Генисаретокого озера, Ливанские дороги. Капиталы собраны были Варшавским в Америке и Леонкиным в России. Мне пришлось воевать с дирекцией из-за гарантий. Меня объявили, было, безумцем, так как я предложил гарантировать доходность линий. Но я настоял на своем, и в расчете своем не ошибся, как всем известно теперь. Мы быстро проводили одну дорогу за другой, и в настоящее время они все уже перешли в собственность Новой Общины.

Одним из вопросов первой важности была также закупка рабочего скота. В мою программу входило устройство сельского хозяйства в очень широких размерах. Планы Браунштейна о покупке скота в Австрии и транспорте в Палестину не улыбались мне. Гораздо симпатичнее была мне мысль привести скот из Египта. Но и это связано было с очень большими затруднениями. В течение первых недель я не мог уехать из Египта. Но, узнав, что в Германии появились новые электрические плуги, я немедленно отправился туда. И как только увидел эти плуги, пришел в неописуемый восторг, закупил весь имевшийся у фабрики запас и заказал еще несколько партий. Я считаю электрический плуг самым ценным подарком, который сделал человечеству девятнадцатый век. Не могу забыть до сих пор моей встречи с Браунштейном, когда я вернулся из Германии. Я был вне себя от радости и едва лишь увидел его, говорю ему: «Вы теперь лишний, нам не надо уже быков». – Он растерялся, бедняга. И я только по смеху присутствующих при этой сцене понял, что сказал неловкость, и извинился перед ним.

Но мои слова, конечно, сказаны были в пылу радостного увлечения. Услуги Браунштейна и теперь еще были нужны. Предстояла еще закупка лошадей, коров, овец, домашней птицы и всевозможного корма. И я отправил опять Браунштейна в Голландию, Швецию и Венгрию с полномочием покупать самый лучший дорогой скот.

Вместо волов нам нужно было позаботиться об угле для плугов. Но это уже касалось Рюбенца. Тогда азиатский уголь не был так доступен, как теперь. Рюбенц по телеграфу заказал уголь в Англии, и в двадцать четыре часа он с этим вопросом покончил. Теперь нам и уголь уже не нужен. И локомобиль, который стоит с краю поля, для нас уже остаток старины. В то время еще не было у нас водяной силы – канала Мертвого моря. Теперь же, путем проволок, проведена к плугам сила Иорданских вод, – канала, отведенного от Мертвого моря, Ливанских и Гермонских озер.

Это были в общих чертах первые мои…

Тут профессор Штейнек шумно попросил слова. Давид закрыл фонограф.

– Я хочу сказать несколько слов, – сказал он. – Это скорее литературное, мало относящееся к делу замечание, и я прошу на меня не пенять. Знаете, что мы слушали сейчас? Новую Хад-Гадью. Вы понимаете?

Из присутствующих только один Кингскурт не понял профессора и ему объяснили его слова.

Хад-Гадья, овечка – это последняя полушутливая, полу-философская история в книге, которая читается за пасхальной трапезой. Кошка съедает ягненка, собака разрывает кошку, палка убивает собаку, огонь пожирает палку, вода гасит огонь, вол выпивает воду, мясник умерщвляет вола, ангел смерти уводит мясника, и всеми правит Бог, начиная от ангела смерти и кончая маленьким ягненочком.

– Тоже – сказал профессор, – и с этой водяной силой. Волов вытесняет уголь, уголь выгесняет вода… И старый Литвак благоговейно повторил:

– И всеми правит Бог, начиная от ангела смерти и кончая ягненочком.

IV

Уже было поздно. Слушатели устали и единодушно решили дальнейшую повесть фонографа отложить до следующего дня. Гости разошлись. Была светлая лунная ночь.

Дорога от виллы старых Литваков к отелю лежала вдоль озера. Кингскурт шел рядом с профессором Штейнеком и предлагал ему вопрос за вопросом. История этого великого переворота в судьбе еврейского народа увлекала его, хотя он при всяком удобном случае подчеркивал, что его интересует, главным образом, только широкое применение культуры старого и нового света. Самая же судьба людей, будь то евреи, христиане или язычники, его нисколько не занимает. Он был и остается человеконенавистником и заботы о ближнем считает величайшей глупостью. Но это переселение евреев ему нравится, как весьма любопытное, массовое, идейное предприятие. И он ждет с нетерпением продолжения фонографической повести. Остальные гости шли парами и группами и оживленно болтали между собой. Сарра, жена Давида Литвака, шла с Фридрихом, который был задумчив, рассеян и невпопад отвечал своей милой спутнице. Она заметила его рассеянность и стала подтрунивать над ним. Тогда он очнулся и сказал:

– Какая ночь! Глядите, как дробится лунный свет на Генисаретском озере! Сказкой веет от этой волшебной ночи – и это действительность! И я мог бы спросить: «Чем отличается эта ночь от других ночей?» – Я понимаю – свободой, в которой человек становится человеком… Ах, фрау Литвак, если бы и я… если бы и я мог внести в это дело лепту своего труда!..

– Почему же вам этого не сделать?

– Это невозможно. Кингскурт скоро уедет.

– Ну что там, – ответила она, смеясь. – Это мы устроим. Вы оба нам принадлежите. Вы – как спаситель нашей семьи, он – как ваш друг. Нет, нет, доктора Левенберга мы отсюда не выпустим, а этого старого ворчуна я постараюсь привязать к Палестине любопытными цепями.

Фридрих расхохотался:

– Да вы никак его женить замышляете?

– Что же, если бы я задумала, я б это устроила. Я б его женила, например, на мистрисс Готланд или на Мириам.

– Ну в отношении старика это шутка несколько злая…

– Мужчина, – серьезно ответила она, – никогда не бывает слишком стар для брака. Это преимущество всегда останется за вами. Впрочем, вашего мистера Кингскурта я удержу другими любовными цепями. Он без ума от моего Фрица.

– Меня это нисколько не удивляет, потому что другого такого Фрица нет. Это, ведь, необыкновенный ребенок.

Фридрих с улыбкой слушал ее наивный панегирик Фрицу и поддакивал ей:

– Конечно, конечно, – удивительный мальчик.

– Он не только красив, – продолжала она, – он и умен, и ласков, и послушен. И вы полагаете, что если я часто буду оставлять Кингскурта с Фрицом, он не привяжется к нему всем сердцем. Увидите, он не в силах будет расстаться с ним и, конечно, не уедет отсюда!

Фридриха трогали до глубины души откровенные материнские восторги этой, обыкновенно очень скромной, умной и тактичной женщины. Но сынишка ее в действительности был премилое создание, и мать, в сущности, даже и не преувеличивала влияние его чар на старого ворчуна. На следующее же утро Фридрих, заглянув случайно в детскую, увидел такую картину: старик полз по полу на четвереньках, а малыш сидел верхом на его спине.

– Он будет кавалерист, отличный кавалерист! – смущенно говорил он, вставая с помощью Фридриха на ноги. – А теперь ступай к своей няне, или я с тобой посчитаюсь, пострел ты этакий!

Но он предпослал своей угрозе такую нежную, милую улыбку, что Фриц только весело взвизгнул и крепко обвил ручонками его колени. Мальчуган не подозревал, что он имеет дело с ярым человеконенавистником, и беспечно отдавал ему всю нежность своего маленького сердца. Когда его хотели послать в гости к старикам, и Кингскурт оставался в отеле, он поднял такой рев, что матери пришлось просить старика сжалиться над ребенком.

Кингскурт с напускным неудовольствием уступил просьбам матери, что-то ворчал, но когда Фриц при виде его просветлел, он не мог дольше выдерживать роль я радостно рассмеялся.

Давид и Сара вышли из дому вслед за ним и видели, как старик, шагая за спиною няни, дурачился и смешил мальчика, который подпрыгивал и вскрикивал: «Отто! Отто!»

Пока Фридрих бодрствовал, старый «Отто» ни делать ничего не мог, ни с кем-либо говорить. И лишь когда маленький деспот уснул, он заявил о своем желании услышать продолжение доклада Иоэ Леви. На этот раз слушателей было меньше. Мистрисс Готланд, стоявшая во главе общины сестер милосердия, была у больного. Священник из Сефориса еще утром вернулся домой. Патер Игнатий тоже не был свободен в этот день. Братья Штейнеки должны были придти поздней. Давид распорядился, чтобы фонограф перенесли в гостиную, примыкавшую к комнате больной матери. Ей было немного лучше, и кресло ее выкатили в гостиную. Она сидела и слушала с грустной улыбкой на восковом лице. У ног ее, на низеньком пуфе сидела Мириам, и ласково гладила ее руку. Старый Литвак и Кингскурт удобно уселись в широкие мягкие кресла. Решид-бей помог Давиду установить фонограф, и оба заняли места за столом. Мистер Гопкинс и Фридрих примостились на маленьком диванчике в углу. Отсюда Фридрих видел перед собою изящную фигуру Мириам, ласкавшую глаз красотою линий, а дальше, в окна – волнистые очертания холмов, громоздившихся над блестящим озером.

Давид вставил валик, и голос Иоэ Леви начал опять с той фразы, на которой он остановился накануне:

«Таковы, в общих чертах, первые мои начинания.

Машина была пущена в ход. Алладино сообщал о покупке земель самые благоприятные сведения. Штейнек писал, что в марте он откроет кирпичный завод новейшей системы и цементную фабрику. Варшавский и Леонкин извещали, что в еврейских общинах России и Америки бодрое настроение растет. Броунштейн и Кон тем временем запасались семенами и скупали рабочий скот.

«Надо было подумать также о том, как привлечь в Палестину, кроме неимущих бедствующих масс, и высшие, в экономическом отношении, слои еврейства.

Этих – трудовая помощь или непосредственная денежная поддержка не могли прельщать. Для них надо было придумать другую приманку. Я воспользовался идеей египетского хедива, Измаила. Каждый, кто брался выстроить дом стоимостью не менее тридцати тысяч франков, получал данный участок земли в полную собственность. Тоже сделал и я, но выговорив обратный переход земельной собственности к общине пятьдесят лет спустя. Египет обязан своим прелестным Каиром только остроумной мысли хедива. Как только идея льготы распространена была нашими доверенными, со всех концов света стали поступать в нашу лондонскую контору заявления о желании строиться. Главный секретарь Вельмер, вместе с главным инженером Фишером, выработали строительный устав. Планы Хайфы, Яффы, Тибериады и других городов утверждены были дирекцией еще до отъезда Штейнека. Архитектор наш представил и несколько типов изящных изданий. Мы эти планы вместе с прейскурантами разослали во множестве экземпляров во все страны, всем изъявлявшим о желании основаться в Палестине. Впрочем, планы эти ни к чему их не обязывали. Они по ним могли во всяком случае, получить представление о том, что и за какие деньги можно выстроить. Первое распределение земельных участков должно было состояться весною, 21-го марта. При чем должны были быть удовлетворены заявления, поступившие только до первого марта. Главным условием такого договора было вступление приобретавшего землю членом в общую артель наших иммигрантов и взнос в кассу Новой Общины третьей части стоимости постройки наличными деньгами или ценными бумагами. Если он сам не мог явиться к этому дню в Палестину, то он должен был указать представителя своих интересов. Взнос мог быть возвращен, как только начата будет постройка. Земельные участки распределял комитет, выбранный прибывшими в Палестину и желавшими строиться из своей же среды. Некоторые приобретали землю группами, и таким отдавалось предпочтение перед отдельными личностями, так как первые брали на себя более значительные обязательства, как проведение улиц, дорог, канализация, освещение, водоснабжение. На случай всяких недоразумений и протестов со стороны иммигрантов, учреждено было бюро из пятидесяти юристов и молодых кандидатов прав из разных стран. Нам нужно было такое космополитическое бюро еще в виду обильной корреспонденции, которая велась на всех языках.

«Самой главной частью корреспонденции были сведения, которые приходилось сообщать разным предпринимателям и крупным промышленникам. Юридическое отделение Цельнера работало рука об руку о техническим департаментом Фишера. Мы напечатали в газетах всех стран, что предприниматели, пожелавшие основать с некоторым капиталом какое-либо предприятие в одной приморской стране, получат самые подробные справки насчет условий производства и сбыта, советы, указания и даже машины в кредит. Каждая почта привозила нам вороха писем. Первое время ответы были несложные, так как большинство писем заключало только вопросы о географическом положении страны… Но вскоре из многих тысяч корреспондентов выделилось несколько сот серьезных дельцов. Среди них были не только евреи. Вначале евреев вовсе не было, а преимущественно протестантские немцы и англичане, так как они – самые сильные и самые смелые колониальные предприниматели в мире. Вопроса о национальности или вероисповедании для нас в данном случае не существовало. Мы шли навстречу каждому, изъявлявшему желание трудиться в стране израильской. Техническое бюро и справочная контора немедленно и добросовестно отвечали на все запросы.

«Разумеется, и мы собирали сведения насчет тех лиц, с которыми мы решались войти в какие-либо соглашения. Предприниматели, обращавшиеся в нам, избегали рискованных попыток.

«Они узнавали от нас, на каких пунктах существует или предвидится сильная конкуренция. В интересах нашей Новой Общины было, чтобы все предприятия, которые затевались в нашей стране, удавались. Поэтому мы оказывали свободным предпринимателям такую поддержку, точно они радели о наших интересах. Из этих запросов и ответов создалась целая статистика, которой мы очень многим обязаны. Благодаря ей, мы достигли теперешнего экономического состояния – свободы промышленности без перепроизводства, и благоустройства без гнета и принудительных мер.

«Когда я наладил это дело и много других первой важности, я затеял одну преинтересную штуку…»

В это мгновенье больная фрау Литвак сделала знак сыну. Давид тотчас же остановил фонограф и подбежал к матери. Она устала и хотела лечь. Давид и Мириам с заботливой осторожностью выкатили ее кресло в смежную комнату.

V

Давид скоро вернулся и спросил друзей: желательно ли им слушать продолжение повести. Все ответили утвердительно. Он опять завел фонограф, и невидимый Иоэ Леви опять заговорил: