04. 06. 2008 Завтра №:23

04. 06. 2008 Завтра №:23

Есть известный анекдот про диссидента, который пишет объявление о пропаже любимой собаки: "Пропала собака, сука... б... КАК Я НЕНАВИЖУ ЭТУ СТРАНУ!"

"Элите ненависти", живущей в соответствии с этим анекдотом, удалось оседлать протестные процессы конца 80-х годов и на паях с номенклатурой разрушить "эту страну".

Какие архетипические начала были разбужены в народе для того, чтобы включить энергию отрицания всего на свете, – дела отцов, пролитой крови, жертв, свершений... Как можно было эту энергию включить ... И остается ли народ народом после того, как включена и "эффективно реализована" именно эта энергия, энергия контристорического танатоса...

Здесь я ограничусь констатацией наличия "элиты ненависти". А значит, и "субкультуры ненависти". А также констатацией того, что именно эта элита и эта субкультура возглавили разрушительный процесс, – как напрямую, так и под разными, в основном, весьма очевидными и аляповатыми, масками.

Возглавив же процесс и получив беловежский результат, "элита ненависти" продолжила разговор с обществом на все том же языке.

Иногда казалось, что значительная часть общества, далеко зашедшая в плане содействия этой элите, пойдет за ней до конца. Но этого не произошло. Возникло какое-то вялое, но глубинное сопротивление. Возникли и какие-то "оформители" этого сопротивления. Да, слабые... Да, внутренне противоречивые... Но ведь всем понятно, что в итоге языком других элит, не запрограммированных на ненависть, оказалась некая комбинация заимствований из газеты, называвшейся сначала "День", а потом "Завтра". А кому это неясно, я могу дать доказательства вполне количественные и неопровержимые. Это называется – "анализ политической семантики".

Культурная борьба слагалась из глубинного вялого импульса ("ну, вы, гады, ващще!") и его достаточно отчетливого, хотя несовершенного, противоречивого и слабого оформления. Но культурной борьбы было мало. Нужна была еще борьба политическая.

Не хочется патетики. Не хочется называть группу, к которой очевидным образом отношусь, "элитой любви", "элитой идеи" или даже "контрэлитой". Чтобы избежать патетики, я буду называть эту группу "слаботочниками".

Было ясно, что такая группа, как ее ни назови, существует. И, при всем своем несовершенстве и всей своей малости, может повернуть процесс. Но только при одном условии. При условии, что она не будет "вариться в собственном соку" и уповать на свою самодостаточность. Если же она начнет делать нечто подобное, то никаких исторических позитивов достичь не удастся. Их место займет последнее и окончательное фиаско.

Ясность этого обстоятельства вытекала из элементарной политической зрячести. А дополнялась весьма специфическим поведением политических субъектов, заявивших, что они-то и есть настоящие (то есть политические) оппозиционные "могущества", вокруг которых должны вращаться интеллектуальные и культурные оппозиционные "слаботочники".

На самом деле "могущества" были абсолютно трухлявыми. Интеллектуальные и культурные "слаботочники" обнаружили это не сразу. Кто чуть раньше, а кто чуть позже. Но "могущества" вели себя беспардонно, разнузданно, заголяясь. И рано или поздно все поняли, что слабые оппозиционные токи (интеллектуальные и культурные) хоть что-то сотворяют. А оппозиционные политические "могущества" все, до чего дотягиваются, сливают в унитаз. И созданы они вполне рукотворно и именно под задачу такого слива.

Однако это обнаружение ничего кардинальным образом не меняло. Элитный расклад был неумолим. Ворох "слаботочных" газетных полос с противоречивыми текстами, напечатанными на плохой бумаге и распространяемыми немногочисленными энтузиастами, – что-то сделал. Оппозиционные политические партии, обещавшие победу на выборах... Могла ли победившая элита, развалившая СССР и начавшая гайдаровские реформы, допустить создание эффективной компартии?

Значит, компартия должна была быть другой. И ее извлекли из небытия ("суд над КПСС" и т. д. ) именно под "слив в унитаз" накапливавшейся протестной энергии.

Немногочисленные "держатели" дышащих на ладан газетных полос и прочих микроскопических интеллектуально-культурных величин, лишь условно способных выполнить роль контрэлиты и контркультуры, были обречены на одиночество. На одиночество, но не на поражение. Передавая некие слабые импульсы в общество, они уже в чем-то побеждали. Культурно, интеллектуально. Но для политической победы надо было открыть глаза и увидеть, что такое подлинный элитный расклад. И не фыркать на несовершенство этого расклада, а его использовать.

Есть элита ненависти, а есть элита гедонизма. Скверно, что все так? Конечно, скверно. Но есть то, что есть.

Каковы отношения между двумя этими элитами? Элите ненависти надо добить страну и народ. Она этим и живет. Это ее "окоп", ради удержания которого она продолжает находиться на территории "этой" страны. А элита гедонизма?

Она рассуждает совсем иначе. Нам не нравится, как она рассуждает? И что? Из ее рассуждений будут вытекать скверные результаты? И что? Важно другое. Важно, что скверные результаты не будут той безусловной смертью, ради которой элита ненависти сидит в своем окопе. Они будут какой-то другой жизнью. Может быть, весьма и весьма прискорбной, но жизнью. Так давайте сначала отодвинем смерть, а потом разберемся в качестве жизни. Альтернатива-то просто в том, чтобы допустить смерть.

Не надо солидаризироваться с элитой гедонизма. Надо открыть глаза, увидеть реальный расклад и действовать. В нашем распоряжении только слабые токи? И что? В компьютерах тоже действуют очень слабые токи. Но если компьютеры подключены к пультам электростанций, то они управляют токами в сотни тысяч ампер.

Итак, каково отношение элиты гедонизма к государству? Она против него? Нет. Государство для нее – очень лакомый объект.

Во-первых, можно "доить" данный объект. А тогда зачем его добивать? Зачем забивать корову, которую можно так отдаивать – на десятки, а то и на сотни миллиардов долларов? Затем, что диссидентам хочется завершить начатое дело? "Конечно, диссиденты – люди очень почтенные. И дело их правое. Но перебирают господа, перебирают... Да и вообще... И вид не тот, и ухватки совсем не те... Не рубят фишку... Не знают, как осуществлять вожделенный процесс отдаивания... Снимем шляпу, поблагодарим за труд по развалу "совка", натравим, когда надо, на гадов, желающих восстановить "совок", но... Но у нас совсем другая игра! Мы не мясники, мы из доильного цеха. А это большая разница".

Во-вторых, при наличии объекта под названием "государство" можно еще и что-то "разруливать". А без объекта – нельзя.

"Это диссидентам хочется добить и уехать в разные благородные страны на низкие зарплаты... А то и вообще на бедствование, ха-ха-ха... А мы-то понимаем, что нужно социализоваться в этой самой, как ее? – мировой элите. А как социализуешься, если они там фыркают? Надо предъявить объект. Вот, мол, и ракеты ядерные есть, и мало ли еще что... Мы держим объект под контролем. А если придут всякие там негедонистические элементы, они такого натворят! Значит, мы вам – контроль, а вы нам – социализацию. Диссиденты-то что могут? Добить? И что будет? Хаос на территории, начиненной ядерным и иным оружием? Переход сырьевых ресурсов Сибири под контроль Китая? Вам, господа американцы или европейцы, это нужно? Нет. А мы контролируем в ваших интересах. Вы сами проконтролировать не можете. И повторяем: мы вам – контроль, вы нам – социализацию. И инфраструктуру гедонизма. У вас мы хотим оттягиваться, у вас! В ваших Ниццах, Монте-Карлах, Лихтенштейнах, Баден-Баденах и т. д. Дворцов мы хотим на вашей территории – бабки есть. Хотим, чтобы допускали к себе и не фыркали. Чтобы бабки эти не проверяли без конца вашими Интерполами. Мы вам – вы нам".

Как это без объекта под названием "государство" разрулить? А без разруливания – как туда вписаться? Значит, объект нужен? Нужен. Хотя бы для одного этого нужен. Но и для дойки тоже. Да и вообще...

В-третьих, при наличии объекта можно кайфовать. "Ну, проедешь ты на "Роллс-ройсе" по Лондону – и что? Будьте добры, соблюдайте правила уличного движения... И так далее. А если хочется со спецномерами (пусть даже и коммерческой серии)? Да с мигалками? Да кортежем? Да с вооруженной охраной (хоть помповые – все равно ружья)? Да так, чтобы все улицы перекрывали? А если какие-нибудь "жигули" по дороге, то чтоб сразу в сторону. Это вам уже не деньги, не скука в дворцах и виллах. Это кайф! Адреналин!"

Не так давно по телевизору показывали одного такого адреналинщика... Тот прямо говорил: "Кайф! Купил поместье... Сижу, чай пью, а мужички докладывают... Ну, про погоду и вообще". Попробовал бы он сказать во Франции что-нибудь подобное. А тут – можно. Что, анекдот эпохи, в котором политический лидер увещевает олигархов: "Вы же все приватизировали – нефть, золото, уголь, пора и о людях подумать", – а лидеру отвечают: "Да, душ по триста не мешало бы!" – не имеет корней в реальности? Имеет, имеет! Это и есть кайф, адреналин или третье основание для сохранения объекта, как его ни назови – государство или дойная корова. Что для гедониста одно и то же.

Раздавить или отбросить элиту ненависти своими силами оппозиционные "слаботочники" не могли. В этом и была фундаментальная унизительность ситуации. Но соединить свои слабые токи с элитой гедонизма и дать ей хотя бы потеснить элиту ненависти... в каком то смысле это удалось. Таков весьма проблемный (вновь подчеркну – и позитивный, и унизительный) промежуточный результат.

Нынешнее государственное состояние – это частичное обнуление элиты ненависти за счет триумфа элиты гедонизма. Обнуление, конечно, носит относительный характер. Элита ненависти занимает достаточно прочные позиции. Она чуть-чуть отступила, чуть-чуть забилась в очень (очень-очень) элитные щели, чуть-чуть сменила лексику, "молотя" под патриотизм, а то и под социальную справедливость.

Но все эти уступки, которых удалось добиться невероятной ценой, отнюдь не означают окончательного исторического поражения элиты ненависти. Она еще будет пытаться брать реванш, и не раз. И именно как элита. В России оранжевая улица может возникнуть только как добавление к совсем другому – собственно элитному – оранжизму. В этом принципиальное отличие от Украины, где улица все-таки значила чуть больше, а элита чуть меньше.

Даже в конце 80-х годов, когда квазиоранжевые страсти кипели в Москве, выплеснуть оранжевую энергию на улицы можно было только с высочайших элитных благословений. Сегодня, когда энергии намного меньше, это еще труднее. Поэтому оранжисты будут искать элитного реванша. Они будут творить по этой части чудеса, опираясь на противоречивость элиты гедонизма, своего врага и собрата. Оранжисты понимают, что только в этом их шанс в России! Ох, как понимают! Потому что люди неглупые. А еще, вдобавок, идейные. Идейка скверненькая ("эта страна" и прочее), но все же идейка. А у гедонистов-то и этого нет.

Отпихнуть "ненавистников" гедонисты могут. Начать лакомиться государственностью (и бабки, и разруливание, и кайф) тоже могут. Но дальше-то что?

Коллизия, которую я рассматриваю, касается отнюдь не только России. Запад создал третьесортные, но очень лакомые и достаточно широкие элитные ниши. Ниши гедонизма. Теоретически можно себе представить, что в России какие-то немногочисленные представители элиты захотят государства как инструмента не гедонистического, а иного. Например, инструмента Большой игры.

Вот, скажем, элиты Зимбабве не могут видеть в своем государстве инструмент Большой игры. Потому что государство маленькое. Так зачем им государство вне вышеназванной триады (дойка, разруливание, кайф)? Либо они почему-то любят свой народ и относятся к государству не инструментально (тогда они – элита идеи). Либо оно им за пределами вышеназванной триады абсолютно не нужно. Но у триады есть ограничения. Ну, продержалась у власти определенная элитная группа лет двадцать – двадцать пять. Надоила... Разрулила... Покайфовала... Что дальше? Позиции в гедонистической западной нише – есть. Никакая другая гедонистическая ниша не конкурентоспособна. Запад монополизировал гедонистическую инфраструктуру, знаки и фигуры престижа. Что тебе шейх, что вождь... "Оттягиваться" он хочет в местах престижного западного релакса, а не в своем северо- или центральноафиканском дворце. А вот ловить кайф доминантности он может только на своей территории.

Но если он гедонист, и ему предложат выбирать между удовольствием-1 (суперроскошное размещение на европейской гедонистической суперэлитной территории) и удовольствием-2 (вытирание ног об автохтонных рабов), то он в итоге выберет удовольствие-1. Он, конечно, повыпендривается и сначала скажет, что не хочет выбирать, а хочет все сразу. Но ему возразят, что выбирать надо. Что он, конечно, может выбрать второе (это самое "вытирание ног"), потеряв первое (Монте Карло и так далее), но при таком выборе у него потом и второй кайф отберут с помощью очередной оранжевой революции.

И почему это гедонист, поняв, что с ним не шутят, и выбор действительно таков, будет артачиться? Потому что он хочет играть в мировой преферанс, используя фишки под названием "народ и государство"? Но если это все Зимбабве, то фишки такие невозможны. К тому же, если он гедонист, то он не игрок.

Используя пошлую и жалкую в своей неказистой роскоши инфраструктуру, сделав себя монополистом по части этой инфраструктуры гедонизма, Запад гениальным образом решил проблему. Он оторвал элиты от народов, с которыми они должны быть связаны, интегрировал элиты в себя и снял с них груз исторических обязательств перед их народами. Элиты гедонизма, меняясь и кривляясь, превращали народы в слизь, в гной истории. Развитие народов оказалось ненужным.

Такие смены элитных масок и типов кривляния, конечно, можно попробовать назвать модернизацией элит за счет народов. Но только абсолютно не понимая, что такое модернизация.

"Я вижу рабство и гнет, произвол и насилье повсюду, безмерный чувствую стыд, ибо народ мой унижен и этим унижен я сам", – писал Уолт Уитмен от лица элиты модернизации. Обучавшаяся на Западе и пропитанная его культурой латиноамериканская интеллигенция возвращалась в свои нищие страны для национально-освободительной борьбы (синоним стартовой фазы догоняющей модернизации). Она теряла завоеванные на Западе позиции, возможности процветания, культурного самовыражения... Ради чего? Ради полунищеты и с трудом осваиваемой массами проповеди... А то и ради жертвенной смерти... Ради отрубленных рук доктора Че Гевары, вполне способного к преуспеванию на Западе, но выбравшего другое.

Народ... Если он для элиты является источником мелких, вторичных по отношению к гедонизму, лакомостей, то его можно использовать, но не более. Да и то недолго. Потому что и от дойки можно устать, и от кайфа властвования. А на "разруливание" (оно же укоренение на западной элитной территории) не нужно исторически длительного периода. Дети вписываются в чужую элиту, получают позиции в бизнесе, правильным образом строят собственные семьи (включая в них представителей западного элитного сообщества). Ну, и все...

А что еще надо-то гедонисту? Решил он эти задачи – народ становится чистым обременением. Страна – тоже. И чем тогда гедонист будет отличаться от ненавистника? Тем, что просто наплюет и сдаст, а не будет отплясывать джигу на трупе? Невелика разница, если мы говорим о жизни, а не о смерти.

Для "слаботочников" элита гедонизма была инструментом. Средством отодвигания (а по возможности, избывания) элиты ненависти. Но и для гедонистов "слаботочники" были инструментом. Так сказать, средством самолегитимации.

И вот, получив такой культурный и социальный результат, мы говорим о развитии... А есть ли на него хоть какой-то шанс? Ведь речь не об отдельных фигурах. И не о политических лидерах даже. Речь о социальных группах и элитах. На что мы надеемся? Есть ли на что надеяться?

В случае, если мы встанем на позиции романтизма, то надеяться не на что. Ситуация исторического поражения (а оно несомненно) обрекает нас на абсолютно другую – глубоко неромантическую – логику поведения. Я не хочу сказать, что мы должны предать идеалы, стать циниками. Нет, конечно же, мы можем что-то изменить, лишь сохранив в себе идеальное. Но это сохранение не имеет ничего общего с романтизацией реальности.

Наши надежды следующего десятилетия, как и надежды предыдущего десятилетия, будут нести горький привкус унижения. И чего-то добиться мы можем, только игнорируя несовершенство наших надежд. Отказавшись от их воспевания и, вместе с тем, трезво их перечислив. Причем начав с самых, так сказать, несовершенных. И потому самых реальных.

Надежда #1 – на то, что западная ниша окажется "не того". Условно можно назвать это надеждой в духе "Куршевеля и Прохорова". Разумеется, "Куршевеля и Прохорова" помноженных на тысячу – и количественно (в смысле количества случаев и персонажей, ими задетых), и качественно (в смысле объема проблем, которые будут возникать у наших гедонистов в столь желанной западной нише).

Никакого рационального основания для такой надежды нет. Но к рациональному жизнь не сводится. Рационалистический в целом Запад – зачастую совсем не рационален. Кто сказал, что он уравняет в правах русских и африканских элитных гедонистов? (При том, что русскими будут считаться одинаково Прохоров с Потаниным и Авен с Фридманом). Не настаиваю, что поражение в правах, при котором то, что позволено африканскому элитарию, не позволено русскому, обязательно состоится. Но считаю это высоковероятным. Потому что Африку снисходительно презирают, а Россию – исторически ненавидят. И тут-то как раз и возникает переход за черту рационального.

Если дела будут разворачиваться так (вновь подчеркиваю, что это никак не предопределено, но возможно), то остаться в западной нише русский элитарный гедонист сможет, только переквалифицировавшись не просто в ненавистника, а в эффективного киллера. Кое-кто, может, на это и готов, но... надо еще суметь. А кое-кто – не готов. Или в силу темперамента, или в силу структуры способностей, или даже в силу смутного русского потаенного и малопросветленного рефлекса, выражаемого емким словом "западло".

В любом из этих случаев возможна охота западных "волков" на русских наиболее курдючно-аппетитных "баранов". Бараны тогда побегут в Россию. Причем вместе со своими курдюками, то бишь, наворованными миллиардами. А что им еще делать? Как говорил герой Достоевского, "а коли идти больше некуда?".

Напустить на баранов местных русских "волков" невозможно по причине отсутствия оных. Баран-то он баран, этот высококурдючный гедонистический элитарий, но только по отношению к Рокфеллеру или "Голдман и Сакс". А в своем Отечестве – он сам "кого хошь схарчит". Такова унизительная историческая реальность нашего поражения.

Значит, дело вовсе не в том, чтобы здесь пускать бегущих оттуда баранов на общенародные шашлыки. Это все романтика. Реальность в другом. В том, что бараны прибегут и принесут с собой самое дорогое – эти курдюки, то бишь бабки. Принесут они с тем, чтобы тут спрятать, потому что в другом месте отберут. Россия и народ станут нужны не только для того, чтобы доить, разруливать и кайфовать. Они окажутся нужны для того, чтобы защитить надои от "ужасных иноземных гонителей".

Это совершенно новая историческая коллизия, которая потребует своего оформления и будет оформлена. Кое-кто уже успел ее оформить в модели разного рода "автохтонных крепостей". Но можно не сомневаться, что реальным подобное оформление станет только в случае, если за поэзией будет стоять именно вышеназванная проза.

Не сомневаться можно и в другом. В том, что прежде всего побежит прятаться в искомую российскую крепость именно тот элемент, который (при использовании абстрактных, освобожденных от груза исторической необходимости критериев) было бы справедливо назвать самым грязным. Именно его ТАМ "прижмут" наиболее сильно и в первую очередь. И именно он будет наиболее склонен к архетипическому поведению, выражаемому как уже названным выше словом "западло", так и еще более сочными, но уже совсем непечатными выражениями.

Хотим мы или нет, мы можем оказаться на рандеву с такой вот "элитой". Назвать ее героем моего романа я никак не могу. Но не я же буду организовывать ее "обратное десантирование". Я просто предвижу такую возможность. Как только возможность возникнет, священные символы прежних эпох, используемые ныне в виде пиар-конструкций ("Родина", "Держава", "народ" et cetera) наполнятся емким содержанием, адресующим к слову "общак". Речь не о прямой криминальной аналогии, а о метафоре. Чтобы провести грань (и вместе с тем не потерять емкость образа и вытекающее из него понимание существа ситуации), назовем это "общаком" в кавычках и с большой буквы. Так сказать, не обычный заурядный общак, а "Общак". Не надо иллюзий, нынешний инвестиционный бум в России порожден, в том числе, и данной закавыченной сущностью.

Сущность же принесет с собой не только минусы, но и плюсы. Вернувшиеся деньги (а это ведь не только деньги, это позиции, судьбы и многое другое) – почему вернулись? Потому что почувствовали ТАМ угрозу. Но оказаться ЗДЕСЬ мало для того, чтобы угроза исчезла. Чтобы она исчезла, надо это самое "ЗДЕСЬ" сделать защищенным. А это, между прочим, и называется построить дееспособное (в элементарнейших смыслах этого слова) государство. А дальше начинается "суп из топора".

Для того, чтобы было хотя бы такое государство, нужен народ. Для того, чтобы был народ, нужно, чтобы дойка сократилась, а кое-что из фондов (прежних надоев), которыми располагает рассматриваемая весьма небезусловная сущность, было отдано на нужды страны.

"Оборонка" нужна, чтобы защищать эту сущность? Нужна. Так пусть сущность поделится. Сытые и достаточно образованные солдаты нужны? Нужны. Они должны быть здоровыми? Должны. Но нельзя сделать здоровыми только солдат. Значит медицина в целом нужна? Нужна. И спорт. И культура. Идеология нужна? Нужна. А оружие? А технологии? А это самое, будь оно неладно, развитие? Абсолютно дистрофичное в иных условиях Развитие может обрести в новой ситуации весьма грязную, но реальную опору в виде вышеназванной сущности. Она, повторяю, не герой моего романа. Сооружали сущность гарвардские консультанты, продиктовавшие так называемые "либеральные реформы". А нам теперь с этим жить...

Воспевать это отвратительно. Но отворачиваться и игнорировать еще более отвратительно. Потому что глупо. "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда"...

Во что мы превратим этот сор – вот главное. Ведь может быть и так, что сор во что-то превратит нас...

Но к таким мрачным надеждам дело сводить нельзя. И потому – о Надежде #2. Надо собирать по крупицам элитные элементы, способные стать носителями не гедонистического, а иного – хотя бы игрового, а лучше бы и игрового, и идейного – отношения к народу и государству.

Всего этого, конечно же, в наличии крайне мало. А то, что есть – крайне незрело. Я могу согласиться с тем, что для кого-то из нынешних очень богатых наших соотечественников государство уже является чем-то большим, нежели объектом дойки, возможности "разруливания" на Западе и здешнего кайфа. Эти соотечественники (подчеркну еще раз, что они в категорическом меньшинстве) в чем-то созрели для понимания роли государства в их большом бизнесе. Но именно в большом бизнесе, а не в Большой Игре. Большой бизнес – это крохи для Игры. Игра начинается там, где на стол кладут даже не миллиарды, а триллионы. Ну, хорошо, сотни миллиардов. А у нас такого бизнеса нет.

Нет и инфраструктуры, в рамках которой огромные состояния могут превратиться в Фишки. Автоматически это не происходит. Нет очень многих других слагаемых – как материальных, так и иных. Многое определяется типом сознания. А также пониманием и ощущением (последнее имеет решающее значение) своей неразрывной связи с государством. Государство должно ощущаться как свое по факту. Таковым должно быть глубинное самосознание элиты, вырастающее из тысячи мелких и крупных данностей.

В нашей стране даже те, кто могли бы стать игроками, государства своего побаиваются. И страх этот с годами не убывает, а скорее наоборот. Даже отдельные молекулы такого страха уже препятствуют формированию игрового самосознания и игровой самости. Разумеется, когда я говорю о самосознании и самости подобного типа, то я имею в виду именно совсем большую Игру.

Еще одно препятствие – страшное недоверие друг к другу, порожденное как трезвостью (и то ведь – "война всех против всех"), так и эгоцентризмом, находящимся на грани безумия. Инфраструктура, позволяющая осуществить идентификацию (кто я? где я? зачем я?) разломана и исковеркана. А без нее нельзя собрать никакую общность. В том числе и искомую – "негедонистически элитарную".

Мы должны формировать предпосылки для возникновения подобного типа сознания. Но помнить, что процесс это долгий, неблагодарный и непредсказуемый по своему результату. А также – ну, что греха таить – уж очень, очень нерусский. Нет в архетипе развернутой базы для игрового начала (в смысле Большой Игры, разумеется). В англо-саксонском архетипе эта база доминирует. В русском находится в латентно-разобранном состоянии, близком к тонкодисперсному. Собрать-то базу в принципе можно, но тут ее надо собирать, а там она и собрана, и отшлифована, и непрерывно используется. Такая вот диспропорция. Не было бы ее – не проиграли бы Советский Союз.

Как ни странно, в этой ситуации легче уповать на идейное, перескакивая через промежуточную – игровую – элитную "номинацию". Перескакивая к Надежде #3.

Прыжок из гедонистического в идейное в принципе возможен. Потому что даже в самом порочном нашем элитном гедонизме есть какой-то надрыв, невроз. Иногда складывается впечатление, что кое-кто из тех, кто с невероятной цепкостью и жадностью накапливает и изощренно – с надсадным хамством – шикует, может сорваться в новое (позитивное) качество под воздействием любого, самого ничтожного, повода.

Конечно, тоненькая пунктирная линия, разделяющая гедонизм непоколебимый и гедонизм трансформируемый, почти не видна. Но лично я ее ощущаю. И абсолютно убежден, что при глубоком кризисе группа наших элитных гедонистов расколется. Когда будет предложен выбор между пребыванием ТАМ, в теплой ванне гиперпотребления, даруемого ИХ гедонистической нишей, и пребыванием ЗДЕСЬ, – начнется иррациональный процесс.

Он будет протекать в каждом из обитателей нынешнего "царства Цирцеи", как бы тот ни оброс щетиной гедонизма, и какой бы яхтно-дворцовый пятачок у него ни вырос. Этот процесс захватит не только отцов, которые еще помнят про манную кашу в детском садике и пионерский отряд, но и детей, окончивших западные элитные колледжи. Для того, чтобы он начался, нужно только произнести страшное "навсегда" (forever). Или же "never more" ("никогда"), которое прокаркал страшный ворон Эдгара По.

Надо будет сказать: "Ты выбери! ТАМ или ЗДЕСЬ. И не катайся в истериках, что хочешь и там, и здесь, а выбери. Но выбери "forever". И пойми, что после выбора уже "never more"".

Когда такие слова войдут в душу, в ней начнется страшный процесс. Я ничего не идеализирую. Я знаю, что большинство холодно выберет "там" и наплюет на "здесь". Но это будет лишь большинство. Если хотите, всего лишь большинство, а не "всемство", о котором когда-то говорил Достоевский.

То, что я сейчас начинаю обсуждать, называется "возвращенчество". Поскольку долгое время героем некого условного общественно-политического романа у нас был "невозвращенец", я считаю важным подвести под этим романом черту. Установив, что время предыдущего общественно-политического романа, в каком-то смысле, уже позади. "Невозвращенец" понят, описан, обмусолен. Он надоел и другим, и самому себе. Кому он интересен сегодня? Желающим обрести западный покой девицам легкого поведения?

А вот "возвращенец" и не описан, и интересен. НАСТОЙЧИВО ОГОВОРЮ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ НЕ ВНЕШНИЙ ПРОЦЕСС, КОГДА КТО-ТО ИЗ ЖИВУЩИХ ТАМ ЗАХОЧЕТ ВЕРНУТЬСЯ СЮДА, А ПРОЦЕСС ВНУТРЕННИЙ, В ЧЕМ-ТО МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ. ПРОЦЕСС, ПРИ КОТОРОМ ПОКИНУВШИЕ НЕКИЙ ВНУТРЕННИЙ ДОМ В НЕГО МУЧИТЕЛЬНО ВОЗВРАЩАЮТСЯ. ЭТО СТРАШНЫЙ ПРОЦЕСС – И АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМЫЙ. ВОЗМОЖЕН ЛИ ОН?

"Я вернусь", – писал Есенин. "Я вернулся", – говорил Одиссей. Кто ты, будущий возвращенец? И что ты с собой принесешь? А главное, за счет чего ты сможешь превратиться в возвращенца, отряхнуть щетину с загривка своего, избавиться от пятачка, снять проклятие Цирцеи?

То, о чем я говорю, можно назвать трансформирующим катарсисом. Его нет и не может быть без определенных метафизических предпосылок. Так их и надо обсуждать... "Разбудить", – говорил Гурджиев, повторяя своих великих метафизических учителей.

Я убежден, что сформируется активное меньшинство, которое испытает трансформирующий катарсис и выйдет из спячки. А поскольку это возможно (на мой взгляд, так даже и предопределено), то вопрос о МЕТАФИЗИКЕ – да-да, именно метафизике, задающей тип связей между элитой и народом – очень важен. В каком-то смысле он намного важнее разного рода практических вопросов. И я предлагаю это метафизическое слагаемое классовой теории развития внимательно рассмотреть.