Глава 8

Глава 8

У китайцев есть такое выражение: «не дай вам бог жить в эпоху перемен». Выражение довольно глубокое. Конечно, наша душа воспитана на восторгах революции, в искреннем убеждении, что все перемены, происходящие в нашей стране, должны носить революционный характер, и принять чужеродную мудрость не может. Нам кажется, что застой – это всегда ужасно, а революция – это всегда хорошо. Вот он, свежий ветер! Сразу приходят в голову остатки школьного образования: «пусть сильнее грянет буря!». Буря, конечно, грянет. Только потом, после бури, вода всегда очень грязная и мутная. И в этой мутной водичке водятся очень и очень разные рыбы. А попутно выясняется, что поле битвы всегда достается мародерам. Мародерам во всех областях.

Наверное, никогда в истории нашего народа не случалось ситуации, когда такое количество людей было бы бездельниками. Вдруг стало ясно, что страна – вся, от Калининграда до Приморья, – превратилась в один огромный даже не дискуссионный клуб, а в коллективную занудную бабку на скамейке, которая рассуждает обо всем, ничего не зная конкретно, и с радостью дает любые рецепты на все случаи жизни кроме тех, которые непосредственно относятся к ее сфере деятельности. Когда вчерашние специалисты с высшим образованием вынуждены ходить на работу, за которую получают копейки, либо ради более-менее пристойного заработка заниматься не тем, чему их учили, они, как правило, чувствуют себя деклассированными. Бесконечное количество НИИ, как бы скептически к ним ни относиться, тем не менее задействовало огромную массу советских интеллектуалов, вовлекая их в некий тип деятельности. Да, конечно, многие занимались какими-то смешными делами, но была наука, было образование, была медицина. Необходимо четко понимать, что в России в медицине и образовании задействовано больше людей, чем в армии и МВД, и во многом негативные настроения в обществе начались с деградации именно этих отраслей. Главный удар был нанесен как раз по тем людям, которые в советское время были реальным средним классом по уровню достатка – преподаватели всех ступеней, медработники всех уровней, ну и, конечно, научные работники.

Революцию делать легко – она построена на принципе «я против». Но уже наш опыт показал, что уничтожение социалистического строя и отмена статьи конституции о руководящей роли коммунистической партии почему-то не привели к появлению развитого капитализма. Уничтожение лжи и фальши идеологического отдела ЦК КПСС почему-то не привело к повсеместной правдивости. Увольнение всех руководителей советского времени и «красных директоров» почему-то не привело к тому, что на их место пришли глубокие, талантливые, умные люди. Мы наблюдаем как раз совершенно обратный процесс. Да, сначала появляются пассионарии. В 90-е годы они железной рукой, практически огнем и мечом проводили изменения, в которые тогда еще верили. Постепенно пассионарий замечает, что жизнь его коротка, вокруг другие, чуть менее пассионарные, живут все лучше и лучше, и оказывается, что надо уметь устраиваться, на законы времени не хватает. Святое дело «разрушить, разрушить, разрушить» уже, кажется, более-менее выполнено, а «строить, строить, строить» они не умеют. Разве можно сравнить квалификацию человека, которому приказано «разнести всю халабуду вдребезги пополам», и человека, перед которым поставлена задача построить Зимний дворец? Конечно, нет. Разнести любую халабуду – особой квалификации не требуется.

Выяснилось, что среди разнесенного оказалось и несколько строений, значимость которых мы поначалу не осознавали в полном объеме. И одно из них – школа. Ненависть к советской системе рано или поздно не могла не остановиться на советской школе – как одиозном учреждении, готовившем колесики и винтики общепролетарского дела, верно служившем идеологической доктрине, педагогической фабрике, из которой должны были выходить те самые строители коммунизма, что так уверенно потом разрушали развитой социализм.

* * *

Не могу сказать, что проводилась осознанная политика уничтожения школы. Зачем? Она оказалась таким нежным созданием, что достаточно было всего лишь не уделять внимания. Все так просто – не плати достойные зарплаты учителям, и глядишь, уже и учить-то оказывается некому. В самом деле, разве сегодня можно себе представить молодого человека, идущего работать в школу? Это же нонсенс! Нет-нет, кадры, конечно, пока еще приходят. Но зачастую это те, кому надо собственных детей пристроить, да и качество современных учителей резко падает. Разумеется, еще живы легенды, гласящие, что каждый учитель – это Песталоцци и Макаренко в одном лице, и все они так любят детей. Но это не более чем заклинания. А еще взрослые дяди вдруг осознали, что надо, оказывается, вливаться в мировое сообщество, надо присоединяться к болонской системе, надо сделать так, чтобы каждый ученик получил достаточный уровень знаний, чтобы сразу после школы мог поступить в институт без всяких репетиторов – действительно тяжелого наследия советского времени, – а главное, имел возможность пойти в любое учреждение той самой болонской системы, а это практически вся Европа.

Замечательная благая идея, под которую была заимствована во многих странах практика единого государственного экзамена. Но дело в том, что, скажем, в Соединенных Штатах эта тема существует с начала XX века, она постепенно внедрялась, осознавалась, обкатывалась и проходила через довольно жесткие изменения. А у нас в стране, как это часто бывает, название взяли, а вот суть не поняли. Можно привести простой пример: вот есть слово «машина». Но машина – это и горбатый «Запорожец», и «Ока», и «ВАЗ», и «Мерседес», и «Феррари». Все это машины. Но машины-то разные! Так что сколько ни говори «единый экзамен», он от этого не становится разумно организованным. У него может быть качество «Запорожца», а может и качество «Мерседеса». Да и с каких пор школу спасал экзамен? Экзамен играет роль всего лишь градусника для измерения температуры, но важно понимать, на какой стадии мы эту температуру меряем. Если мы меряем температуру на выходе тела из школы, она может быть такая, что по большому счету единственное, куда это тело может потом отправиться, это, грубо говоря, морг. Потому что переучить-то ребеночка уже не удастся! И говорить «ах, он плохо сдал ЕГЭ, наверное, он хорошо его пересдаст через год» наивно. Ребенка учили одиннадцать лет, ну и чему научили? Что это дало? Правильный ответ – кажется, немного.

Учителей сделали заложниками ЕГЭ, практически не объяснив, чему учить. А все-таки – чему учить? Ну хорошо, если с точными дисциплинами все более-менее понятно, кажется, там новая идеология не играет никакой роли, то как быть с литературой? Как быть с общественно-политическими науками? Как оценивать последние шестьдесят лет истории? Или те учителя, которые всю жизнь воспевали мудрость советской системы, теперь должны говорить о том, что это был кровавый режим? Ну, теоретически можно, хотя некая лживость в таком посыле определенно присутствует. Да и как строить программу, как обучать детей, если те стимулы и те жупелы, которые использовались раньше, сейчас при всем желании не работают? Ведь мы уже не можем остановить ребеночка-хулигана и сказать ему: «А ну, быстро вызвал родителей!» Родители не придут, а если придут, то, как это часто бывает, могут избить учителя, и им за это ничего не будет. Кроме того, все вдруг очень быстро поняли, что школа школе рознь. Богатые люди не хотят мириться с теми копейками, которые получают учителя, вернее, с тем качеством преподавания, которое за эти копейки покупается, и говорят: нет, давайте мы будем платить нормальные деньги! Но эти нормальные деньги приводят к тому, что в ряд школ вступительный экзамен действительно сравним со вступительным экзаменом в самые престижные школы Запада, а ежегодная плата за обучение зачастую превосходит таковую в западных школах. Правда, не надо питать иллюзий: с нашим аттестатом по-прежнему напрямую никуда не поступить. Но суть не в этом, а в том, что нормальное преподавание, если угодно, гимназическое, оказалось сосредоточено за непробиваемой стеной денег. Никакой Ломоносов никуда уже не поступит. Идея, ради которой вводили ЕГЭ – что у всех будут равные возможности для поступления в вуз, – была бы замечательной, если бы качество обучения в различных школах было хотя бы сопоставимым. Но очевидный факт в том, что качество обучения за те деньги, которые получает педагог, скажем, в далеком ауле, не сравнить с качеством обучения, которое получают дети московского мэра или членов правительства, способных выписать себе профессорско-преподавательский состав практически из любой точки света.

* * *

Что покажет ЕГЭ? Ой, да, вы правы, неловко как-то получилось? Действительно. Кажется, у наших деток нет шансов? Ну конечно, мы понимаем, что в России никакого образования нет. Это «там» образование. Ведь наши граждане хорошо знают, каким должен быть результат ЕГЭ. Этот результат – не знание, а баллы. А это уже совсем другая история. Что-что, а накручивать баллы мы умеем. Кто посмышленей – недорого через Интернет, фотографируя вопросы в начале экзамена, отсылая их работающей бригаде и получая через полтора часа готовые ответы. Там, где Интернет не так востребован, учителя решают за детей, особенно если это не простые дети, а дети чиновников из местного отдела образования. Не случайно была задержана высокопоставленная чиновница из Адыгеи, которая самолично помогала ребенку сдавать экзамен. Ну и конечно, отдельная тема – это та мудрость, которую проявляют преподаватели, осознав, что, оказывается, за плохие результаты ЕГЭ их могут и с работы уволить, и денег они не получат, как это происходило, скажем, в Тюменской области, где по результатам ЕГЭ делались выводы о качестве преподавания и возможности директора и дальше управлять школой. Разумеется, в этом случае никто не заинтересован в том, чтобы их дети были худшими. И тогда в ход идут любые методы. Ведь работу найти нелегко, да и кушать очень хочется.

Фанаты ЕГЭ кричат, что с его помощью мы выявляем мошенничество. Да, конечно. Выявляем студентов, приходящих сдавать экзамены за школьников, и выявляем успешно. Выявляем и то, что знаний дети не получают, и констатируем, что, увы, школьная система перестала эффективно функционировать. Но какими бы убедительными ни были заклинания фанатов, есть объективные и неприятные показатели. В международных рейтингах уровень знаний наших детей, вежливо говоря, вверх не идет. Мало того, школа объективно перестала выполнять роль воспитателя, а это уже гораздо более страшная проблема. Школа перестала объяснять, что хорошо, а что плохо. Может быть, потому, что с когнитивным диссонансом справиться не удается и самим учителям, каково уж объяснить детям.

Рядом с нами находится государство Финляндия, в течение уже многих лет занимающее одно из первых мест в рейтинге стран с самым высоким уровнем школьного образования. При этом, как ни странно, количество часов, которые тратят на обучение финские дети, получается меньше, чем у нас. Правда, и классы меньше. Да и ЕГЭ у них нет. А качество школ что в Хельсинки, что в самой далекой провинции примерно одинаково. Учителя в Финляндии получают много, это правда. Большое внимание уделяется индивидуальным занятиям. Все преподаватели – с университетским образованием. А программа и подход взяты из советской школы 50-х годов, и, кстати, с того времени никакие реформы не проводились, несмотря на все пожелания.

Но ведь у нас школа оказалась беспризорной. Министерство школами не занимается, да, по большому счету, и институтами тоже. Министр, стоящий во главе профильного направления, не имеет ни малейшего представления о том, что такое школа, и не хочет иметь. Сложилась довольно неприятная ситуация, когда главный инструмент, кующий кадры для современной жизни, работает не только неэффективно, но и, скорее, во вред, выплевывая в жизнь отнюдь не строителей современной модернизационной экономики, а разочарованных, плохо образованных и зачастую очень дурно воспитанных граждан, убежденных, что своей цели можно добиваться любым способом: купить справку об инвалидности, обмануть систему сдачи ЕГЭ, – неважно. Важно быть победителем. Все остальное – обман. Пусть проигравший плачет. Но это видимые проблемы школы и качества образования. А вот кое-какой опыт, который приобретает сегодня школа, требует отдельного осмысления.

* * *

Впервые страна вздрогнула во время беспорядков на Манежной. Точнее, на следующий день, когда к Киевскому вокзалу вдруг вышло большое количество студентов и школьников, особенно старшеклассников. И выяснилось, что национализм настолько глубоко и прочно засел в их сознании и носит такую агрессивную форму, что не рассматривать это явление системно уже не представляется возможным. Возникает вопрос: а что случилось, почему? Давайте рассмотрим, что происходит в наших школах на самом деле.

Итак, после того как идеологическая машина Советского Союза стала давать сбой и замечательная идея дружбы народов вкупе с системой прописки куда-то делась, в Москву и многие другие российские города, где жизнь хотя бы чуть-чуть отличается в лучшую сторону от провинции, ринулось большое количество выходцев с Кавказа – кто в поисках лучшей жизни, кто скрываясь от грехов, кто просто отправляя детей гулять на бюджетные деньги, расхищенные их родителями. Да и множество гастарбайтеров, приезжающих сюда с семьями, а значит, и с детьми, в какой-то момент времени должны были этих детей куда-то отдавать учиться.

Как сказал мэр Москвы Сергей Собянин, в некоторых районах города до двадцати пяти процентов населения не говорят по-русски. Когда я записывал своих детей в ЗАГСе, часто оказывалось так, что в этот день единственный ребенок с русским именем был моим. Уже никого не удивляет, что самое популярное имя среди новорожденных в Лондоне – Мохаммед, впрочем, в России это по-прежнему вызывает некоторое изумление. Надолго ли? Ведь к крови жертвенных баранов на улицах наших городов мы уже привыкли. Пока еще в Москве не слышны заунывные призывы муэдзинов на каждом углу, но, учитывая, что некоторые особо ярые представители мусульманской общественности требуют строительства в столице еще как минимум сорока мечетей, можно предположить, что в недалеком будущем москвичей ждет именно это.

Конечно, когда мы говорим о богатых школах, различия нивелируются. Не только потому, что почти все дети приезжают на машинах с водителем и личной охраной. А потому, что все-таки здесь речь идет о несколько ином уровне как культуры, так и благосостояния. Мы говорим о детях, чьи родители выбрали европейский путь и мечтают, что в какой-то момент времени их дети уедут учиться и работать за границу, поэтому их поведение кардинально отличается от поведения тех, кого зачисляют в простые районные школы. Там дети приезжих сразу оказываются в положении изгоев – просто потому, что они не знают русского языка и не понимают, что происходит. Учитель не может нормально объяснять хорошо успевающим ученикам, в результате происходит падение уровня образования в классе, а ужас непонимания перерождается в агрессивные формы поведения, которые выражаются столь ярко, потому что, как правило, дети, приехавшие из Кавказского региона, крепче своих московских ровесников и всегда сплочены, всегда пытаются сбиться в некое сообщество, которое очень скоро приобретает черты откровенно криминальные. В старших классах уже никого не удивить холодным оружием, да и все чаще в сводках мелькают сообщения о наличии разнообразных травматических пистолетов у школьников и даже об их применении.

Насилие в школе, в том числе на этнической основе, становится абсолютно обыденным явлением. Преподаватели сами боятся и не понимают, как себя вести. Кто им поможет? Говорить о каком-то пиетете по отношению к учителям смешно. Методов воздействия на детей, которые зачастую на голову выше их и на десяток килограммов тяжелее, у них нет. А если еще и подъедут родители, то не факт, что эти средства воздействия не окажутся последними в жизни преподавателя. Ну и кто захочет так собой рисковать за нищенскую зарплату? Вот и результат.

* * *

Другие дети пытаются найти выход и защиту и зачастую находят их в разнообразных фанатских объединениях, в которых любовь к футболу занимает все меньшее время, а физическая подготовка все большее. И конечно, как уже отмечалось, в этой среде очень легко черпать силы и новые кадры разнообразным националистическим организациям крайнего толка. Идеальные условия: с одной стороны, идеологическая поляна зачищена, а с другой – школа ненависти каждый день. Старшеклассники и выпускники, совсем еще юные ребята, оказываются озлоблены и унижены с самого детства, и их желание отомстить очень часто выглядит обоснованным, как бы ни неприятно это было признавать.

Как должен себя чувствовать подросток, родившийся в семье человека, прошедшего первую и вторую чеченские войны, а потом выброшенного Сердюковым за ненадобностью, да еще не просто выброшенного – как-то позабыли, выбрасывая, обо всех обязательствах, которые брало на себя государство. И оказался офицер, еще довольно молодой и крепкий, с боевым опытом, – на улице. Или инженер. Или ученый. Или врач. Или рабочий, который теперь никому не нужен. Совсем никому. И что он должен сказать своему ребенку? «Сынок, ты должен любить власть, ты должен хорошо относиться к стране, эта страна сделала для тебя все?» Денег нет, поступить в престижный вуз шансов нет, так как школу закончил плохую, а у родителей нет возможности нагнать аттестационные баллы любыми способами. Пойти служить в армию? Отличная мысль. А что это даст? Да, сейчас в армии, наверное, уже не строят генеральские дачи, просто зачастую выстраивают «духов» и на спине у них пишут: «Правь, Дагестан».

И стоит он, такой жалкий молодой человек, уже пришедший в армию с ненавистью в сердце. И ненависть в нем укрепляется. Он живет в другом мире, которого не понимает и не осознает – и не хочет осознавать. В том мире, куда не добивают гламурные журналы и газеты, да и телевидение там смотрят скорей для того, чтобы определить национальность ведущего или посмотреть новости для подпитки ненависти. Наверное, если бы любой из этих парней совершил преступление в конце XIX века, великий адвокат Плевако, произнеся речь перед господами присяжными заседателями, добился бы оправдательного приговора, объяснив, что эти дети ни в чем не виноваты – жестокий окружающий мир сделал их такими. Только есть одна проблема: когда подобных детей становится слишком много, все справедливые оправдания не меняют общей тенденции, и жить становится страшно. Вот и выясняется, что абсолютно нормальные, симпатичные внешне люди вдруг заражаются человеконенавистнической идеологией, идут и убивают адвоката и журналистку и ни в коей мере не раскаиваются в содеянном. Почему? Потому что они борцы в глазах своих и своих товарищей. А то, что в тюрьме им теперь сидеть до конца дней – так кто сказал, что жизнь в тюрьме для них сильно отличается от той, которой они живут на улице? В тюрьме хоть кормят регулярно.

* * *

С вузами ситуация обстоит не лучше. Разнообразные университеты и академии превратились в рассадник деструктивных идей. Их стало очень много, они легко и с радостью, считая, что это и есть рынок, продают дипломы и оценки на экзаменах, но не дают знаний. По большому счету они создают у людей иллюзию получения образования, но на самом деле с ранних лет приучают их к тому, что все неважно, достаточно дать денег. Кроме того, преподаватели этих институтов зачастую являются обломками прежней системы. Они прекрасно понимали, зачем они нужны, в советское время, но абсолютно теряются в современной обстановке. Именно поэтому, когда в студенческую аудиторию приходят профессионалы своего дела, достигшие немалых успехов в том же маркетинге, рекламе, разнообразных формах продвижения товаров или связях с общественностью, профессора нередко принимают их в штыки, не понимая, что те действительно могут существовать в условиях современного мира, и пытаясь с ними спорить, аргументируя свою точку зрения какими-то смешными неработающими моделями.

Беда в том, что студенты выходят из вузов не только абсолютно неготовыми к реальной работе, но и в принципе не уважающими старшее поколение. Распалась научная преемственность, произошло критическое старение кадров, образовался колоссальный провал. В России около тысячи высших учебных заведений, но только в пятидесяти из них хотя бы половина выпускников идет работать по специальности. В педагогических вузах целые выпуски никогда не доходят до школ. А если говорить о медицине – куда делись династии медиков, в том числе евреев, русских, украинцев? Им на смену пришло огромное количество выходцев с Северного Кавказа, которые, к большому сожалению, считают, что там, где не хватает знаний, достаточно купить или запугать преподавателя.

А все начинается с малого. Со школы, с министра, который, несмотря на любые конфликты, заявляет, что считает для себя невозможным уйти в отставку – моральная ответственность не позволяет. Наверное, он прав – по своей внутренней шкале. Жаль, что эта шкала никак не коррелирует с происходящим в стране. Я встречался с господином Фурсенко – в жизни милейший человек. Но милейший человек – это не профессия, тем более когда тебе доверили такой тяжелый и ответственный участок работы.

Образование является миной замедленного действия. Безграмотные действия в этой области приводят к страшным последствиям. И ужас в том, что многие телезрители, радиослушатели, да и просто случайные собеседники с жаром заявляют, что все дело в образовании, о каких бы проблемах ни заходила речь, – но не могут даже предложить никакого выхода. Разумеется, их критика справедлива, но она деструктивна. Ну что мы, взрослого человека родим заново и отправим обучаться? Нет, конечно. Это невозможно. И что мы тогда будем делать? Растить новое поколение? Хорошо, допустим. Но в какой мир оно выйдет? В мир, не имеющий ничего общего с теми высокими принципами, которые декларируют представители правительства в праздничные дни?

* * *

Второй миной замедленного действия оказалась медицина. И здесь беды примерно такие же. Нет, мы все, конечно, понимаем связь между образованием и медициной: люди, купившие ЕГЭ, затем покупают и сессии. Взятки в вузах никуда не делись, сдача за деньги никуда не делась, но самое страшное наступает потом – когда эти люди выходят на работу. У них дипломы врачей и инженеров, они начинают проектировать мосты и самолеты и лечить людей. Но сейчас еще есть сдерживающий фактор – девяностолетние специалисты старой школы, которые каким-то чудом задержались в системе. Но пройдет несколько лет, и та плеяда сгинет. И в полный рост заиграют умники с дипломами, большинство сессий которых было сдано либо за глаза, либо чтобы не связываться, либо за деньги. Они будут лечить, они же будут и управлять. Дилетанты нынешние покажутся нобелевскими лауреатами по сравнению с тем поколением, что идет им на смену.

Вы хотели бы лечь под нож хирурга, не будучи уверенными, что свой диплом он не купил? Не хотели бы? Вот и врачи не хотят. Поэтому всегда выглядит довольно забавно, когда из уст наших замечательных медиков слышишь потрясающий по мудрости совет: ты что, собираешься что-то делать в нашей стране? Ты что, самоубийца? Да езжай куда угодно, и дешевле будет в конечном итоге, и точно будет хорошо. Повторю, это говорят наши же врачи. И оснований им не доверять нет.

В течение нескольких последних лет медицину возглавляет госпожа Голикова, хорошо известная как очень талантливый финансист, на посту заместителя министра финансов проявившая себя профессиональным, мудрым и опытным человеком. Но увы, «принцип Питера» никто не отменял: стоило человека повысить, как выяснилось, что не все повышения одинаково безвредны. Оказывается, для того чтобы даже самый замечательный финансист мог грамотно управлять такой отраслью, как медицина, ему нужны специальные знания. И эти специальные знания никто не отменял. Да, у врачей маленькие зарплаты, да, делаются попытки что-то изменить, профинансировать, разбить на центры. Но вся эта бурная деятельность носит несистемный и скорее очковтирательский характер. Потому что, разрушив советскую систему, к западной мы не пришли. Не пришли к реальной страховой медицине, не ввели реальную врачебную ответственность. Не перешли на новую систему обучения, не ввели работающие стандарты и протоколы.

* * *

С грустью вынужден признать, что и не введут. Так как давно уже не видят за больными и врачами людей и профессионалов, а видят цифры. Но если в одном и том же квартале в лечебных учреждениях города выведено из строя пятьсот койко-мест и введено пятьсот койко-мест, это не значит, что больные чувствуют себя хорошо. Потому что выведены эти койко-места могут быть в начале квартала, а введены – в конце. По отчетности все будет нормально, – просто люди умрут. Если вам кажется, что перебои в одну-две недели с поставкой лекарственных средств, возникающие из-за того, что изменились очередные внутренние процедуры, – это не страшно, мол, все равно же аналоги есть, то вы не понимаете, как действуют лекарства и что происходит привыкание к определенному их типу. А с другой стороны – кого это волнует. Умер пациент – ну и царствие ему небесное, земля пухом.

Смешно рассуждать о родах в наших роддомах мужчине. Женщины об этом знают лучше, и мне не хочется заставлять их лишний раз переживать. Да, конечно, когда ты можешь заплатить, отношение к тебе другое. А когда не можешь?

Вдруг выясняется, что в клиниках Москвы нет элементарного препарата, который был во всех советских роддомах и использовался для купирования резус-конфликта при различных резус-факторах у матери и плода. Почему же возникла эта дикая проблема? А просто – в министерстве не закупили. Но почему не закупили? Ну просто не закупили, подумаешь. Ничего страшного. В этом квартале подвезут. Квартал же тот же. Что, потерпеть нельзя?

Да нельзя потерпеть!

Истории о случаях, когда врачи по ошибке убивают наших детей, стали уже столь обыденными, что газеты об этом и писать не хотят. Истории, когда под видом врачей принимают гастарбайтеры из Средней Азии, даже не имеющие диплома, уже приелись на телевидении – неинтересно. Все понятно, чудес не бывает. А главное – все равно ребеночка не вернуть. Да и врача в конечном итоге никто не накажет.

Ну бьет тревогу доктор Рошаль – так мы ату его! В лучшем стиле советского чиновничества. Мы ему объясним, как он неправ. Напишем коллективное письмо от обиженных сотрудников, и все. А дальше можно ничего не делать. Не надо ничего менять, достаточно обидеться. Как посмел какой-то профессор такое заявить о чиновниках! Совсем нюх потеряли эти докторишки. Они что, в самом деле думают, что они здесь главные? Ха! Не они главные, а мы, государевы люди. Нас государь поставил, и мы его интересы блюдем!

А какие интересы? Какие интересы у школы? Какие интересы у Минздрава? Как могут эти интересы не совпадать с интересами народа, тех людей, которые получают эти услуги? Странные какие-то интересы. Да, у нас в стране по-прежнему есть великие доктора, да, мы многое умеем, да, благодаря титаническим усилиям различных структур, в том числе коммерческих, и замечательных, потрясающих женщин – Чулпан Хаматовой и Дины Корзун – удалось, пожалуй, добиться перелома в борьбе с детской лейкемией.

И это здорово. Честь им и хвала. Только они делают то, что, по идее, обязано было делать министерство. Обязано! Но не делает. И не будет делать. Да и не давала госпожа Голикова клятву – ни Гиппократа, ни советского врача. И не собирается давать.

* * *

Появилось поколение менеджеров, которое во всем видит исключительно деньги. И госпоже Голиковой вторит министр обороны Сердюков, который, ничтоже сумняшеся, решает, что нашей армии не нужны военные врачи. Зачем? А как человека без погон заставить ехать на дальнюю заставу – это уже не важно. И то, что знания военные врачи получают особые, тоже никого не волнует. Не нужны так не нужны. Он же министр, кто с ним будет спорить? И количество военных врачей резко сократилось.

И действительно, слишком много у нас старых больных. А населенных пунктов все меньше и меньше, и те вымирают. Неэффективно. Чушь какая-то, а не населенные пункты. Надо объединить сельские больницы в одну хорошую районную. Что до этой хорошей районной больницы многие доехать не успеют и аккуратно умрут в своей глуши – так в этом никто не виноват. Это же не приведет к ухудшению показателей. А вот сокращение количества больниц, оптимизация затрат – это так здорово звучит, модно и современно. А смерть – ну, на то она и смерть. Все равно рано или поздно все там будем.

Да и народ уже ко всему привык и особо не возмущается. А, собственно, чем возмущаться? Ведь отношение министров проявляется в мелочах. Вот приехали высокие гости в больницу, и госпожа Голикова в присутствии президента обращается к сотрудницам регистратуры: «Девочки, ну где вы попрятались!» Девочки! И ничего Голиковой слух не режет. И всем это кажется абсолютно нормальным. Ну действительно, девочки. Не мальчики же. Интересно, сколько же лет этим «девочкам», сотрудницам регистратуры? И что эти «девочки» обсуждают между собой, когда им представляется возможность? Какие слова находят для госпожи министра? И хотела бы госпожа министр эти слова услышать? Не хотела бы? Надо же. А пообщаться с теми людьми, которые полежали в наших больницах? Нет, конечно, можно потом приехать, как после трагедии в «Хромой лошади», и сказать: «Я в ужасе от того, в каком состоянии наши больницы!» Ясно, понимаю.

А может, чтобы не быть в ужасе, надо самой здесь лечиться? Именно здесь, в России, а не в Англии! Хотя нет, в Англии уже немодно.

Германия да Израиль, или в Швейцарию на checkup – a что, здорово, за один день собралась, хлоп, и все хорошо. Вместе с остальной тусовкой, все как обычно. А в нашей больничке не хотите денек полежать? С соседями по палате пообщаться, еду местную пожевать, подышать всем, чем дышат наши больные, посмотреть, какие лекарства используются. Не желаете? А что так? Страшно, что дня не выдержите? Понимаю. Хорошо понимаю.

* * *

Государство фактически ушло из науки и образования – нет денег, тот процент, который выделяется на эти сферы, издевательский. Государство попыталось что-то сделать в медицине, попыталось выделить финансы, но сделало это настолько несистемно, что ожидаемого скачка не получилось. Вроде и денег перевели немало, и оборудование закупили – только, как у нас обычно бывает, стоит в школе компьютерный класс, который не подключен ни к чему. И программ никаких нет. Зато комиссия приедет – красота! Настоящая красота.

Вот люди смотрят вокруг, и те, у кого психика незрелая, либо те, кто из-за тяжелой жизни и нехватки нормального питания находятся в пограничном состоянии, начинают думать: а как же жить? Лечиться денег нет, учиться денег нет, просвета никакого нет. Включают телевизор или открывают газету – а там на каждой странице: «Потомственная знахарка вылечит от всех болезней». «Народный колдун республики снимет все что можно». А по телевизору они уже между собой бьются, расследуют, угадывают, мысли читают, с ними серьезные, уважаемые люди беседуют, смотрят на них, как на спасителей. Про Вангу так и вообще передачи набирают сумасшедшие рейтинги, и она уже чуть ли не святая, пора уже икону рисовать, в красном углу вешать и с просьбами обращаться. Прямо не Ванга уже, а страшно подумать кто.

И начинают люди свою правду искать, а вокруг полно тех, кто готов эту правду незадорого продать – да хоть бы и за переписанную квартиру. Море доброхотов. И попадают люди в секты самого разного толка, в руки жуликов, которые под видом лечения рака отбирают последнее. И не только малообразованные попадаются на эту удочку – есть среди пострадавших и знаменитые актеры, и очень богатые бизнесмены. Жить-то всем хочется, а веры никакой и ни во что нет. Ну а когда люди в секты попадают, то и жизнь их становится другой, и ценности другими. И оказывается в Красноярске целый Город Солнца, и жителей там немало, и неизвестно, что там происходит, и как живут дети, которые там рождаются, как они воспитываются, да и живы ли вообще? Под крики об очередном придуманном конце света эти подверженные чужому влиянию люди впадают в мистический транс. Кто под землю закопается, кто и того хуже – просто с крыши сиганет. Ну что, значит, судьба у них такая, не всем же жить. И все больше наших детей становятся приверженцами непонятных культов, и эти культы все страшнее и все чаще требуют уже человеческих жертвоприношений. И тут же выясняется, что, оказывается, за поедание человеческого мяса и срок всего никакой, да и отбывается на поселении.

Так что всякая нечисть в условиях идеологического поражения власти начинает набирать обороты. Встряхнется общественность от очередного умершего ребенка, которому не оказали никакой помощи, – а дальше ничего не произойдет. Ну встряхнулись и встряхнулись, ну умер ребеночек и умер, а дальше что будем делать? Наказывать, что ли, жестоко? А никакого жестокого наказания за это не предусмотрено. В лучшем случае для матери-убийцы будет поселение на несколько лет. А если взять статью о неоказании медицинской помощи, так это еще доказать надо, что помощь не оказывали. Может, ее пытались оказать, да не вышло. Или не так пытались. А кто сказал, как правильно? Кто сказал, что целители духовные были неправы? Ведь ребеночку пытались помочь. И мы устроим для них телешоу, и будем им объяснять в прямом эфире, какие они мерзавцы и негодяи, что они не так лечили, а они будут говорить, что все беды и болезни – это расплата за грехи. И будут сетовать на свою греховность и говорить, что они молились о спасении ребенка и что теперь душа этого невинного агнца находится у Отца нашего. А что, спросят они, в вашей традиционной медицине разве нет смертей? Да на каждом шагу! И нам нечего будет возразить.

Мало того, после каждой такой передачи все больше людей пойдет за ними следом. И будут женщины рожать в воду под присмотром непонятно кого, или вызывать на дом неизвестных людей, которые будут объяснять, что раньше так все рожали, забывая уточнить, что раньше и жили совсем по-другому, и окружающая среда была другой, и даже бактерии были другими. Зачем об этом говорить? Надо же жить, как наши предки жили. И начинает женщина рожать, помолясь, и будет ее разрывать, потому что ребеночек не так лежит, а поправить никто не сможет, а до операции дело-то и не дойдет. Зачем? Бог дал, бог взял, не нам судить.

* * *

У людей должно быть будущее. Вот растет ребенок. Мы уже знаем, что с образованием проблемы, уже понимаем, что и со здоровьем все не очень хорошо. Но вдруг повезло – оказался крепким. И захотел он заняться спортом. Прекрасно! А куда он пойдет? Каким спортом он будет заниматься? Ведь то, что было в советское время, разрушено. Или он пойдет в спортивную школу? Здорово. Но тренер-то получает копейки, а кушать ему хочется. И наш ребенок замечает, что на первый план почему-то все время выходят ребята, которые по качеству игры и близко не должны находиться в основном составе, но их родители проплатили. Они помогают тренеру, они обеспечивают возможность существования всей команды.

Нет, конечно, тренер может оказаться страшно принципиальным и заявить: да что вы, как можно, я сейчас воспитаю игрока, он будет играть в национальной сборной, и я заработаю на трансфере. Мечты, мечты. В семнадцать лет ребенок закончит школу, и перед ним встанет вопрос: идти в профессиональный клуб? А где он, тот клуб? И кому там нужен этот юниор? Это в Америке его ждала бы система университетского спорта, и в большой спорт он вышел бы уже обкатанным, в возрасте лет двадцати двух – двадцати трех. А здесь он, еще по сути незрелый, сразу попадает в область взрослых отношений. Не дай бог, он игровик. Смотрит на него тренер и думает: до тех пор, пока он станет более-менее приличным игроком, пройдет еще четыре-пять лет. А зачем? От меня же спонсор требует, чтобы я дал результат сейчас. Клубу деньги выделили, куплю-ка я лучше «легионера». И покупает «легионера» откуда угодно.

Получается уникальная ситуация. Вот, например, в нашем женском баскетболе в последнее время доходило до смешного. По действующему регламенту в одной команде на паркете должно находиться одновременно не менее двух россиянок. Если наши девушки участвуют в еврокубках, то такого ограничения нет. Вот и получается: команда из двенадцати человек, две из них американки, потому что школа женского баскетбола в США великолепная, шесть – еще какие-нибудь иностранки, а еще одной становится так называемая натурализованная американка, которой российский паспорт выдали за два дня, но при условии, что, если сборной понадобится, она в ней играет. А зачем американке играть за российскую сборную? Понятно, если у нее контракт в России на следующий год, воленс-ноленс придется играть. А если контракта не предвидится? Тогда она говорит: да идите вы с вашим паспортом! И в лучшем случае просто уезжает, а в худшем – демонстративно рвет паспорт и выбрасывает. Куда она его выбрасывает – зависит от уровня ее культуры.

Возникает следующий расклад: если в команде двенадцать человек, из них девять иностранок, то, выходит, только три – наши девочки. Ну и какие шансы у семнадцатилетней юниорки пробиться в этот состав? Очевидно, низкие. Но и это еще не все. Команды же очень по-разному содержатся. Некоторым по полгода зарплату не выплачивают. А тех, у кого есть действительно богатый спонсор, – может, два клуба на всю страну, максимум три. Они между собой и играют. В них и сосредоточены игроки. И получается, что для того, чтобы набрать двенадцать игроков в сборную России, если не принимать в расчет натурализованных американок, из какого количества российских девчонок пойдет отбор? Это даже не смешно. Конечно, бедные клубы, которые не могут себе позволить иностранных «легионерш», берут россиянок – но качество игры несопоставимо. Вот и получается, что в сборную отбирать некого. В финальном матче чемпионата России по женскому баскетболу 2010 года между командами «Спарта&К» (Видное) и УГМК (Екатеринбург) было задействовано двадцать четыре игрока. Из них одиннадцать – русские, шесть из которых являются основными игроками сборной России. А уже на площадке во время игры заняты были только пять российских девчонок, да и то не на основных, а на подыгрывающих ролях. А в Евролиге играло и вовсе только три россиянки. Это значит, что наша сборная формируется из людей, у которых попросту нет игровой практики.

* * *

Посмотрите на футбол – здесь ситуация во многом схожа. Есть еще некоторые командные виды спорта, где мы теоретически почти что держимся. Но ведь это исключение, системы как таковой нет. Я беседовал с замминистра спорта, и он возмущенно говорил мне: «Но, Владимир, мы же разрушаем эту гадкую советскую систему!» Я говорю: «Чего вы разрушаете-то? Вы одумайтесь! Вы не можете разрушать, если не знаете, что хотите создать. Если вы хотите отремонтировать квартиру, вы же не будете сначала все обдирать, а потом думать, что с этим делать. Сначала делается план. А какой план у вас?»

Да, мы научились совершенно блестящим образом выигрывать право на проведение чемпионатов. Мы научились помпезно кричать о колоссальных достижениях, о том, что мы построим объекты, – мы их строим, но какой ценой? Плевать, что на Олимпиаду в Сочи уже затрачено не двенадцать миллиардов, а тридцать, это неважно. И неважно, что наши талантливые ребята не могут пробиться в сборную. И неважно, что нет спорта. Важно крикнуть, что мы проведем Олимпиаду. А кто в ней будет участвовать? Ведь у мальчишек и девчонок нет возможности пробиться – система не работает. Спорта нет. И когда мы говорим, как важен массовый спорт, надо четко понимать, что массовый спорт – это физкультура. Если мы хотим привлечь людей, мало показать им замечательные соревнования. Надо иметь возможность отвести ребенка за руку в спортивную школу, чтобы он прошел все ступени вплоть до команды мастеров. И массовый спорт составляет основание пирамиды, где на самом верху – профессионалы. Те колоссально важные функции, которые выполнял советский массовый спорт, предоставляя социальные лифты, тоже утрачены. Потому что если у нас часть детей обучается в спортшколах за деньги, а у гораздо большей их части вообще никакого будущего нет, не только спортивного, то что произойдет? Провал, и провал страшный.

Конечно, необходимо менять подход к спорту. Есть позитивные примеры – например, создание Континентальной хоккейной лиги, где на стадионах море лиц. У болельщиков в футболе разве нечто подобное есть? Смешно сказать – если посмотреть, сколько болельщиков в среднем приходило на матчи того же самого казанского «Рубина» в год, когда «Рубин» стал чемпионом, можно за голову схватиться от ужаса. Вдруг выясняется, что болельщиков-то практически нет. Если сравнить вместимость стадионов со средней посещаемостью, то непонятно становится, зачем нам вообще строить новые стадионы. Ах да, мы же все время говорим о необходимости коммерческого использования спортивных объектов. И у нас есть примеры такого коммерческого использования. Их, по-моему, все помнят. Самый яркий – когда в течение многих лет стадион «Лужники» был хорошо известен не благодаря совершенным там спортивным достижениям, а благодаря действующему вещевому рынку. Так мы спортивные объекты использовать умеем, этого у нас не отнять.

Вот и получается, что благодаря медицине (потому что люди с достатком создают себе оазисы, в которых они получают достойное медицинское обслуживание, а остальные этой возможности лишены); благодаря школам и институтам, проходя через которые дети получают очень разный уровень знаний, но практически одинаковый заряд колоссальной ненависти; благодаря отсутствию спортивного социального лифта и возможности массовых занятий спортом, обеспечивающих здоровье нации; благодаря вынужденному поиску альтернативного источника физической активности, которым являются сейчас фанатские объединения, устраивающие как подготовку к побоищам, так и сами побоища, в России закладываются – даже скорее уже цементируются – основы не просто классового, но кастового общества, где у детей из бедных семей, и так обиженных властью, нет ни малейшего шанса на прорыв этой атмосферы нищеты, ни малейшего шанса на нормальную жизнь и достойную работу. Рассказывать детям истории про Михаиле Васильевича Ломоносова сегодня уже неприлично. Это будет воспринято не просто как сказка, а как полная чушь. Такие сказки у нас не любят – совсем нереалистичные. Это сказка, в которой нет никакого намека – да и никакого урока.

* * *

Кто эти люди? Разрушившие медицину и неспособные ее восстановить, разрушившие массовый спорт и не понимающие, что с ним делать. Они же до сих пор в правительстве. Они же замечательные профессионалы. Они же денно и нощно только о благе народном пекутся. Государственные мужи. Они получают награды, высокие зарплаты. И их абсолютно не заедает совесть.

Наверное, не вполне справедливо было бы априори причислить этих людей, де-факто создавших сегодняшний жуткий конвейер классовой ненависти, к числу врагов России. Но, как это часто бывает, их безумные деяния настолько страшны, что, даже будь они осознанными врагами, и то, наверное, причинили бы меньше вреда. Однако по результатам их деятельности к друзьям их причислить никак не удается. И разрушительные последствия деятельности этих граждан ужасающи.

В России любят рассказывать бесконечные анекдоты. Часто цитируют братьев Даллес, не зная точно, чьи конкретно слова в данный момент произносят, уверенно рассказывая о некоем тайном плане, который должен неминуемо уничтожить Россию. Да вряд ли те кремлевские, белодомовские и прочие мудрецы когда-нибудь всерьез рассматривали осуществление плана Даллеса. Зачем? Нашим людям никакой заговор не нужен, чтобы творить глупости. Выясняется, что делать это очень просто. Достаточно проводить реформы, не понимая, как это делать, не имея четкого плана, не изучив международный опыт и считая себя самыми умными и неспособными на ошибку. А потом назначать на ключевые должности людей, которые просто свои в доску, проверенные и надежные. А то, что они непрофессионалы и ничего не понимают во вверенной им отрасли, – ну так кто без греха, пусть первым бросит в меня камень. Они же стараются!

И в результате, когда президент говорит министру образования Фурсенко: «Что-то слишком многие на вас жалуются, просто хочется взять и уволить», – Фурсенко почему-то совершенно не пугается. Даже саечку за испуг взять не удастся. Вместо этого он совершенно спокойно, я бы даже сказал, флегматично отвечает: «А, это президент так шутит». Вот как, оказывается. И это вполне возможно – министр так легко, панибратски комментирует высказывание главы государства. Да и президент вдруг меняет свою точку зрения, говоря, что министерство, оказывается, работает хорошо, что кабинет министров – это сложный механизм. И выясняется, что и увольнять никого не надо. Потому что, может, люди еще не вникли в суть дела. Нельзя, говорит президент, слишком строго спрашивать с министров, они еще мало работают.

Интересно, сколько же тогда много? Сколько лет надо работать, чтобы вникнуть в суть? Вот и получается, что министрам можно все, и никто и никогда с них не спрашивает. Ну а потом, конечно, их страшно накажут. Просто ужасно.