Обыденно-житейские черты

Обыденно-житейские черты

Вежливость, аккуратность, терпеливость, бережливость, любознательность и другие близкие к ним черты обыденно-житейского плана группируются вокруг стержневой черты – самообладания, имеющего самые разнообразные оттенки.

В Японии популярно выражение: «Самурай холоден, как его меч, хотя и не забывает огня, в котором этот меч был выкован». И действительно, самообладание и сдержанность – качества, которые с древних времен считались у японцев первыми признаками храбрости. Эти черты национального характера во многом обусловлены влиянием буддизма, проповедовавшего терпение, воздержание и сдержанность [4]. В средние века, когда самурай обязан был сохранять присутствие духа в ответственных случаях, эти качества считались, безусловно, необходимыми.

Идея умеренности и самоограничения пронизывает всю японскую культуру, и японец с детских лет постигает суть высказываний Лао-цзы «Тот, кто знает, где остановиться, не подвергает себя опасности»; «Тот, кто знает свой жребий, тот не будет унижен», на всю жизнь впитав идею о том, что нельзя желать большего, чем тебе отпущено судьбой. Японские писатели, такие, как Камо-но Тёмэй («Надежды на хижину») и Кэнко («Записки от скуки»), пропагандировали эту идею в художественной форме, способствуя созданию специфически японского стиля поведения.

Интересны в этой связи жизненные правила, которых рекомендуется придерживаться японцам: 1) примиряйся с ситуацией, какой бы она ни была; 2) находи возможность соблюдать установленные правила; 3) ограничивай себя в развлечениях; 4) причиной несчастья считай самого себя. Следование этим правилам, в свою очередь, сказалось на особом подходе японцев к оценке объективной действительности: в характере японцев и их мировоззрении ярко обозначился фатализм.

Эта черта имеет глубокие корни в сознании японцев. В чрезвычайных обстоятельствах, во время стихийных бедствий японцы предпочитают придерживаться позиции пассивного выжидания, когда «все пройдет само собой». Книги, пьесы, песни, в которых трактуются понятия «судьба», «рок», «предрешенность» и т. п., ценятся и пользуются большой популярностью у современных японцев. Фатализм, иррациональное ощущение предрешенности прослеживается в различных аспектах жизни: за многими жизненными событиями японцы видят какие-то скрытые силы. Однако параллельно у современных японцев получил развитие и рациональный подход к действительности, часто связанный с личными интересами. Критерием рационального поведения является успех в жизни, который, считают японцы, зависит в первую очередь от бережливости и в большой степени от вежливости.

Вежливость, несомненно, одна из кардинальных обыденно-житейских норм в национальном характере японцев, альфа и омега японского образа жизни. Любое слово, жест, поступок, даже побуждение отмечены печатью вежливости.

На улицах, в садах и общественных учреждениях можно встретить таблички, призывающие к вежливости. «Человек не должен подчиняться ничему другому, кроме добра и вежливости» – гласит одно из самых распространенных изречений. В Японии никого не удивят приветливые продавцы в магазинах, внимательные шоферы такси, учтивые официанты. «Здесь обслуживание всегда сопровождается улыбкой и никогда – чаевыми!» – замечает Мишель Комморс в своих очерках «Сервис с улыбкой» (цит. по [170, с. 372]).

Вежливость буквально пронизывает взаимоотношения гостиничной прислуги и гостей, водителя такси и пассажиров, хозяина какого-нибудь магазинчика или продавца и покупателей. Так, заходя в обычно пустующие магазинчики средней руки, где продавцы имеют возможность коротать время где-либо в уютном уголке, покупатель, как правило, извещает о своем приходе словами. «Гомэн куда-сай!» («Извините, пожалуйста!»). Он может долго рассматривать товар, интересоваться подробностями, расспрашивать и всегда получит вежливый ответ. Но перед тем как взять что-либо в руки, японец извинится и спросит разрешения хозяина. Вежливая речь является непременным атрибутом общения в Японии. [5]

Многих, впервые посетивших Японию, поражают устройство жилища, атрибуты одежды и убранства помещений. На всем печать строгости и порядка. И везде поразительная чистота. Наглядную картину этой стороны национального характера японцев нарисовал в своей книге Н. Т. Федоренко: «Мы входим в „гэнкап" – небольшую прихожую. Каменный пол из отполированных булыжников серых и буроватых тонов. За ним – деревянный настил, приподнятый, как театральные подмостки. Здесь мы оставляем верхнюю одежду и, по старинному правилу, снимаем свои ботинки, которые сразу же ставим на увлажненные кругляки таким образом, чтобы можно было легко, как бы с ходу надеть их при прощании. На пол в японском доме не полагается ступать теми же ботинками, в которых вы шли по грязной дороге. Ведь уличную пыль главным образом приносят на обуви… Надеваем легкие туфли и проходим в комнату. Но когда с дощатого пола, зеркально отполированного, нам нужно войти в комнату с циновочным полом, мы снимаем и эти легкие туфли. Ходить по циновке принято лишь в специальных матерчатых носках – „таби" – либо в обычных носках» [170, с. 22].

Естественно, такую идеальную чистоту может позволить себе человек с достатком, в жилищах бедняков – все проще. Однако стремление к такому идеалу общенационально.

Аккуратность и чистоплотность в сочетании с бережливостью служат как бы фундаментом для овладения известными производственно-практическими навыками, позволяющими японцам с поразительной точностью и совершенством создавать продукцию, которая является предметом зависти многих зарубежных фирм. Безусловно, здесь надо отдать должное и японской любознательности.

Особенности национального характера японцев, как и любой другой этнической общности, по своей природе социальны. «Своеобразие условий жизни каждого народа, – справедливо отмечает Н. Джандильдин, – специфика окружающих его на протяжении всего периода существования явлений вырабатывает у него определенный оттенок в способе восприятия мира, в образе мышления, т. е. то, что дает ему возможность подмечать и обнаруживать черты, скрытые для других народов» [74, с. 90]. Способ производства, условия жизни японцев создали у них особый стиль проявления способностей к познанию.

Те, кто встречаются с японцами впервые, сразу подмечают их пытливость, стремление вникнуть в суть вещей, докопаться до скрытого смысла. «Что вы скажете о японцах?» – спросили мы как-то одного нашего инженера, сопровождавшего по Москве группу японских энергетиков. «Они как-то по-особенному любознательны»,- не задумываясь ответил тот. Как же это «по-особенному»? Полагаем, что не сделаем здесь открытия, если скажем, что японцы любознательны по натуре, по духу жизни, похоже, они любознательны от рождения, хотя мы уже не раз подчеркивали, что национальный характер народа формируется в условиях его жизнедеятельности. Как бы там ни было, любознательность неотделима от национального японского характера.

Надо заметить, что любознательности японца присуща четкая практическая направленность, можно сказать, прагматическая нацеленность. Когда инженер-японец берет в руки незнакомое изделие, он старается «схватить» это изделие в единстве формы и содержания. Любознательность японца детерминирована конкретностью его мышления, в значительной мере воспитанного буддизмом.

Японский буддизм далек от каких бы то ни было аналитических, абстрактных построений. Буддизму свойственна простота, конкретность, лаконичность. Адепты буддизма настойчиво учатся тому, как общаться друг с другом, «минуя слова». Одна из популярных буддийских притч так иллюстрирует постулат о нераздельном единстве субъекта и объекта: «Маленькая рыбка сказала морской королеве: „Я постоянно слышу о море, но что такое море, где оно – я не знаю". Морская королева ответила: „Ты живешь, движешься, обитаешь в море. Море и вне тебя и в тебе самой. Ты рождена морем, и море поглотит тебя после смерти. Море есть бытие твое"» (цит. по [78, с. 55-56). Японцев учат познавать суть вещей без абстрагирования, потому и любознательность японцев конкретна. Возможно, это имеет прямую связь с особенностями их творческой устремленности.