Как будет выглядеть путинская либерализация

Как будет выглядеть путинская либерализация

Расконвоированный Лебедев

Об этом надо было писать, конечно, хотя бы неделю назад, а лучше — месяц, а еще лучше — два месяца, и я даже знаю коллег, которые тоже собирались об этом писать, но каждый раз упирались в отсутствие доказательств. Хотя, в таких делах — какие доказательства могут быть? Видеозаписи камер наблюдения? Бумажные расписки? Взломанные электронные почтовые ящики? Да вот черт его знает. Бесплотный (в смысле — так и не обросший доказательствами) слух так и кружился неприкаянно над Москвой, а больше даже и не кружится — как и полагается слуху, отступил перед фактами.

Факты при этом понятные — из дела «Анатомии протеста» выдернут один обвиняемый, Константин Лебедев. Его дело передано в суд, и речь, по всем признакам, идет о сделке со следствием и об особом порядке рассмотрения дела. Особый порядок — это когда обвиняемый уже признал вину и от суда требуется только сказать вслух, во сколько лет лишения свободы, реального или условного, он оценивает признание обвиняемого.

Это понятный сюжет. Сделка со следствием уже была у обвиняемого по смежному «Болотному делу» Максима Лузянина, который тоже все признал, со всем согласился, оплатил омоновцу ремонт поврежденного зуба и ушел на особый порядок рассмотрения дела, получив в итоге неожиданно свирепые четыре с половиной года колонии. Наверное, чего-то похожего стоит ждать и в случае с Лебедевым, история Лузянина здесь пришлась очень кстати, слишком она наглядна: запугали, заставили признаться, обещали смягчение, а потом раз — и обманули, дали большой срок. Того же, как теперь многие считают, стоит ждать и Лебедеву.

Суд будет скоро, поэтому давайте поспорим — того же, да не того же. Потому что Лебедев совсем не Лузянин, и не только потому, что Лузянин (говорят, его и опознали по мускулатуре, лицо ведь было скрыто маской) — «уличный качок» из Подмосковья, а Лебедев — сугубо кабинетный юноша. Дело совсем не в этом. И даже не в том, что Лузянин — рядовой митингующий, а Лебедев — «организатор». Развозжаев тоже «организатор» и даже, как говорят, на кого-то уже дал много показаний — но почему-то так и ездит по этапам таким странным маршрутом, что даже если предположить, что все слова Развозжаева о пытках и давлении были заведомой ложью, этот маршрут — из Ангарска в Челябинск через Москву — сам по себе может считаться пыткой. Умрет по дороге, и кто докажет, что не от простуды.

Нет, Лебедев не Развозжаев, и не Лузянин, и не Удальцов. Лебедев — это Лебедев, и публичная политика в России, конечно, в этом смысле крайне несправедлива как на высоком федеральном уровне (тех, кто ничего не решает, показывают по телевизору каждый день, а некоторых не показывают вообще никогда, хотя они решают больше, чем, скажем, премьер Медведев), так и на уровне уличных активистов. Я не скажу, что Константин Лебедев — самая важная фигура в российской внесистемной оппозиции, но он точно важнее многих из тех, чьи имена приходят в голову по ассоциации со словом «оппозиционер».

Читатель ждет уж рифмы «мурзилка», но хрен ему, а не рифма. Константин Лебедев всегда меньше всего был похож на несамостоятельного человека, и мне даже не с кем его сравнить, он ни на кого не похож. Он всегда был самый удивительный активист, совсем не лидер и не звезда, и даже я о нем услышал бы впервые из «Анатомии протеста», если бы не общие знакомые, благодаря которым мы были представлены друг другу восемь, что ли, лет назад. Давно, в общем.

Здесь по законам жанра полагается написать что-нибудь в том духе, что он мне всегда казался подозрительным, но это было бы неправдой; не казался. Наша оппозиция вообще не располагает к подозрительности — ее надо принимать такой, какая она есть, чтобы не расстраиваться. В оппозиции у нас все в равной мере, как это называется у молодежи, «мутные типы». И Константин Лебедев всегда был мутным ровно в той мере, в какой и любой другой оппозиционный активист. На какие деньги живет — непонятно, на кого работает — непонятно, чего на самом деле хочет — тоже непонятно. Был когда-то пресс-секретарем «Идущих вместе», но и эта деталь биографии не воспринималась как что-то шокирующее — мало ли, кто кем был в прошлой жизни.

И, встречая Лебедева в очередном самолете куда-нибудь далеко в Сибирь, по дороге в командировку на какую-нибудь шахтерскую забастовку, я, конечно, вежливо спрашивал его: ой, мол, и ты летишь, тоже за репортажем? И когда он отвечал, что едет к местным соратникам выяснить у них, что там и как, такой ответ меня полностью устраивал: ну в самом деле, бывают же у людей соратники в разных регионах. Сколько стоит билет в Сибирь и сколько раз я видел Лебедева в самолетах и аэропортах — это я себя уже сейчас спрашиваю и сам же себе отвечаю, что ничего это не доказывает. На билет, в конце концов, можно собрать у соратников по копейке, так тоже бывает.

Бывает, конечно, но про Костю я много раз слышал прямо противоположное — возит сумки с наличностью через границу (рассказывающий обычно удивлялся не самим сумкам — мало ли наличности на свете, а тому, что при досмотре никогда не бывало проблем), а вот еще такой-то активист, который год за счет Кости живет, а вон тому Костя квартиру снял, а этого в Прибалтику на тренинги возил, а вот этого просто кормит.

Не рискну утверждать, что «сделка со следствием», о которой пишут теперь в новостях, была заключена задолго до начала самого следствия, но все-таки слишком часто на протяжении последних месяцев приходилось вздрагивать, обсуждая с активистами очередные слухи про Лебедева. Говорили о футболке с вшитой в ворот «шпионской» видеокамерой, но про видеокамеру Костя все объяснил, и она, конечно, не имела отношения к тому видео, которое было в «Анатомии протеста», нет, он для чего-то другого ту футболку покупал, для розыгрыша какого-то, что ли. Кстати, как объяснил? Написал письмо из тюрьмы, ну бывает же, что люди пишут письма из тюрьмы. Спрятал телефон где-то в камере и пишешь письма.

Только тюрьма — «Лефортово», изолятор ФСБ, в ней все не так, как в других изоляторах, и ни о ком больше, кроме Константина Лебедева, никто не слышал, чтобы подследственный пользовался интернетом в лефортовском изоляторе — не через телефон, кстати, а через компьютер — или чтобы ходил по изолятору почему-то расконвоированный и гулял, когда хотел, а как перевели под домашний арест — тут уже и я лично знаю людей, которые встречались с Костей у него дома или даже не дома, и им он тоже рассказывал, что все будет хорошо и подозревать его ни в чем не надо.

Но никто же и так не подозревает, и доказательств — даже фотографий той футболки — ни у кого, конечно, нет. Доказательств нет, и я пишу этот текст, рискуя, что Костя подаст за него на меня в суд, но я не думаю, что подаст. Обвинения в работе на государство — это никак не порочащие сведения, да и не обвиняю я его ни в чем, ну и, если совсем цинично, у него же сейчас других забот много. Скоро суд, и ему дадут сколько-нибудь лет, совсем как Лузянину, но про Лузянина (которому, кстати, повезло — его осудили до лебедевской сделки, то есть Лузянин дрался с ОМОНом просто так, не за грузинские деньги, а остальных «болотных» будут судить уже с учетом признания Лебедева; про них уже как бы доказано, что они участники грузинского заговора), по крайней мере, все понятно, а про Костю неясно даже, в какой стране и под каким именем он будет жить после приговора.