Русские о японцах
Русские о японцах
Первые русские книги о Японии были до предела насыщены весьма поверхностной экзотикой и в этом смысле мало чем отличались от общеевропейского стандарта. Только экзотика и казалась заслуживающей внимания на «застывшем» Востоке, который в области экономики, политики и т. д. ни на что без помощи Запада якобы и не способен Подобные теории десятилетиями оправдывали колониальную политику западных держав, в том числе заключение неравноправных договоров с Японией.
Русские революционные демократы 60-70-х годов прошлого века увидели будущее Востока в его свободном, прогрессивном развитии. Под их влиянием постепенно прокладывались пути к более правильному, научному пониманию истории Японии и ее национальной культуры, их идеи вдохновляли многих из писавших о Японии в то время, в том числе таких видных деятелей русской науки и культуры, как А. И. Воейков, А. Н. Краснов, Д. Н. Анучин и др.
О трудах русских исследователей, так или иначе затрагивающих в числе прочих проблем и национально-психологические особенности японцев, подробно рассказывает известный советский востоковед К. М. Попов в своей книге «Япония» [139].
Хотя дореволюционная Россия по общему количеству книг о Японии значительно отставала от Западной Европы или Америки, однако русские исследователи, испытавшие влияние идей революционных демократов – этого нового направления в общественной мысли дореволюционной России, подчас проникали в существо происходивших в Японии социально-политических процессов глубже своих западных коллег.
В аспекте интересующей нас темы отметим вторую часть изданной в 1871 г. работы М. И. Венюкова «Обозрение японского архипелага в современном его состоянии» [44] – «Японцы дома и в обществе», где описаны сословия, быт, нравы и обычаи, организация семьи, религия и т. д., изложен общий ход развития японской культуры, затронуты вопросы литературы и искусства.
Весьма ценными представляются путевые записи А. И. Воейкова [50], побывавшего в Японии в 1876 г., когда страна уже была открыта для иностранцев. Ученого особенно интересовало, как японцы проявляют себя в борьбе со стихией, как взаимодействуют с природой. Наряду с этим он собрал и значительный фактический материал о культуре, быте и нравах японского народа.
В 90-х годах дважды совершил поездку в Японию крупный русский ученый-географ профессор Харьковского университета А. Н. Краснов. Первый том его капитального труда «Чайные округи субтропических областей Азии, условия произрастания и свойства чайных культур на Востоке, организация чайного дела» [106] полностью посвящен Японии, причем автор, не стесняя себя рамками узкоспециальной темы, подробно описывает население страны, его быт, систему народного образования, религию.
Если многие из первых русских, писавших о Японии, основывались по преимуществу на личных впечатлениях от Японии, то Д. Н. Анучин дает основательное описание страны и ее населения, основанное на исторических источниках. В очерке «Япония и японцы» [27] он пишет о происхождении японской нации, об особенностях ее культурного развития, а также о нравах и обычаях. Он уже подметил такую черту японского национального характера, как стремление к заимствованиям и умение творчески перерабатывать новшества, подчеркивал чувство национальной гордости и достоинство, преданность своему народу, готовность к самопожертвованию, храбрость, терпение, выносливость японцев.
В 1881 г. была опубликована работа русского географа и социолога Л. И. Мечникова «Японская империя (страна, народ, история)» [116], автор был официально приглашен в Японию для чтения лекций в Токийском университете и пробыл там с 1874 по 1876 г. Во второй части книги он рассказывает о населении Японии, ее духовной культуре, национальных особенностях японцев.
В 1903 г. появилась книга русского консула Григория дэ Воллана «В стране восходящего солнца» [52], в которой японцы описаны как нация со своеобразной культурой, способная к заимствованиям, которые как бы дополняют ее собственные духовные ценности; автор подчеркнул при этом умение японцев сохранять самобытность.
Книга «Япония и ее обитатели» [185] – сборник очерков русских исследователей П. Ю. Шмидта, В. Л. Ранцова, Д. М. Бурова и Г. Востокова увидела свет в 1904 г.
В разделе «Природа Японии» П. Ю. Шмидт высказывает в целом верное, но несколько прямолинейное суждение о влиянии способа ведения сельского хозяйства на формирование национального характера японцев. Он подчеркивает, что ручной труд на небольших по площади рисовых полях приучил японца к кропотливому труду, заставил быть аккуратным и до крайности расчетливым. То, что японцу почти не приходилось иметь дело с домашними животными, обусловило, по его мнению, мягкость манер, вежливость и деликатность японского крестьянина. В то же время автор очерка отмечает и отрицательное воздействие тех же факторов на характер японцев: «Вечная мелкая борьба с природой, тяжелый ежедневный труд, непрерывные заботы о дневном пропитании вызывали в душе лишь мелкие, эгоистические стремления, не оставляя досуга, которым пользовались европейцы и которому они в значительной степени обязаны высоким развитием своей культуры. Мелочность, расчетливость, практическая складка, отсутствие высоких идеальных порывов и безразличное отношение к вопросам духа – эти черты, присущие японской нации, всецело являются результатом многовековой борьбы с природою за дневное пропитание, борьбы, так сказать, с голыми руками…» [185, с. 21].
П. Ю. Шмидт проницательно подметил: «Если японской народности свойственны подвижность и ловкость, если она обладает энергией и предприимчивостью, то в этом немалую роль играют те многовековые испытания, которые перенесла эта народность, отвоевывая у моря право на свое существование» [185, с. 25]. И вместе с тем ученый подчеркнул, что постоянное общение с богатой и разнообразной природой привило японцам «чувство изящного, наклонность наслаждаться красотою».
«Исторический очерк Японии» В. Л. Ранцова посвящен этногенезу японцев и его влиянию на становление национального характера. Автор считает, что японская нация образовалась от смешения племен, пришедших не только с островов юга и севера, но и с Азиатского материка, впитала в себя различные антропологические, культурные, языковые и психические особенности этих племен. В. Л. Ранцов подробно описывает влияние буддизма и китайской культуры на культуру Японии.
Интересна классификация информантов, дающих исследователям сведения о нравах и обычаях японцев, которую приводит в своем очерке Г. Востоков. Как правило, ученые полагаются на мнения лиц двух категорий. К первой принадлежат коммерсанты, которые сталкиваются преимущественно с представителями мелкой японской буржуазии. В подавляющем большинстве они отзываются о японцах дурно, считая их хитрыми, нечестными, скрытными, неспособными к упорному труду и склонными к переимчивости. Во вторую входят туристы и путешественники, которые во время кратковременного пребывания в Японии соприкасаются, впрочем весьма поверхностно, главным образом с японской интеллигенцией и обслуживающим персоналом. Они слишком идеализируют японцев, восхваляя их ум, вежливость, веселый нрав, честность и т. д.
Самому Г. Востокову удалось подметить многое, не увиденное другими. Так, он отмечает у японцев сдержанность в проявлении чувств: «Выражать при посторонних сильную радость, печаль или страх считается у них нет приличным. Это придает в глазах некоторых поведению японцев характер фальши и, во всяком случае, значительно затрудняет наблюдение японцев». Он подчеркивает и «артистичность натуры» японцев, и «отсутствие чувства личности», быструю восприимчивость ко всему новому, передовому, их трудолюбие и настойчивость, «При появлении в 1850-х годах американо-европейских эскадр, – пишет он, – они (японцы.- В. П. и И. Л.) должны были признать свое бессилие; чувство национальной гордости, глубоко уязвленное сознанием превосходства европейцев, однако, не смирилось, и со свойственными им настойчивостью и стремительностью японцы задались целью овладеть этим превосходством, которое в их представлениях сводится к техническому прогрессу и к военным усовершенствованиям, и не только овладеть, но и превзойти. И вот они в тридцать лет совершили в своей стране переворот, в сравнении с которым наши шумные европейские революции представляются топтанием на одном месте. Если в этом перевороте японцами руководило чувство национального достоинства, то национальная гордость стала увлекать их дальше. Утвердившись в мысли, что они сравнились с европейцами в культуре, японцы не удовлетворились сознанием такого равенства и стали мечтать об исключительном признании своего народа в истории человечества. Народился своего рода японский мессианизм» [185, с. 360].
При всей теоретической слабости дореволюционной русской лингвистики приведенные суждения отличаются безусловным уважением к японскому народу, проницательностью и глубиной суждений, обилием ценных фактов. Эти работы – серьезное подспорье и для самых современных исследований японского национального характера.