Что делать?

Что делать?

Все эти и подобные им издержки позволяют отнести замещающую миграцию к той разновидности «лекарств», которые «хуже самой болезни». Нам необходимо не «исправление отдельных недостатков», а коренная смена вех в миграционной политике. Она нуждается в глубоких изменениях, которые бы, с одной стороны, позволили существенно облегчить наем квалифицированных мигрантов из развитых и/или культурно близких стран, а с другой, ужесточить въездной барьер для тех категорий иммигрантов, которые характеризуются низкой социально-профессиональной квалификацией и высокой культурной дистанцией по отношению к принимающему обществу. Изменения должны коснуться и политики в сфере гражданства. Какими должны быть основные приоритеты национально ответственной миграционной политики? Попробуем перечислить некоторые из них.

1. Совершенствование механизмов репатриации. Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации до 2025 года провозглашает «дифференцированный подход к регулированию миграционных потоков в зависимости от целей и сроков пребывания, социально-демографических и профессионально-квалификационных характеристик мигрантов». Четкие критерии этой дифференциации в концепции отсутствуют и в целом недостаточно проработаны на практике. При этом как в теории, так и на практике в их числе заведомо отсутствуют этнокультурные показатели, критически важные с точки зрения характера миграции и ее последствий для принимающего общества.

Программа переселения соотечественников, стартовавшая в 2006 году, казалось бы, была призвана восполнить этот пробел, однако не выполнила этой роли. Причем не только в силу количественных (в 2006–2012 годах ею воспользовалось порядка 125,5 тысячи соотечественников), но и в силу качественных показателей. Понятие соотечественника в российском законодательстве определено крайне широко (в частности, к категории «соотечественников за рубежом», по закону, относятся «лица, состоявшие в гражданстве СССР, проживающие в государствах, входивших в состав СССР»), поэтому оно не обеспечивает и, вероятно, не призвано обеспечивать четкой этнокультурной дифференциации. Об этом говорят и текущие результаты программы – славянское население составляет лишь около 52 % поддержанных ею переселенцев.

В 90-е годы наблюдалась значительная возвратная миграция русских из бывших республик СССР. Однако российское законодательство не обеспечивало и не обеспечивает им никаких преимуществ в обретении гражданства. Немало русских переселенцев, в том числе вынужденных, до сих пор не могут получить российский паспорт. Это в корне противоречит международному опыту «разделенных наций», в положении которой русские оказались после распада СССР. Масштабные программы этнической репатриации, принятые в Германии, Израиле, Венгрии, Польше, Казахстане и ряде других стран, не стали примером и ориентиром для Российской Федерации.

В качестве причины, как правило, упоминается недопустимость «дискриминации» по этническому признаку и отсутствие операциональных критериев этнической принадлежности, которыми могло бы оперировать государство. Оба довода представляются несостоятельными.

Недопустимо ограничивать базовые права граждан по этнической принадлежности, но кооптировать новых граждан по этнической принадлежности – вполне допустимо и естественно. Это характерно не только для классических национальных государств, но и для иммигрантских обществ (так, на протяжении последней трети XIX и большей части XX века в США действовал барьер по отношению к иммиграции из азиатских стран, количество иммигрантов Южной и Восточной Европы в определенные периоды жестко квотировалось, Австралия вплоть до 70-х годов практически не допускала иммиграции из «неевропейских» стран).

Что же касается критериев определения этнической принадлежности, то можно было бы отметить, что перечисленные выше государства вполне справляются с этой задачей. Как, кстати, и сама РФ, где применяются льготы по признаку этнического происхождения (в отношении коренных малочисленных народов). Кроме того, в отличие от Германии, Казахстана, Израиля и большинства других государств, практикующих этническую репатриацию, постсоветской России был и остается доступен лингвистический критерий этнического отбора мигрантов – владение русским языком как родным, или первым языком, усваиваемым непосредственно в детстве.

Этот критерий обеспечивает оптимальную выборку с точки зрения этнической совместимости с принимающим обществом (существуют лишь отдельные крайне малочисленные когорты потенциальных репатриантов, к которым он не применим – например, потомки «белой эмиграции», но в данном случае для закрепления льгот по натурализации мог бы быть принят отдельный акт, условно, об «историческом примирении»).

Использование этого критерия сделало бы объектом льготной натурализации не только тех, кто записан «русскими» в переписях постсоветских государств (где стремятся к завышению доли титульного населения), но и, например, массовую когорту русскоязычного населения Украины. Следует отметить, что, учитывая жесткую линию Украины на исключение двойного гражданства, льготный режим натурализации может коснуться лишь тех, кто готов к «сжиганию мостов» и переселению на постоянное место жительства. Таковых будет меньшинство. Большинству же русских и русскоязычных украинцев Россия должна предложить не «билет в одну сторону», а максимальное облегчение трансграничных контактов – и формирование двойной лояльности. Инструмент вполне очевиден и может быть заимствован из международного опыта. Польша решает на Украине аналогичную проблему за счет так называемой «карты поляка» – документа, дающего его обладателю определенный пакет миграционных преференций и внутренних прав, аналогичных гражданским, но не подразумевающих формального вступления в гражданство. Аналогичный документ распространялся и Венгрией среди зарубежных соотечественников.

«Карта русского» (с несколько иными, чем в «польском» случае, критериями получения – учитывая уже упомянутую решающую роль лингвистического критерия для «русского мира», и бо?льшим объемом предоставляемых прав, учитывая, что Польша, в отличие от нас, связана с ЕС общей визовой политикой и иными обязательствами) может стать важным дополнением к упрощенному режиму предоставления гражданства для русскоязычной части Украины.

Таким образом, в сфере совершенствования механизмов репатриации представляются необходимыми следующие меры.

? Законодательная корректировка понятия «соотечественника» и привязанных к ней программ. В эту категорию должны попадать русские (по критерию происхождения и/или лингвистическому критерию – владение русским языком как родным/первым языком) и представители иных коренных народов России, говорящие по-русски и причастные к русской культуре.

? Расширение спектра прав и возможностей, предоставляемых программой переселения соотечественников. Сужая круг «соотечественников» (до реальных носителей титульной культуры), необходимо одновременно отказаться от региональных ограничений, обусловливающих участие в программе переселения, и расширить набор предоставляемых прав и возможностей до уровня, сопоставимого (с поправкой на среднедушевой доход в стране) с льготами, предоставляемыми репатриантам в Германии и Израиле.

? Законодательная корректировка понятия «носителя русского языка» (не просто владение русским языком и его «повседневное использование», но полный перечень существующих в лингвистике критериев носителя языка – усвоение в раннем детстве, интуитивное и спонтанное понимание речи, коммуникативная компетентность, отсутствие акцента и т. д.) и соответствующее ужесточение лингвистического фильтра, применяемого в процедуре упрощенного получения гражданства; корректировка процедуры определения статуса носителей русского языка в сторону профессионализации оценки (основу комиссий должны составлять лингвисты, а не чиновники ФМС) и формализации требований.

? Распространение возможностей упрощенного приобретения гражданства РФ на русскоязычных граждан Украины.

? Обеспечение возможности «воссоединения с Родиной» в том числе и без переселения на постоянное место жительства – введение института «карты русского» для соотечественников за рубежом, и прежде всего на Украине.

2. Резкое повышение барьера натурализации для этнических мигрантов. На состоявшемся в октябре 2014 года Совете по межнациональным отношениям ФМС Константин Ромодановский заявил, что в 2002–2013 годах обладателями российских паспортов стали более 2,5 млн выходцев из бывших союзных республик, при этом две трети из них являлись представителями титульных народов стран исхода. По оценкам экспертов, большая часть натурализующихся мигрантов получает гражданство по упрощенной схеме.

Доступность натурализации для широких когорт этнических мигрантов может привести к тому, что мы минуем ту точку невозврата, которая в свое время была пройдена в странах Западной Европы. Вчерашние гастарбайтеры и их потомки станут полноправными гражданами страны, серьезно меняя ее этнический баланс и социальный облик. В случае с выходцами из близких в культурном / цивилизационном отношении стран это не создавало больших проблем в Европе и вряд ли создаст их у нас. Но в случае с этническими мигрантами из аграрных исламских регионов, переживающих болезненный процесс распада традиционного общества, это будет чревато повышенными рисками. Как правило, для этнических групп с высоким уровнем внутриобщинных связей приобретение гражданства не создает лояльности к стране пребывания, но лишь повышает требовательность к ней. Именно из числа «новых граждан», уже не опасающихся за свой статус в РФ, будет рекрутироваться актив криминальных сетей, исламистских сообществ и этнических бунтов. В среднесрочной и долгосрочной перспективе риски, связанные с «новыми гражданами», существенно выше, чем с так называемыми «нелегалами». Тем более что их уже невозможно будет снижать средствами миграционной политики (через контроль въезда и пребывания на территории страны).

В этой связи необходимо радикальное повышение барьера натурализации для иностранных граждан, не являющихся репатриантами («соотечественниками» в указанном выше узком смысле слова). Достичь этого можно следующими средствами.

? Высокий лингвистический барьер. Учитывая особую роль русского языка как интегрирующего фактора и одновременно его высокую распространенность на постсоветском пространстве, России – в ряду базовых условий приобретения гражданства (на «общих условиях», т. е. помимо случаев репатриации, о которых шла речь выше, и предоставления гражданства за особые заслуги) – необходимо выставить более высокую планку по знанию языка страны, нежели это делают Латвия и Эстония.

? Высокий ценз оседлости. Естественный способ защитить институт гражданства/подданства в условиях интенсивной внешней миграции – определить высокие требования к срокам законного пребывания на территории страны. Так, в Объединенных Арабских Эмиратах иностранные граждане арабского происхождения должны прожить в стране не менее семи лет, прежде чем претендовать на получение гражданства, иные иностранные граждане – не менее 30 лет. В России этот ценз должен быть сопоставимым. Например – проживание в стране не менее десяти лет на основании вида на жительство, а до получения вида на жительство – ещё не менее пяти лет на условиях легальной занятости и законопослушности.

? Высокий порог аккультурации (знание истории страны, основ культуры и правовой системы, которое должно проверяться в ходе формализованного и детализированного теста, включающего в себя как устную, так и письменную часть).

? Высокий ценз социальной интеграции. В США или Франции, примеры которых были рассмотрены выше, право на первоочередное получение гражданства имеют носители высоких образовательных и профессиональных компетенций, высокого уровня доходов и инвестиционных возможностей, признанных достижений в тех или иных видах профессиональной/творческой деятельности. В РФ получение гражданства в упрощенном порядке зачастую не требует ни высокого уровня образования и профессиональной квалификации, ни высокого уровня доходов, ни каких-либо достижений. По меньшей мере, необходимо повышать требования к соискателю российского гражданства с точки зрения уровня образования и дохода.

? Высокий инвестиционный ценз – в случае так называемого «инвестиционного гражданства», то есть принятого в ряде стран механизма получения гражданства через инвестиции в экономику (в США соискатель «инвестиционного гражданства» должен вложить в экономику не менее $1 млн или не менее $500 тыс. в особые сферы занятости – сельскую местность, регионы с высокой безработицей и т. д.). Должен также действовать запрет на вывод этих средств на протяжении нескольких лет. Предлагаемые сегодня от имени ФМС варианты «инвестиционного гражданства» неприемлемы, так как они предполагают «инвестирование» сумм, незначительных по мировым меркам, и право их немедленного вывода из экономики сразу после получения гражданства.

Кроме того, для предотвращения рисков, связанных с растущей когортой не ассимилированных «новых граждан», необходимы:

? денонсация соглашения об упрощенном порядке приобретения гражданства с Киргизией;

? проверка миграционной истории с 1991 года иммигрантов по социальным (религиозные экстремисты, участники ОПГ и т. д.) и территориальным группам риска (мегаполисы, нефтегазовые регионы, районы с вооружением ОМП, пограничные регионы) с возможностью отзыва недобросовестно приобретенного гражданства;

? минимизация применения «права почвы» как основания натурализации (в действующем законодательстве его применение справедливо ограничивается исключительными случаями, но периодически возникают предложения расширить сферу его применения);

? принесение и подписание клятвы верности России и отказа от лояльности любому другому иностранному правительству как необходимое условие натурализации. Аналогичная процедура существует в США, где принимающий гражданство заявляет: «Настоящим я клятвенно заверяю, что я абсолютно и полностью отрекаюсь от верности и преданности любому иностранному монарху, властителю, государству или суверенной власти, подданным или гражданином которого я являлся до этого дня; что я буду поддерживать и защищать Конституцию и законы Соединенных Штатов Америки от всех врагов, внешних и внутренних…»;

? обеспечение механизмов лишения гражданства, приобретенного в порядке натурализации, в случае совершения действий, несовместимых с принесенной гражданской присягой (при необходимости – принятие соответствующих поправок в Конституцию РФ).

В целом в основе политики натурализации должно лежать признание того факта, что паспорт – это документ, удостоверяющий принадлежность индивида к нации, стать членом которой можно только в случае глубокого освоения стержневой для нее культуры. Практическое воплощение этих принципов будет способствовать поддержанию ценности института гражданства и должного уровня интеграции гражданской общности даже в условиях повышенного иммиграционного давления.

3. Защита национального рынка труда и обеспечение социальных прав мигрантов. Система миграционного регулирования в России имеет два важных недостатка.

? Низкий уровень реальной защиты национального рынка труда. Декларируя приоритет российских граждан на рынке труда, государство его не обеспечивает и даже создает дополнительные конкурентные преимущества на рынке труда иностранным работникам (общая фискальная нагрузка на труд мигранта оказывается ниже, чем на труд гражданина РФ).

? Низкий уровень стандартов, определяющих социальные права трудовых мигрантов и обязанности работодателя в этой сфере.

Очевидно, что эти две проблемы тесно связаны. Чем хуже обстоят дела с социальными стандартами труда мигрантов, тем выше вероятность массовой низкоквалифицированной внешней миграции и, соответственно, тем ниже уровень защиты национального рынка труда.

Некоторые инициативы, реализованные в последнее время, будут способствовать выправлению этой диспропорции. В их числе:

? поправки в законодательство, обязывающие работодателя платить страховые взносы в Пенсионный фонд России за трудовых мигрантов с первого дня трудоустройства (в настоящий момент взносы за мигрантов платятся только в том случае, если они работают у работодателя в общей сложности в течение шести месяцев в год, что позволяет предпринимателям уходить от фактической уплаты взносов);

? введение системы патентов как основного механизма доступа на национальный рынок труда (покупка патента трудовым мигрантом призвана компенсировать – хотя на практике лишь частично – то, что де-факто «не доплачивает» работодатель в виде налоговых и социальных отчислений при найме внешних трудовых мигрантов);

? введение обязательства мигрантов по покупке полиса добровольного медицинского страхования (полис должен действовать не менее 90 дней, что совпадает с максимальным сроком пребывания при въезде в РФ без визы).

В числе выдвинутых на разных уровнях, но не получивших развития инициатив такого рода можно отметить:

? запрет на прием в детские сады и школы детей мигрантов в том случае, если их родители не платят налоги в России (в Нижнюю палату внесен соответствующий законопроект);

? внедрение законодательных норм, устанавливающих верхнюю планку для общего количества человек, которых разрешено регистрировать на единицу жилой площади (широко обсуждавшийся закон о «резиновых квартирах» пресекает «фиктивную регистрацию», но никак не препятствуют превращению квартир в обычных жилых домах в общежития для мигрантов) и ограничивающих возможность регистрации мигрантов в нежилых помещениях (сегодня такая возможность у работодателей есть);

? запрет на найм иностранцев для компаний, не в полном объеме выплачивающих заработную плату мигрантам (инициатива Департамента труда и занятости населения мэрии Москвы, призванная, в частности, пресечь найм низкоквалифицированных сотрудников под видом высококвалифицированных);

? введение минимальной оплаты труда для мигрантов (предложение спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко);

? обязательство работодателя, принявшего на работу иностранцев с нарушениями трудового/миграционного законодательства, нести расходы, связанные с административным выдворением или депортацией мигранта за пределы РФ.

Роль общего регулирования внутреннего рынка труда как миграционного «фильтра» повышается в связи с вероятным присоединением к ЕАС одного из государств-доноров миграции – Республики Кыргызстан. Если это (ошибочное, на наш взгляд) решение будет реализовано, то, по сути, единственным инструментом сдерживания низкоквалифицированной трудовой миграции из республики станут общие, неизбирательные меры воздействия на рынок труда. При надлежащей настройке они тоже могут иметь определенный эффект.

В числе возможных сдерживающих низкоквалифицированную трудовую миграцию неселективных мер:

? установление минимального уровня оплаты труда, дифференцированного по отраслям и регионам;

? установление (по регионам, предприятиям) индикативных показателей, характеризующих уровень производительности и эффективности труда для снижения трудоемкости отраслей, наиболее широко использующих труд внешних мигрантов;

? введение нормативов по обеспечению жильем внутренних и внешних мигрантов и т. д.

Введение так называемого «корпоративного патента» (в дополнение к уже действующим патентам для работы у физических лиц) де-факто отменяет в России такой важный механизм защиты национального рынка труда, как система квот. Следует признать справедливой критику действия этой системы в России за ее низкую эффективность. Тем не менее квотирование применяется во многих развитых странах и в нашем случае оно представляется особенно важным как инструмент воздействия на миграционную политику со стороны регионов.

Обеспечить такой механизм воздействия можно и при переходе к системе патентов. Речь должна идти не только о дифференциации стоимости, но и о квотировании числа выдаваемых патентов по регионам. Неся основные социальные издержки неконтролируемой и избыточной внешней миграции, регионы должны иметь прозрачные и действенные механизмы воздействия на миграционную ситуацию.

4. Визовый режим и позитивная селекция трудовой миграции. В российском миграционном законодательстве действуют меры льготирования квалифицированных и высококвалифицированных специалистов. Однако режим «легализации» в случае квалифицированных и высококвалифицированных работников из «визовых» стран «богатого Севера» все равно остается существенно более затрудненным, чем в случае низкоквалифицированных работников из «безвизовых» стран постсоветского «бедного Юга». Последние имеют возможность фактически бесконтрольно въезжать в страну – и лишь затем решать проблему занятости и легализации своего пребывания в ней. В этой ситуации позитивная дифференциация внешней трудовой миграции представляется невозможной.

По опыту развитых государств, основными инструментами дифференциации миграционных потоков выступают:

? балльная система, подходящая к отбору потенциальных иммигрантов на основе балльного теста, система критериев которого ориентирована, как правило, на долгосрочные задачи развития человеческого капитала (Канада, Австралия, Дания и др.);

? система заявок от работодателей, ориентированных на текущие потребности рынка труда и привлекающих в страну конкретных иностранных граждан под свою ответственность и под контролем регулирующих органов государства (США, Швеция, Испания и др.).

В ряде стран применяются элементы и той и другой системы, в России же не действует ни одна из них. Сбор заявок от работодателей в рамках отменяемой ныне системы квотирования не решал задач позитивной селекции миграционного потока, поскольку в заявках фигурировало прогнозируемое число привлекаемых иностранцев, а не конкретные приглашаемые предприятием соискатели, по которым могло бы приниматься положительное или отрицательное решение.

Возможность введения балльной системы в РФ обсуждается сегодня с подачи ФМС и является одной из рекомендаций некоторых программных документов в сфере миграционной политики. Однако это довольно сложная система селекции, требующая развитой и качественной регуляторной среды. Она в большей мере отвечает задачам более высокой иммиграционной ступени – например, выдачи вида на жительство (в предложении ФМС – разрешений на временное проживание), чем регулированию первичного трудоустройства. В некоторых странах (Великобритания, Дания) она используется и для первоначального привлечения иммигрантов на временной основе. Однако в этом случае она требует – точно так же, как система заявок от работодателей, – такого инструмента, как временные трудовые визы различных видов. Именно этот механизм является основой дифференциации миграционных потоков, по каким бы принципам и критериям она ни проводилась.

В странах, ориентированных на первичное привлечение мигрантов через балльную систему, соискатели рабочей визы могут получить ее непосредственно в случае успешного прохождения балльного теста. В странах, ориентированных на систему заявок от работодателей (наиболее показателен пример США), работник должен заключить трудовой договор с работодателем, работодатель должен направить петицию властям о привлечении иностранной рабочей силы. Лишь затем, в случае удовлетворения этой петиции, работник может обратиться в посольство или консульство с заявлением о получении трудовой визы (в которой даже на этом этапе может быть отказано).

Позитивная селекция миграционного потока в РФ также возможна лишь в том случае, если въезд на территорию страны для наиболее массовых и «проблемных» категорий (в профессиональном и социокультурном отношении) трудовых мигрантов будет требовать предварительного получения рабочей визы той или иной разновидности.

Введение рабочих виз в отношениях с государствами – донорами миграции Средней Азии позволит переместить контрольно-учетные процедуры (и частично механизмы адаптации трудовых мигрантов) в страны исхода.

Разумеется, имплементация такого режима потребует серьезных усилий, но распространенные аргументы относительно того, что визовый режим заведомо «не будет работать», несостоятельны. Примером обратного является Грузия. Начиная с 2006 года, по политическим причинам, к визовому режиму с этой страной добавилась практика отказа выдачи в визе по большинству оснований, кроме гуманитарных (посещение близкого родственника). Визовый режим неукоснительно соблюдается – отсутствует даже рынок «содействия» в получении визы.

Еще более сомнительны доводы о том, что шаги в сторону визового режима повысят коррупционную емкость миграционного регулирования. Верно скорее обратное. Основной коррупциогенный фактор в данной сфере – большой массив людей, находящихся в «серой зоне» между вполне легальным въездом на территорию страны и не вполне легальной или полностью нелегальной занятостью. Это создает большое пространство произвола контролирующих органов и объективно затрудняет контроль (как уже отмечалось, более 90 % «нелегалов» в лагере «Гольяново» в августе 2013 года составили вьетнамцы просто потому, что определить незаконность их пребывания в столице можно было на основании просроченных виз).

Определенные шаги в сторону позитивной селекции миграционного притока могут быть сделаны также до и помимо введения визового режима. В их числе:

? необходимость предварительного официального приглашения работодателя для въезда в страну трудового мигранта. Уже сейчас необходимым условием законного трудоустройства «безвизового» иностранца в РФ является указание им соответствующей цели в миграционной карте при въезде в страну. Важно, чтобы въезд с данной целью мог осуществляться только при наличии соответствующего документа со стороны работодателя;

? частичный перенос в «страны исхода» инфраструктуры учета и адаптации трудовых мигрантов, развитие в них кадровых и информационных центров;

? повышение въездного барьера для трудовых мигрантов (покупка полиса ДМС, медицинское освидетельствование, справка о вакцинации, депозит на случай выдворения/депортации, дактилоскопирование);

? постепенный переход к требованию обязательности биометрических паспортов.

5. Рекрутинг в странах исхода – вместо затрат на «адаптацию» и «интеграцию». Подобные меры призваны содействовать давно назревшему переходу от неизбирательного миграционного «гостеприимства» к режиму рекрутирования рабочей силы, осуществляемого под контролем государства и по запросу/под ответственность работодателя.

На сегодняшний день в сфере трудовой миграции сложилась ситуация, когда кадровые агентства, занимающиеся «поставкой» иностранного персонала российским работодателям, полностью бесконтрольны, а на Федеральную миграционную службу возложены непрофильные функции по организации обучения без необходимых ресурсов.

Тысячи трудовых мигрантов въезжают на территорию Российской Федерации в поисках работы и зачастую сталкиваются со сложно преодолимыми требованиями законодательства, невостребованностью на рынке без возможности самостоятельно покинуть территорию РФ.

Вместе с тем ситуацию нужно и можно контролировать, если в страну будут въезжать только те мигранты, которые необходимы российским работодателям и которым гарантировано рабочее место в соответствии с их подтвержденной квалификацией.

В качестве варианта решения этой задачи предлагается рассмотреть создание специализированной кадровой структуры, действующей на основе межправительственных соглашений и под контролем Правительства РФ, в функции которой будет входить:

? подбор и высококвалифицированный отбор иностранного персонала;

? организация профессионального тестирования и получения отобранными кандидатами необходимых сертификатов, подтверждающих уровень их квалификации;

? сопровождение необходимых для получения доступа на национальный рынок труда процедур, включая медицинское освидетельствование, языковые тесты;

? сопровождение при оформлении рабочих виз и централизованная доставка на территорию РФ кандидатов, отобранных и прошедших тесты и медицинское освидетельствование.

Взаимодействие с соискателями вакансий, профессиональное и медицинское тестирование необходимо проводить на территории стран их проживания. В Россию отобранные кандидаты должны прибывать непосредственно к работодателю для выполнения своей трудовой функции. Для этих целей может быть создана специализированная структура, финансируемая за счет работодателей и/или агентского вознаграждения за предоставление персонала.

Развитие системы рекрутинга иностранной рабочей силы под контролем государства и на основе государственно-частного партнерства должно стать альтернативой затратам на систему интеграции и адаптации мигрантов на территории РФ (создаваемую сегодня под эгидой ФМС и региональных властей). Последняя представляется не только громоздкой и дорогостоящей, но и политически неприемлемой: чтобы быть сколько-нибудь эффективной в масштабе существующего миграционного притока, она потребует значительных ресурсов, которые могли бы быть направлены в национальную систему профессионально-технического образования, ориентированную на граждан страны.

Отказ от громоздкой и дорогостоящей модели «интеграции и адаптации» в пользу модели рекрутинга на территории стран исхода подразумевает строгую ориентацию законодательного/административного регулирования на временную трудовую миграцию (за исключением случаев репатриации, о которых шла речь выше, и отдельных высококвалифицированных специалистов).

6. Ревизия политики в Центральной Азии. Отношения Москвы с режимами государств – доноров миграции выстраиваются по формуле «миграционная открытость в обмен на условную лояльность». Эта модель неприемлема по ряду причин.

? Военное и экономическое присутствие РФ в государствах региона (в первую очередь Киргизии и Таджикистане) – это не столько интерес Москвы, сколько необходимость для самих этих государств, уязвимых в смысле экономики и безопасности. Идет ли речь о присутствии российских военных объектов или российского бизнеса в этих странах, России не должны предлагать платить дважды (не только финансовыми ресурсами, но и миграционными льготами), причем за то, что нужно не только ей, но и ее партнерам.

? Помимо «льготного» миграционного режима, у Москвы достаточно аргументов в отношениях, по меньшей мере, с Киргизией и Таджикистаном (инвестиции, кредиты, военно-техническое и энергетическое сотрудничество и др.). Вопрос в умении и готовности их эффективно использовать.

? Миграционный режим на данном направлении является фактором, имеющим настолько глубокое, комплексное, долгосрочное (и в подавляющей части негативное – о чем шла речь выше) влияние на состояние общества и национальную безопасность России, что вообще не может рассматриваться в качестве дежурной разменной карты в отношениях между главами государств.

Однако даже в том случае, если Москва рассматривает миграционную политику как один из возможных предметов политического торга и, соответственно, рычагов воздействия на партнеров в ЦАР, то для начала такой рычаг должен быть создан. По состоянию на сегодняшний момент «миграционного рычага» как полноценного инструмента в руках Москвы просто не существует – в отсутствие оборудованной границы на южном направлении, полноценной инфраструктуры выдворения нарушителей (правовой и материальной), специализированных полицейских подразделений, сквозной (межведомственной) системы учета и контроля иностранных граждан и т. д.

В этой связи введение визового режима с государствами – донорами миграции в регионе следует воспринимать и позиционировать не как способ «отгородиться от партнеров», а как способ обеспечить контроль над важнейшим параметром национальной безопасности и международных отношений, каковым являются миграционные процессы (вне визовых инструментов обеспечение такого контроля маловероятно). В дальнейшем эффективно установленный визовый режим позволит проводить как более либеральную, так и ограничительную миграционную политику, в зависимости от приоритетов и обстоятельств.

Примером страны, которая существенно более жестко контролирует миграционный поток из неблагополучных регионов ЦАР, при этом сохраняя партнерские отношения с государствами и сильные позиции в регионе, является Казахстан. Учитывая, что в рамках достигнутого уровня интеграции под эгидой ЕАЭС необходимо проведение согласованной миграционной политики, представляется целесообразным взять за основу казахстанский, а не российский опыт регулирования миграции при ее формировании.

Представляется крайне опасным форсированное вступление стран региона в Евразийский экономический союз. В случае вступления в него Киргизии (на официальном уровне звучали также заявления об аналогичных перспективах Таджикистана) интеграционное объединение получает целый ряд весомых минусов (право вето для проблемных экономик на уровне Высшего совета объединения, дополнительные каналы для китайской контрабанды и афганского наркотрафика, невозможность эффективных защитных мер в сфере миграционной политики) и не получает никаких плюсов (кроме крайне сомнительного имиджевого эффекта).

Кроме того, подобные действия могут осложнить ситуацию в самих странах ЦАР. Так, в Киргизии значительная часть населения по-прежнему находится в зависимости от китайского реэкспорта, который в условиях Таможенного союза должен быть резко ограничен. Недовольство на этой почве может стать триггером политической дестабилизации (в том числе при помощи внешних сил).

7. Укрепление границ. В условиях достаточно высокого уровня рисков и угроз в регионе Центральной Азии (межэтнические и межгосударственные конфликты, экспансия радикального исламизма, политическая нестабильность при смене режимов, трансграничная наркопреступность и т. д.) укрепление приграничных районов страны на южном направлении становится условием sine qua non национальной безопасности и территориальной целостности России. Основным способом охраны должен быть оперативно-войсковой с радиолокационным прикрытием государственной границы, активным участием всех слоев гражданского общества. Усиление пограничного режима необходимо как с точки зрения миграционного контроля и контроля грузов, так и с точки зрения военной безопасности. Несмотря на значительные финансовые расходы, граница России должна быть оборудована, в том числе с точки зрения инженерно-технического оснащения и наличия частей прикрытия не только погранвойск, но и регулярной армии.

В случае развития негативных сценариев, связанных с прибытием беженцев из стран ЦА, представляется необходимым на основных транспортных направлениях (водный, железнодорожный, автомобильный) иметь планы развертывания карантинных зон, лагерей в ближайшем приграничье, где будут предусмотрены места размещения людей (взрослых, детей), фильтрационные, медицинские, ветеринарные пункты; стоянки автотранспорта, места размещения животных, места по утилизации имущества, административные блоки. Все имущество данных карантинных участков в законсервированном виде должно быть сдано на ответственное хранение в ближайшие от государственной границы склады ФСБ, МЧС, ФТС. Необходимо иметь федеральный план по обеспечению временного размещения и занятости беженцев, предусматривающий организационные, правовые, технические решения, исключающие их свободное распространение по территории РФ и переселение в РФ на постоянное место жительства.

8. Повышенный контроль в «угрожаемых» стратегических регионах. Начиная с середины 2000-х годов более ощутимо, чем китайская миграция, на этнический баланс сибирских и дальневосточных регионов начинает влиять миграция из Средней Азии и (в отдельных городах – как правило, столицах «сырьевых провинций») Северного Кавказа. Рядом экспертов данный процесс рассматривается как позитивный, учитывая «недонаселенность» восточных территорий. Однако именно на фоне низкой плотности населения и «встречного» оттока коренного населения в европейскую часть страны массовая этническая миграция способна привести к резкому нарушению этнического баланса и появлению на востоке страны – в том числе в стратегически значимых «ресурсных» регионах – зон постоянного этнорелигиозного конфликта.

На примере Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов можно говорить о постепенной и неуклонной реализации этой угрозы за счет целого ряда факторов:

? наличие сильных северокавказских и закавказских диаспор еще с позднесоветских времен (когда кадры из Азербайджана, Чечено-Ингушетии, Дагестана активно привлекались для освоения новых сырьевых провинций);

? их активное пополнение за счет миграционных процессов в 90-е и 2000-е годы, а также формирование массовых среднеазиатских диаспор;

? взаимоналожение этнических конфликтов и процессов экономической конкуренции между различными группами населения;

? сильное влияние этнических ОПГ, задействование этнического фактора в криминальном переделе собственности и сфер влияния, кланово-административных конфликтах;

? экспансия исламизма как идеологии, выражающей одновременно социальный протест и гегемонистские устремления этнических мигрантов, взаимная инфильтрация исламистских и этнических преступных сообществ;

? ошибочная национальная политика региональных и местных властей, до последней возможности отрицающих наличие этнорелигиозных проблем, подчас покрывающих этническую преступность и благоприятствующих этнической миграции.

Учитывая, что война России со стороны ИГИЛ и аналогичных группировок уже была объявлена и при определенных условиях может перейти в реальную плоскость, этническая миграция в стратегических сырьевых провинциях должна быть под особым контролем. Опасность необходимо видеть не в линейном захвате территорий, но возникновении анклавов, проведении диверсий в «глубоком тылу». В том числе – против уязвимых с точки зрения техногенных и природно-техногенных катастроф объектов добывающего комплекса.

Кроме нетфегазоносных регионов Севера, смещение этнодемографического баланса имеет стратегическое значение также в так называемом Оренбургском коридоре – на участке территории в окрестностях Орска, которая образует «мост» между Казахстаном и российскими урало-поволжскими регионами с существенной долей тюркского и исламского населения.

В соответствующих регионах должен действовать особый – ограничительный – режим миграции и усиленный режим миграционного контроля.

Безусловно, недооценивать проблему низкой плотности населения в стратегически значимых восточных регионах страны нельзя, она действительно представляет собой серьезный вызов для страны, особенно учитывая наше непростое геополитическое окружение.

Но, во-первых, массовая инокультурная иммиграция и здесь оказывается лечением, которое хуже самой болезни, – она лишь усугубляет геополитические и социальные риски для соответствующих регионов. Во-вторых, недонаселенность наших восточных территорий – это именно вызов, а не приговор. В России при сохранении ее нынешних границ в любом случае не будет «южнокитайской» или «западноевропейской» плотности населения. При адекватном развитии национальных производительных сил и сил национальной обороны эта относительная малолюдность отнюдь не должна стать для нас фатальной, больше того – может выступать конкурентным преимуществом страны, ее стратегическим резервом в ситуации всевозможных природных и социальных катаклизмов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.