ИЗНИЧТОЖЕНИЕ БИЛЛЯ О ПРАВАХ
ИЗНИЧТОЖЕНИЕ БИЛЛЯ О ПРАВАХ
Большинство американцев соответствующего возраста точно помнят, где они находились и чем занимались 20 октября 1964 года, когда пришла весть о кончине Герберта Гувера. Что и говорить, остановилось сердце и угас разум Америки [8]. Но сколько американцев помнят, когда им впервые открылось, что та или иная поправка Билля о правах " перестала действовать? Я это понял приблизительно в 1960 году на вечеринке в Беверли-Хиллз, когда услышал печальную весть от обычно веселого и жизнерадостного актера Кэри Гранта. Он только что прилетел из Нью-Йорка. Он получал билет у стойки авиакомпании в милейшем аэропорту безвозвратно ушедшего мира, само название которого отражало состояние нашей.страны, — Айдлуайлд, то есть место «Пустое и дикое» [9]. «За стойкой суетились прелестные девушки, — рассказывал Грант. — Они были рады мне помочь, во всяком случае, так они говорили. Я раздавал автографы. Затем спросил одну из них про свой билет. Она вдруг сделалась торжественно-серьезной. „У вас есть удостоверение личности?“ — спросила она. (Друзья рассказывают, что примерно такой диалог звучит в телевизионных коммерческих роликах компании „Виза“, но я их, к сожалению, не видел.) Я бы сильно преувеличил, сказав, что все во мне похолодело в тот давным-давно минувший вечер в Беверли-Хиллз. По правде говоря, тогда мы просто смеялись. Но на какое-то мгновение я все же задумался, не наступило ли легонько будущее своим сапогом на нашу братскую могилу».
Забавно, что именно Грант со свойственной ему беспечностью снова принес весть о том, что принцип невмешательства в частную жизнь в нашей стране висит на тонкой, как паутинка, ниточке. «Сегодня мне позвонил мой друг из Лондона, — рассказывал он. Это было 4 июня 1963 года. — Обычно мы называем друг друга кодовыми именами, но на сей раз он об этом забыл. Поэтому, когда он позвал меня к телефону, я сказал в трубку: „Порядок. Сент-Луис кладет трубку. И вы тоже, Милуоки“ — ну и так далее. Телефонистки обожают подслушивать. Порасспросив о делах, приятель захотел узнать последние голливудские сплетни. Я сказал: „Знаешь, Лана Тернер все еще крутит роман с чернокожим бейсбольным подающим“. И тут одна из телефонисток отчаянно завопила: „О Боже, только не это!“»
Если имя Гранта обеспечивало ему почитателей в лице телефонисток, то всех других просто игнорировали. Но это было тогда. Сегодня, во время всеобъемлющей войны против наркотиков и террористов, победа в которой недостижима, два миллиона телефонных переговоров ежегодно перехватываются чиновниками правоприменительных органов. Что же касается пресловутых «рабочих мест», к которым множество американцев прикованы в силу необходимости, то «ежедневное нарушение их гражданских свобод… стало нашим национальным позором», гласит отчет Американского союза гражданских свобод за 1996 год.
Согласно этому отчету, между 1990 и 1996 годами количество работников, ставших объектами электронного наблюдения, увеличилось с 8 до 30 миллионов в год. При этом наниматели подслушивают примерно 400 миллионов телефонных разговоров в год — около 750 в минуту. В 1990 году крупные компании обязали 38 процентов своих служащих сдать мочу на анализ на предмет обнаружения в ней наркотиков. К 1996 году эту процедуру прошли 70 процентов служащих. Обращение к закону не дало обнадеживающих результатов. Фактически Верховный суд штата Калифорния поддержал право работодателей на проведение анализов на наличие наркотиков не только тех служащих, которым поручено управление самолетами и защита национальных границ от панамского империализма, но и тех, кому доверено мытье полов. Суд также постановил, что правительственные учреждения имеют право проверять на наркотики и алкоголь претендентов на вакантные должности.
Суд вдохновили действия, предпринятые городом-государством Глендейл, штат Калифорния, который пожелал проверять подобным образом всех служащих, представленных к повышению в должности. Против Глендейла было возбужден иск на том основании, что подобными действиями нарушается Четвертая поправка к конституции США, защищающая от «необоснованных обысков и арестов». Практику Глендейла поддержал Верховный суд штата Калифорния, хотя член Верховного суда штата Стенли Моек написал протест: «Анализ на наркотики представляет собой значительное нарушение основных прав соискателя должности на невмешательство в его личную жизнь и попирает его достоинство… городские власти не выполнили возложенные на них обязанности и не доказали, что подобное вторжение оправдано в отношении всех соискателей должностей».
В прошлом, кажется, году я сделал два открытия в духе Кэри Гранта, гораздо более мрачных по сравнению с теми, что имели место в доброе старое время относительной свободы от государства. Хорошо известная актерская супружеская пара с двумя маленькими детьми приехала погостить у меня прошлым летом. Мы много снимали детей, одного четырех, другого шести лет, нагишом плескавшихся в море. Когда чета вернулась домой в Манхэттен, отец отнес пленки в ближайшее фотоателье, чтобы их проявили и напечатали. Через некоторое время раздался звонок по телефону и в трубке послышался взволнованный голос приемщика, к счастью, дружески расположенного: «Если мы напечатаем эти снимки, то должны будем сообщить о вас и вы можете получить пять лет тюрьмы за распространение детской порнографии». Борьба с детской порнографией ныне набирает обороты, хотя некогда Уорделл Помрой, коллега Алфреда Кинзи [10] по исследованиям в области секса, заверил меня, что педофилия представляет лишь крошечную светящуюся точку на статистическом экране, уступая даже скотоложству среди сельскохозяйственных рабочих.
Знаком американской свободы, в отличие от стран с постоянным наполеоновским надзором, всегда считалось то, что мы не обязаны были постоянно иметь при себе удостоверение личности и показывать его любопытным чиновникам или назойливым полицейским. Но теперь, благодаря терроризму, всех нас останавливают в аэропортах и требуют предъявить удостоверение личности, на котором должно быть полицейское фото [11] (как известно Аллаху, это нечто такое, что не отважится подделать ни один террорист). В Чикаго после интервью со Стадсом Терке-лом [12] я пожаловался ему, что, поскольку у меня нет водительских прав, я должен иметь при себе паспорт в моей собственной стране, как если бы я был гражданином старого Советского Союза. То же заботило и Теркела. «У меня потребовали удостоверение личности с фотографией в южном аэропорту, и я сказал, что у меня нет ничего, кроме местной газеты с моим крупным фотопортретом на первой полосе, которую я им и показал, но они заявили, что удостоверением личности это служить не может. В конце концов я им надоел и они разрешили мне пройти на посадку в самолет».
Недавно я просматривал статистические данные, касающиеся терроризма (обычно это прямая реакция на преступления, которые наше правительство совершает по отношению к иностранцам, — хотя в последнее время растет число преступлений федеральных властей против собственного народа). До «черного вторника» за двенадцать лет террористами дважды были взорваны самолеты американских коммерческих авиакомпаний, причем оба вылетели не с территории Соединенных Штатов.
Если говорить о притеснении наших граждан, то пока оно переживает стадию младенчества. Однако на рынке появляются все новые и все более дорогостоящие приспособления — скоро ими будут оснащены ближайшие к вашему дому аэропорты, — в их числе есть и предел мечтаний сексуально озабоченного подростка. «Система обыска для обнаружения контрабанды», созданная Американской научной и инженерной ассоциацией (АНИА), способна «просветить» одежду и представить на обозрение голое тело, увеличенная картинка которого может быть спроецирована на экран для разглядывания похотливыми чиновниками. Гордый производитель хвастливо утверждает, будто изображение настолько четкое, что можно в деталях рассмотреть пупок, если он, конечно, не набит кокаином и не заклеен скотчем. Система снабжена также тем, что АНИА именует «опцией увеличения с помощью рукоятки», позволяющей оператору увеличить заинтересовавшие его части тела. Во время этой процедуры, горделиво сообщает АНИА, жертве не нужно раздеваться. Заказы на такую машину следует направлять преподобному Пэту Робертсону, они будут выполняться в порядке поступления, а каждого нового счастливого обладателя «Системы обыска» автоматически включат в базу данных ФБР о сексуальных дегенератах, раздел Б. Интересно, что еще в феврале 1997 года комиссия Эла Гора потребовала приобрести 54 высокотехнологичных прибора для обнаружения взрывчатки, известных как «СТХ-5000», сканер для багажа стоимостью один миллион долларов, ежегодное обслуживание которого обходится в сто тысяч долларов. К сожалению, «СТХ-5000» просматривает багаж со скоростью двести пятьдесят единиц в час, а это значит, что в главных аэропортах потребуется установить, наверное, по тысяче таких приборов.
Наркотики. Если бы их не существовало, нашим правителям следовало бы их выдумать, чтобы наложить на них запрет и, как следствие, подвергнуть значительную часть населения аресту, тюремному заключению, конфискации имущества и так далее. В 1970 году я писал в «Нью-Йорк тайме», в самом неподходящем из всех органов печати:
«Наркомании в Соединенных Штатах можно положить конец в самое короткое время. Достаточно сделать наркотики доступными и продавать по твердой цене. Снабдить каждый наркотик ярлыком с точным описанием действия — положительного или отрицательного — на человека. Это потребует героической честности. Не говорите, что марихуана вызывает привыкание или опасна, — то и другое не соответствует истине, что хорошо известно миллионам людей, в отличие от наркотика „спид“, убивающего самым жестоким образом, или героина, который формирует зависимость, от которой трудна избавиться. Наряду с призывами покончить с наркотиками и предупреждениями об их вреде нашим гражданам было бы полезно вспомнить (или узнать) следующее: Соединенные Штаты созданы людьми, убежденными, что каждый человек имеет право делать со своей жизнью что ему угодно, пока он не мешает своим ближним стремиться к счастью [13] (тот факт, что представление ближнего о счастье зачастую сводится к преследованию других людей, несколько путает дело)».
Я подозреваю, что написанное мной двадцать восемь лет назад сегодня выглядит столь же неприемлемым, как и тогда, причем добавилась проблема раздраженных дам, протестующих против сексизма, то есть дискриминации по признаку пола с моей стороны, выражающейся в том, что я пишу исключительно с мужской точки зрения, как это делали, кстати говоря, основатели сексизма. В той статье я обратил также внимание на провал попыток запретить алкоголь с 1919 по 1933 год. Волна преступности, которую вызвал к жизни «сухой закон», очень похожа на сегодняшнюю, поскольку «и Управление по борьбе с наркотиками, и мафия равно заинтересованы в строгих законах против продажи и употребления наркотиков: если наркотики будут продаваться по твердой цене, то это никому не принесет прибыли». Будет ли сделано хоть что-то разумное? — спрашивал я. «Американцы в той же степени привержены идее греха и воздаяния, как и зарабатыванию денег, а борьба с наркотиками столь же большой бизнес, как и их распространение. Поскольку комбинации греха и денег невозможно противостоять (особенно если речь идет о профессиональном политическом деятеле), ситуация будет меняться только к худшему». Мне кажется, что уж пророком-то я оказался довольно хорошим.
Средства массовой информации постоянно осуждают наркокультуру, и каждое на свой лад винит страны вроде Колумбии за то, что они подчиняются железному закону спроса и предложения, которому мы как страна поклялись в вечной верности. И еще мы обожаем военные метафоры. Цари ведут наши армии на войну против наркодельцов и наркоманов. Это вечное чрезвычайное положение настолько серьезно, что мы больше не можем себе позволить такие вольности, как неприкосновенность личности и должная правовая процедура. В 1989 году бывший наркобарон и болванчик телевизионных ток-шоу Уильям Беннет предложил де-юре и де-факто пренебрегать Законом о неприкосновенности личности в делах, связанных с наркотиками, а также (я вовсе не выдумываю) публично обезглавливать наркодельцов. Годом позже аятолла Беннет заявил: «Я не вижу пользы от легализации наркотиков. Простой факт состоит в том, что применение наркотиков безнравственно. А моральный аргумент в конечном счете является самым убедительным». Разумеется, то, что этот комедиант находит моральным, Джеймс Мэдисон [14] и виргинский государственный деятель и поборник прав Джордж Мэйсон [15] сочли бы опасной глупостью, в частности и потому, что «мораль» Беннета уничтожает то, чем они одарили нас, Билль о правах. Но Беннет не одинок в своем безумии. Специальный помощник президента по проблемам незаконного оборота наркотиков заявил в 1984 году: «Нельзя разрешить один наркотик и сказать: „С этим препаратом все в порядке“. Мы подвели черту. Нет такого понятия, как „мягкий наркотик“». А как же быть с тайленолом-3, содержащим кодеин? Кто бы мог подумать, что старые как мир болеутоляющие средства могут с легкостью заменить единственную национальную религию, которая когда-либо была у Соединенных Штатов? Я имею в виду антикоммунизм.
10 июня 1998 года с одной из внутренних полос «Нью-Йорк тайме» прозвучали отважные еретические мысли. Под заголовком «ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ ПОДПИСАЛИ ПИСЬМО, КРИТИКУЮЩЕЕ ВОЙНУ ПРОТИВ НАРКОТИКОВ». Миллиардер по имени «Джордж Сорос собрал подписи сотен влиятельных людей по всему миру под письмом, в котором утверждалось, что глобальная война с наркотиками приносит больше вреда, чем злоупотребление наркотиками». Очевидно, Центр Линдсмита в Нью-Йорке, основанный Соросом, поместил рекламу в «Нью-Йорк тайме», большими деньгами соблазнив редактора. Среди подписавших этот документ бывший государственный секретарь, парочка бывших сенаторов. Хотя объявление было приурочено к специальной сессии ООН, посвященной сатанинскому зелью, оно ничуть не повлияло на генерала Барри Маккаффри, помощника президента Клинтона в войне с наркотиками. По мнению генерала, это письмо отражает «уровень понимания 1950 года», что бы это ни значило. Все-таки увлечение наркотиками в пятидесятые годы было не так широко распространено, как сегодня, после четырех десятилетий неустанной борьбы с ними. Забавно, что в заметке «Нью-Йорк тайме» сделана попытка представить подписантов как немногочисленных эксцентриков, тогда как в манчестерской «Гардиан» в Англии сообщалось, что среди них «бывший премьер-министр Нидерландов… бывшие президенты Боливии и Колумбии… трое [16] федеральных судей… религиозные деятели высокого ранга, бывшие офицеры подразделений по борьбе с наркотиками…» Но «Нью-Йорк тайме» лучше знает, что достойно печати [17].
Весьма забавно — если воспользоваться самым вялым определением, — что наше спонтанно тираническое и бесчувственное правительство в течение многих лет заботится о нашем здоровье, одновременно с этим проверяя и пере-првверяя лекарства, доступные в других странах, и подвергая аресту тех, кто применяет «жесткие» наркотики, на том основании, что они вредны для здоровья. Трогательная забота, трогательная и сомнительная. Ведь эти самые заботливые хранители нашего благополучия упрямо год за годом отказываются позволить нам иметь то, что есть в любой стране «первого мира», — национальную систему здравоохранения.
Когда мистер и миссис Клинтон приехали в Вашингтон, зеленые, как трава, покрывающая арканзасские холмы, румяные и раскрасневшиеся от прогулок вдоль стремительных ручьев Уайтуотера [18], они попытались дать американскому народу такую систему здравоохранения — крошечное вознаграждение за отчисления от налогов, вложенных в «оборону» от врага, который самым коварным образом перестал существовать, когда мы на минуточку повернулись к нему спиной. При первом же заявлении, что нам пора наконец присоединиться к цивилизованному миру, возник широчайший заговор с целью приостановить любую попытку организовать хоть какую-то систему национального здравоохранения. Вряд ли этому противилось только «правое крыло», как предположил Клинтон. Скорее страховые и фармацевтические компании объединились с некоторыми структурами Американской медицинской ассоциации с целью похоронить саму мысль о том, что мы можем стать страной, которая хоть что-то делает для своих граждан в области здравоохранения.
Одна из проблем столь жестко контролируемого общества, как наше, состоит в том, что мы получаем очень мало информации о своих согражданах, истинный образ мыслей которых нам почти не известен. Это звучит парадоксально сегодня, когда политика связана с проведением ежеминутных опросов по всем значимым проблемам, но политики и мастера опросов знают, что ответ респондента зависит от постановки вопроса. Кроме того, есть обширные районы, например, сельская Америка, представляющие собой необитаемую и ненанесенную на карту землю для корпораций, владеющих средствами массовой информации, которые тратят миллиарды долларов на проведение опросов, чтобы протолкнуть своих юристов на высокие выборные должности.
Руби-Ридж. УэйкоГбклахома-Сити. Три удара колокола из глубинки, о которой большинство из нас, горожан, знает очень мало или почти ничего. В чем причина гнева жителей глубинки? В 1996 году в интересах «консолидации» произошло 1471 слияние американских корпораций. Это рекордная цифра в нашей истории, пик тенденции, набиравшей силу в сельском хозяйстве с конца 1970-х годов. Общее, что объединяло жертв в Руби-Ридже и Уэйко, а также Тимоти Маквея, который, возможно, во имя этих несчастных и совершил массовое убийство в Оклахома-Сити, это убежденность в том, что правительство Соединенных Штатов является их злейшим врагом и спастись они могут либо укрывшись в пустыне, либо объединившись в коммуну вокруг мессианского лидера, либо в качестве мести за хладнокровное убийство федеральными органами двух членов семьи Уивер в Руби-Ридже взорвать здание, где размещается бюро, ответственное за это убийство.
Отдавая должное средствам массовой информации, следует сказать, что они неустанно информируют нас о религиозных и политических убеждениях сельских диссидентов. Есть неонацисты, именуемые «Арийскими нациями». Есть христианские фундаменталисты, называющие свое направление «Христианской идентичностью», они известны также как представители «Британского израилиз-ма». Вся эта вдохновленная Библией ерунда самые глубокие корни пустила там, где люди не так давно потеряли свои фермы. Излишне напоминать, что христианские демагоги раздувают на телеэкране пламя расовой и сектантской ненависти и нелегально вливают церковные деньги в политические кампании.
Теории заговора цветут пышным цветом в пустыне подобно ночной шизофрении, и завороженные ими люди неизменно становятся посмешищем… в глазах подлинных заговорщиков. Джоэл Дайер в книге «Жатва гнева: почему Оклахома-Сити это только начало» раскрыл вполне реальные заговоры, но злоумышленники умело переключают внимание общественности на другие проблемы, например, наркотики. Как, разве вы не знаете, что королева Елизавета II — главный дирижер мировой торговли наркотиками (ах, если бы бедняжка Лиллибет [19] могла провидеть эти республиканские времена!)? Говорят, что Трехсторонняя комиссия представляет собой всемирный коммунистический заговор, возглавляемый Рокфеллерами. На самом деле комиссия — это действующая под отличным прикрытием организация, с помощью которой Рокфеллеры собирают политиков и тщеславных ученых, служащих интересам этой семьи в правительстве и вне его. Тот, кто сказал, подобно фашисту Линдону Ларушу, что эта рокфеллеровская коза ностра служит прикрытием для коммунистов, действовал под влиянием истинного вдохновения.
(Но Дайер открыл настоящий заговор, который касается всех граждан Соединенных Штатов. В наши дни несколько агроконгломератов стараются согнать с земли уцелевших мелких фермеров, систематически занижая цены на их продукцию, тем самым вынуждая их брать кредиты в принадлежащих конгломератам банках, закладывать землю и, разоряясь, продавать ее представителям агробизнеса, управляемого конгломератами. Но действительно ли это заговор или результат эффективного функционирования рынка вкупе с законами Дарвина? Есть, однако, дымящееся ружье в виде проекта, в котором говорится о том, каким образом лучше всего избавить страну от мелких фермеров. Дайер пишет: «В 1962 году Комитет экономического развития собрал около семидесяти пяти наиболее влиятельных руководителей корпораций. Они представляли не только пищевую промышленность, но также нефтяную, газовую индустрию, страховое дело, инвестиционные банки и розничную торговлю. В комитете были представлены почти все группы, которые выигрывали от консолидации. Их доклад („Программа адаптации сельского хозяйства“) включал план уничтожения ферм и фермеров. Доклад подробный и тщательно продуманный». Наряду с этим «еще в 1964 году такие гиганты индустрии, как компании „Пиллс-бери“, „Свифт“, „Дженерал фудс“ и „Кэмпбелл суп“, начали уверять конгрессменов, что крупнейшая проблема сельского хозяйства заключается в чрезмерном количестве фермеров». Будучи неплохими психологами, руководители компаний отмечали, что дети фермеров, поступившие в колледжи, редко возвращаются на семейную ферму. Или, как сказал один знаменитый экономист не менее знаменитому сенатору, который жаловался на временной провал при ночном перелете из Нью-Йорка в Лондон, «да, это похлеще, чем при занятии фермерством». Комитет содействовал отправке фермерских детей в колледжи. Никто не сомневался при этом, что большинство домой не вернутся. Затем правительство предложило фермерам сменить род деятельности, чтобы консолидировать их земли в руках все более крупных объединений и конгломератов.
Так начал осуществляться план, призванный заменить джефферсоновский идеал страны, хребтом которой служила бы независимая фермерская семья, на монополии агробизнеса, когда, пишет Дайер, «всего от пяти до восьми межнациональных компаний станут практически единственными скупщиками и перевозчиками не только американского, но и мирового урожая зерна». К 1982 году «эти компании контролировали 96 процентов американского экспорта пшеницы, 95 процентов экспорта американской кукурузы» и так далее, вплоть до оживленных прилавков шикарных «Гристедов», по-домашнему уютных «Ральфов» и симпатичнейших «Пигли Уигли» [20].
Хороша ли такая консолидация для потребителей? В целом нет. Монополии не допускают скидок, и им не приходится проявлять особую заботу о качестве, потому что альтернативы тому, что они предлагают, нет. Разумеется, они враждебно настроены по отношению к профсоюзам и их мало заботят условия труда бывших независимых фермеров, а ныне плохо оплачиваемых наемных рабочих. Те из нас, кто вырос в довоенных Соединенных Штатах, хорошо помнят, что такое бутерброд с настоящей ветчиной. Теперь же ветчина стала безвкусной, похожей на резину, впечатление такое, будто в основном она состоит из розового пластика. Почему? В колоссальных свинарниках свинья содержится на одном месте, на ногах. Она не роет корни, почти не двигается и теряет иммунитет к заболеваниям. Поэтому в организм пленницы закачивается масса лекарств вплоть до ее кончины и преображения в несъедобную ветчину.
В целом антитрестовский закон Шермана [21] давно перестал действовать. Сегодня три компании контролируют 80 процентов всего рынка расфасовки и упаковки мяса. Почему так происходит? Почему обездоленные фермеры не могут обратиться к своим представителям в конгрессе? Почему потребители должны мириться с загадочным ценообразованием на продукты, качество которых заметно снизилось за последние десятилетия в сравнении с прошлым? Ответ Дайера прост, но убедителен. Через своих лоббистов руководители корпораций, принявшие «Программу адаптации сельского хозяйства», ныне владеют конгрессменами и президентами, нанимают, а то и запугивают их. А что касается судов, то в них председательствуют бывшие лоббисты корпораций, нескончаемая вереница прислужников в белых воротничках, тем более что две трети всех адвокатов на нашей маленькой планете — американцы. Наконец, народ в целом не представлен в правительстве, в отличие от корпораций, представленных в нем более чем широко.
Что же делать? По мнению Дайера, помочь может только одно: реформа финансирования избирательных кампаний. Но те, кому выгодна нынешняя система, никогда не проголосуют за самоизгнание из органов власти. Поэтому между канадской и мексиканской границами города и деревни приходят в упадок, а в массах обездоленного сельского населения зреют отчаяние и гнев. Отсюда апокалиптический тон целого ряда нерелигиозных журналистских расследований и анализов, с неподдельным ужасом констатирующих отчуждение одной группы за другой в Соединенных Штатах Америки.
Поскольку энциклопедия «Британика» — это «Брита-ника», а не «Американа», то неудивительно, что статья «Билль о правах, Соединенные Штаты» занимает всего одну колонку, столько же, сколько «Билль о торговле» — документ, очевидно, гораздо более значимый для составителей энциклопедии с Британских островoв. Но даже если так, они сообщают, что наши права произрастают из Великой хартии вольностей и что Билль о правах, добавленный в виде десяти поправок к нашей конституции в 1791 году, — в основном дело рук Джеймса Мэдисона, который, в свою очередь, следовал Декларации прав Виргинии 1776 года. Сначала эти десять поправок применялись к американским гражданам только как гражданам Соединенных Штатов в целом, а не гражданам Виргинии или Нью-Йорка, где законы штата могли иметь преимущество над федеральными в соответствии с правами штатов, что признавалось в Десятой из оригинальных поправок. И только в 1868 году Четырнадцатая поправка запретила штатам принимать законы, противоречащие изначальному Биллю. Таким образом каждому гражданину Соединенных Штатов гарантировались в его родном штате свобода «слова и печати или право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями», а также свобода от «установления религии». Что касается Второй поправки, то создается впечатление, будто ее наряду с револьверами и чадолюбивыми «узи» принес нам Чарлтон Хестон, получив ее на горе Де Милля [22]. Первоначально право гражданского ополчения носить оружие предназначалось для острастки постоянной армии штата или страны и защиты от бед, которые вооруженный штат мог причинить людям, желавшим жить не под сенью винтовки, а мирно, где-нибудь в лесной глуши в горах Руби-Ридж.
Сейчас Четвертая поправка пребывает в процессе распада «в силу военной необходимости» — эту конституционную формулу использовал Линкольн для оправдания Гражданской войны, отмены Закона о неприкосновенности личности, за-крытия газет и освобождения рабов на Юге. Четвертая поправка гарантирует «право народа на неприкосновенность личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов… никакие ордера не должны выдаваться иначе как при достаточных к тому основаниях, подтвержденных присягой или заявлением, с подробным описанием места, подлежащего обыску, и лиц или предметов, подлежащих аресту». Четвертая поправка — это главное средство защиты от тоталитарного правительства, и эта поправка ныне каждодневно попирается законодательными актами и действиями.
В книге «Утерянные права», изданной в 1994 году, Джеймс Бовард собрал огромное количество материалов о том, что намерены предпринять наши правоохранительные службы в ходе повседневной войны с наркотиками и терроризмом, победа в которой недостижима. Тем не менее власти ведут неустанную борьбу с американцами в их домах и автомобилях, в автобусах и самолетах, там, где могут каким-либо способом до них добраться. Военная необходимость — чересчур претенциозное оправдание для нынешних федеральных и местных чиновников, когда они посреди ночи вламываются в дома, как правило, без ордера на обыск или арест и без предупреждения, чем терроризируют несчастных граждан [23]. Подобные противозаконные вторжения и аресты зачастую оправдывают возможным существованием сливных бачков в туалетах помещений, намеченных к обыску. (Если борцы с наркотиками не захватят наркомана врасплох, он спустит вещественные доказательства в канализацию.) Это нестерпимо для тех, кто хочет видеть нас безгрешными и послушными. Итак, отдавая должное изобретению сэра Томаса Крэппера, сделавшего нашу жизнь более удобной, они успешно отменяют Четвертую поправку.
«Энрон» — обанкротившаяся энергетическая компания, замешанная в незаконных пожертвованиях на избирательную кампанию Дж. Буша, предмет новейшего вашингтонского скандала.
1992 год. Бриджпорт, штат Коннектикут. Газета «Хартфорд курант» известила, что местная Тактическая группа по борьбе с наркотиками в плановом порядке разгромила дом и предприятие, где проводила «обыск». Полицейские в штатском ворвались к бакалейщику и владельцу ресторана с Ямайки с воинственным криком: «Стоять, черномазые! Ни с места!» Полки были сметены на пол, товар испорчен. «Эти люди так и не сообщили, что они из полиции», — отмечает «Хартфорд курант». И хотя они ничего не нашли, кроме зарегистрированного ружья, владелец был арестован, его обвинили в «противодействии аресту» и посадили за решетку. Судья позднее закрыл дело. Бовард пишет: «В 1991 году в Гарленде, штат Техас, полицейские в черном и черных лыжных масках ворвались в трейлер, размахивая пистолетами, взломали дверь спальни, где спал Кеннет Болч с полуторагодовалым сыном. Полицейский заявил, что Болч представлял смертельную угрозу жизни стражей правопорядка, потому что держал в левой руке пепельницу. Так он объяснил, почему выстрелил Болчу в спину и убил его. (Внутреннее полицейское расследование не нашло в действиях полицейского ничего противозаконного.) В марте 1992 года полицейская Группа особого назначения убила в Эверетте, штат Вашингтон, Робин Пратт, мать малолетнего ребенка, во время произведенного без ордера налета, предъявив ордер на арест ее мужа. (Муж Робин Пратт был позднее освобожден, подозрения в отношении его не подтвердились.)». Кстати, этот прием в духе КГБ — задержать кого-то за преступление, а затем отпустить, если данный человек назовет виновного в большем преступлении, — очень часто приводит к ложным или скороспелым выводам, на основе которых нельзя действовать столь варварским образом, к тому же без всякой дополнительной проверки. «Сиэтл тайме» описывает последние минуты Робин. Когда ворвалась полиция, женщина была дома с шестилетней дочерью и пятилетней племянницей. Когда к ней приблизился с пистолетом в руке самый отважный полицейский по имени Эстон, второй полицейский крикнул: «Ложись!» — и она начала сползать на колени. Посмотрев на Эстона, Робин сказала: «Только не трогайте детей…» Эстон навел на нее пистолет и выстрелил, попав ей в шею. Согласно данным адвоката семьи Пратт Джона Мюнстера, она была жива еще одну-две минуты, но говорить не могла из-за ранения. На Робин, лежавшую ничком, нацепили наручники. Очевидно, Эстон боялся воскрешения и отмщения. Не секрет, что американские полицейские редко соблюдают законы страны, когда действуют заодно, и, как может рассказать любой честный судья по уголовным делам, в суде их родной язык — лжесвидетельство.
Налоговое управление США в недавнее время стало объектом проверки из-за нарушений не только Четвертой, но и Пятой поправки. Пятая поправка требует обвинительного заключения большого жюри для суда за серьезные преступления. Она также постановляет, что ни одно лицо не может быть принуждено свидетельствовать против себя, запрещает лишать жизни, свободы или собственности без законного судопроизводства или обращать личную собственность в общественное пользование без компенсации.
В течение многих лет вечно скрытое за завесой секретности Налоговое управление захватывает собственность где только может, не утруждая себя послать хотя бы почтовую открытку в ближайшее большое жюри, ведь законная правовая процедура никак не совместима с целеустремленным захватом добычи. Бовард пишет:
«Начиная с 1980 года количество конфискаций — захватов Налоговым управлением банковских счетов и платежных чеков — увеличилось в четыре раза, достигнув в 1992 году 3 253 000. По подсчетам Генерального счетного управления (ГСУ), Налоговое управление накладывает более 50 000 необоснованных или ошибочных штрафов в год на граждан и предпринимателей. ГСУ подсчитало, что почти шесть процентов штрафов, наложенных Налоговым управлением на предпринимателей, некорректны… Налоговое управление, кроме того, накладывает почти 1 500 000 арестов на имущество ежегодно, что на 200 процентов больше, чем в 1980 году. Журнал „Мани“ изучил в 1990 году документы 156 налогоплательщиков, на имущество которых Налоговое управление наложило арест, и обнаружил, что 35 процентов налогоплательщиков не получили от Налогового управления предупреждения о намерении наложить арест на имущество через 30 дней, а некоторые узнали об аресте, лишь когда с ними связалась редакция журнала».
Нынешний Верховный суд не проявляет желания ограничить деятельность столь мощного и скрытого от глаз публики федерального агентства, постоянно нарушающего Четвертую, Пятую и Четырнадцатую поправки к конституции США. Что и говорить, суд этот по сути своей авторитарный, он упивается властью государства над гражданами, а некоторые наиболее жизнерадостные его члены проявляют редкостное остроумие, консультируясь с доской Уиджа для спиритических сеансов и пытаясь точно определить, что имели в виду отцы-основатели, и игнорируя при этом совершенно ясные высказывания Мэйсона, Мэдисона и других о таких абсолютах права, как недопустимость изъятия чужой собственности без предварительного обращения к большому жюри и признания подозреваемого виновным в том или ином преступлении, как требует закон. В этих вопросах священные мысли и намерения отцов-основателей настолько ясны, что Верховный суд вынужден, к всеобщему изумлению, поворачиваться к ним спиной. Одиночные голоса протеста иной раз слышатся в конгрессе. В 1993 году сенатор Дэвид Прайор высказался в том смысле, что было бы желательно, чтобы Налоговое управление информировало кредитные организации, когда будет доказано, что управление ошибочно наложило штраф на собственность налогоплательщика, чем сделало невозможным дальнейший кредит для него. В Налоговом управлении только посмеялись над его предложением. Такое вопиющее требование наложило бы непосильное бремя на выбивающихся из сил чиновников.
Законодательные акты США, касающиеся правил налогообложения, составляют около девяти тысяч страниц, и в них путаются даже налоговые эксперты. Поэтому ошибка в расчетах некоего инспектора Налогового управления относительно собственности семьи Икс вполне вероятна.
Но в конечном счете вина лежит не столько на жульническом налоговом бюро, сколько на системе налогообложения, навязанной ключевыми фигурами конгресса с целью вывести из-под налогов своих дружков и финансовых доноров. Конечно, само Налоговое управление имеет законные основания жаловаться на своих номинальных хозяев в конгрессе. Директор отдела налогоплательщиков Налогового управления Роберт Лебоб говорил в 1989 году: «Начиная с 1976 года было принято 138 государственных законов, вносящих изменения во Внутренний налоговый кодекс. После Закона о реформе налогообложения 1986 года было принято тринадцать законов, меняющих кодекс, а в одном только 1988 году — семь законов, касающихся кодекса». Вот что отмечает, но никак не объясняет Бовард: «Налоговый закон есть не что иное, как новейшая творческая интерпретация правительственными чиновниками налоговой неразберихи, созданной актами конгресса. Чиновникам Налогового управления потребуется пять, семь или больше лет на выработку инструкций по применению нового налогового закона, а конгресс в рутинном порядке принимает новые законопроекты, когда инструкции еще не обнародованы. Почти все налоговое законодательство носит временный характер — оно пребывает в ожидании либо новейшего закона, либо принятия уже предложенных изменений».
Чем же объясняется существование этой проблемы? Итак, корпорации посылают своих юристов в конгресс для принятия специальных законов, освобождающих доходы корпораций от чрезмерного налогообложения: добиваются этого принятием все более сложных и практически непостижимых налоговых законов, которые всегда будут оставаться временными, поскольку всегда будут появляться новые корпорации, требующие снижения налогов в форме частного законопроекта о льготах, скажем, на пожертвования по случаю Дня древонасаждений. Сенаторам, экономящим корпорациям миллионы, не придется тратить слишком много времени, обзванивая жертвователей, когда ему — о да, конечно, и ей тоже — настанет пора переизбираться. Если только — но это несбыточная мечта — затраты на избирательные кампании не будут снижены на 90 процентов, а сами эти кампании не будут длиться дольше восьми недель. До тех пор пока национальное телевидение не начнет предоставлять бесплатное время национальным кандидатам, а местное телевидение — местным кандидатам (как принято в цивилизованных странах), налоговой реформы не будет. А тем временем кроты из Налогового управления, отлично осведомленные о величайшей коррумпированности их неприкасаемых хозяев в конгрессе, преследуют беспомощных граждан и деморализуют страну.
На редкость логично, что слово террорист (согласно Оксфордскому словарю английского языка) появилось во время Великой Французской революции для обозначения «приверженца или сторонника якобинцев, которые отстаивали и применяли методы партийных репрессий и кровопролития при защите принципов демократии и равенства». Хотя наши правители воскресили это слово, используя его для обозначения злостных врагов Соединенных Штатов, большинство сегодняшних подлинных террористов находятся в составе наших правительств — федерального, штатов и муниципальных. Бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия (КАТО), Агентство по контролю за распространением наркотиков (КРН), ФБР, Налоговое управление и другие ведомства — это настоящие якобинцы, постоянно воюющие против жизни, свободы и собственности наших граждан. Кровавая резня, устроенная ФБР над невинными людьми в Уэйко, может служить моделью чисто якобинского мероприятия. Слегка тронутый религиозный лидер по имени Дэвид Кореш организовал коммуну из нескольких сот последователей — мужчин, женщин и детей. Кореш проповедовал конец света. КАТО и ФБР сочли его идеальным объектом для преследования. Его обвинили во множестве мелких правонарушений, в том числе в коронном преступлении этого десятилетия — педофилии, но не затруднили себя законной правовой процедурой для установления вины или невиновности подозреваемого. Дэвид Копел и Пол X. Блэкман выпустили недавно лучшее и самое подробное ис-cледование войны американского правительства против своих несчастных граждан — «Новые Уэйко недопустимы: что неладно с исполнением федеральных законов и как исправить это положение».
Во-первых, они рассказывают о преследовании Кореша и его религиозной группы «Ветвь Давидова», занимающейся божественным делом; во-вторых, о демонизации этого человека в средствах массовой информации; в-третьих, о штурме коммуны 28 февраля 1993 года: 76 агентов взяли штурмом здание коммуны, где находилось 127 мужчин, женщин и детей. Четыре агента КАТО и шесть членов коммуны погибли. Кореша обвиняли в незаконном владении стрелковым оружием, хотя ранее он приглашал агентов правоохранительных органов в коммуну, чтобы они посмотрели на это оружие и проверили регистрационные документы. На основании Закона о свободе информации Копел и Блэкман установили: с самого начала операции, превратившейся в осаду, а затем «силовое проникновение» (военный жаргон для жестокого обстрела и резни), КАТО тайно обратилось к армии США для организации особой подготовки к террористическим действиям, несмотря на то что Закон о праве шерифа на созыв ополчения 1878 года запрещает использовать федеральную армию для выполнения гражданских законов. Как и многие другие наши законы, в интересах войны с наркотиками этот закон может быть приостановлен, если Агентство по борьбе с наркотиками сочтет нужным призвать армию на борьбу со злом. КАТО тайно обвинило Кореша в изготовлении ме-тамфетамина, который он якобы импортировал из Мексики, находящейся неподалеку, всего в трехстах милях к югу. Спасите! Армия должна помочь. Она помогла, хотя обвинения против отвергавшего наркотики Кореша были ложью. Разрушение «Ветви Давидовой» перестало быть гражданским делом, по которому решающее слово якобы принадлежит конституции. Скорее это стало предметом жесткой военной необходимости: отсюда применение газа «Си-Эс» (договор об обязательстве неприменения которого в военных действиях Соединенные Штаты только что подписали) 19 апреля 1993 года, за которым последовало проламывание танками стен здания, где укрывались 27 детей, а затем потрясающий фейерверк, уничтоживший коммуну, а заодно и Дэвида Кореша — ему так и не было предъявлено обвинение. Генеральный прокурор Джанет Рино считает своей заслугой успешное проведение операции, но не снимает с себя и «вину». Она сравнивала себя и президента с генералами Второй мировой войны, которые были не в состоянии уследить за всем, что происходит… Ветераны этой войны хорошо знают, что значит такое объяснение: это попытка прикрыть собственную задницу.
Так или иначе, миз Рино руководила крупнейшей резней, учиненной федеральными властями США после 1890 года. Я имею в виду бойню, устроенную у Вундед-Ни [24]. Восемьдесят два члена «Ветви Давидовой» погибли в Уэйко, в том числе 30 женщин и 25 детей.
Потерпят ли поражение наши якобинцы, как это случилось с французскими? Что и говорить, намеренное уничтожение отдельных элементов Билля о правах (юридическое в отличие от фактического, когда полиция начинает неистовствовать, круша законы и головы) можно обнаружить в безумных решениях судов низшей инстанции, которые Верховный суд предпочитает не сверять с Биллем о правах. Хорошо известно, что Агентство по борьбе с наркотиками и Налоговое управление — это закоренелые похитители частной собственности без установленной законом процедуры, без компенсации или возмещения лицу, ограбленному государством, но не совершившему никакого преступления.
В настоящее время, согласно Копелу и Блэкману, федеральные законы и законы штатов таковы: когда полицейскому предоставляется возможность с разрешения суда или без оного расследовать потенциальное преступление, он может захватить и присвоить столько имущества, принадлежащего предполагаемому преступнику, сколько сочтет нужным. Хотя конфискация предусмотрена в отношении имущества, использованного в ходе совершения преступления, при этом нет обязательного требования, чтобы его владелец был осужден за совершение преступления. Не важно, был ли оправдан человек, обвинявшийся в совершении преступления, на основании чего и произвели захват собственности, или ему вообще не предъявили обвинения. Естественно, в судебном процессе 1987 года («Соединенные Штаты против Сандини»), когда эта безумная формула стала законом, председательствовал судья Кафка. «Невиновность владельца несущественна, — провозгласил суд. — Достаточно того, что собственность была задействована в процессе нарушения закона, предусматривающего конфискацию». Значит ли это, что лицо, не совершившее никакого преступления, но способное совершить его в неопределенном будущем, не сможет получить обратно свою собственность, потому что решение по делу «Соединенные Штаты против Сандини» провозглашает: «Бремя доказательства ложится на обладателя указанной собственности»?
Эта ситуация не может не привести в волнение полицейских налетчиков, поскольку, по словам бывшего министра юстиции Ричарда Торнбера, более 90 процентов американских долларов несут на себе остаточные следы наркотиков; это значит, что человек, у которого есть при себе, скажем, 1000 долларов наличными, может быть уличен во владении «наркодолларами», а эти деньги подлежат аресту и конфискации для проведения анализа, причем они никогда не будут возвращены владельцу, если умница полицейский знаком с решением по делу Сандини.
По всей стране спортсмены в колледжах проходят проверку на предмет употребления наркотиков, время от времени в учебных аудиториях проводятся обыски. 8 марта 1991 года, согласно Боварду, в школе Сэндберга в Чикаго двое учителей (их пол не указывается, поэтому любители порнушки с воображением имеют возможность домыслить подробности) обратили внимание на шестнадцатилетнего подростка в облегающих тренировочных брюках. Четыре их глаза загорелись тревогой, они принялись рассматривать то место, которое, на их взгляд, «слишком выпирало». Парня отвели в раздевалку и раздели. Никаких наркотиков и ничего подозрительного, если не считать нестандартно развитой мошонки, не обнаружили. Его отпустили, поскольку пока нет закона для наказания подростка, сильнее физически развитого, чем его учителя. Мальчик и его родители обратились в суд. Судья не проявил сочувствия. Учителя, постановил он, «сделали все, что было в их силах, дабы не нанести ущерба личной неприкосновенности истца». Судья Кафка бдит.