Обманутый детектор лжи

Прошло несколько месяцев, и я прочитал в немецкой газете объявление, лаконично сообщавшее, что «на исключительно выгодных условиях продается большое количество кроличьих шкурок». Объявление предназначалось мне. За шкурками невинных кроликов скрывалось сообщение, что Гавелка вернулся после двухлетнего обучения в США, а для меня это практически означало конец работы в центре документации. И действительно — не прошло и недели, как ко мне зашел мой шеф Марк Марковский. И, не присев, сообщил:

— По решению полковника Чарльза наш центр документации ликвидируется. Вы, однако, еще останетесь на полгода, хотя практически не будете заняты никакой работой...

Сведения, которые я получил посредством объявления, были точными. Возникает новый центр документации, в котором будет работать Гавелка. Американцам я уже не нужен, но, несмотря на это, они не спешат со мною расстаться. И понятно почему. В ближайшее время вполне определенно меня посадят на детектор лжи, которого я уже почти перестал бояться.

После многочасового разговора с чехословацким специалистом я утратил страх перед этим устройством. Но теперь, лицом к лицу с опасностью, я опять засомневался в своих силах. Я знал, что детектор может воздействовать только на человека, не знающего его ограниченных возможностей и принципа, на котором он основан. Специалист убедил меня, что это всего лишь психологическое испытание, которое интеллигентный человек может легко выдержать, и устройство не обнаружит ничего подозрительного. Он показал мне и фотографию, чтобы я знал обстановку, в которой обычно происходит допрос с помощью этого устройства. Теперь я буду иметь возможность проверить все эти сведения на практике.

Вскоре после разговора с Марковским за мной пришел американский офицер Уайт, который заявил, что получил от Катека (Чарльза) указание переселить меня на новую квартиру во Франкфурте, потому что, мол, работа моя в мюнхенском центре документации кончилась. Слова Марковского «останетесь еще на полгода» теперь означали — жить с семьями американских офицеров и придерживаться инструкций центра, согласно которым я не имел права покидать своей квартиры без предварительного согласия Уайта.

Американец облегчал себе контроль тем, что звонил по телефону — и днем и ночью, — чтобы убедиться, не нарушил ли я приказ о запрещении прогулок. Время от времени он заходил ко мне «по-приятельски», но не предупреждая меня об этом. Вся эта система контроля утвердила меня в мнении, что в ближайшее время меня посадят на стул детектора лжи. Американцы, как это они обычно делали, хотели запрещением прогулок и домашним арестом создать условия, при которых наблюдаемый «обмякнет», нервы его не выдержат, и на детекторе лжи он скажет всю правду.

В моем случае это, конечно, полностью не могло бы им удаться, потому что я жил не один, а со своею будущей женой, а кроме того, я мог получить разрешение Уайта пойти в музей, на концерт, спектакль, что отвлекало меня и определенным образом укрепляло нервную систему. И в этом я руководствовался указаниями чехословацкого специалиста, который мне все эти развлечения рекомендовал.

Чехословацкая сторона временно, на шесть месяцев, прервала со мной всякие сношения и не требовала никакого сотрудничества. Не хотела в пору, когда я был подвергнут так называемому статическому наблюдению и содержался в изоляции, осложнять ситуацию. За эту предосторожность я был очень признателен Праге. Я рассматривал это как доказательство того, что чехословацкие органы безопасности относятся ко мне весьма серьезно.

Итак, я получил несколько недель заслуженного отпуска — пусть с различными ограничениями и с предостерегающими сигналами недоверия, но все же это был покой и семейное благополучие.

Уайт стал как бы связным между мною и центром американской секретной службы во Франкфурте. Учреждение это, согласно приказу полковника Катека, и должно было выполнять условия, которые я когда-то поставил при подписании трудового соглашения с правительством Соединенных Штагов. Одним из этих условий было решение формальных вопросов, относящихся к моему вступлению в брак.

Все это дело было сильно осложнено. У меня не было свидетельства о разводе, и поэтому я должен был обратиться в местный гражданский суд, который и должен был вынести решение. Американцы выделили мне адвоката д-ра Гетшке, который обычно представлял интересы американской секретной службы в немецком суде. Адвокат и Уайт позаботились главным образом о том, чтобы при вынесении судебного решения не были раскрыты место моего пребывания, предыдущая служба и некоторые другие данные. Кроме того, они должны были воспрепятствовать тому, чтобы франкфуртский суд получал информацию у соответствующего гражданского суда в Праге, где был расторгнут брак с моей первой женой.

Мне казалось, что оба моих защитника соблюдали тайну вокруг моей особы слишком заботливо. Немецкий суд во Франкфурте отказался дать на основе неполных сведений согласие на новый брак, он требовал наличия документа о расторжении прежнего брака. Нам с Верой не оставалось ничего другого, как ждать, пока американцы найдут способ обойти статьи закона и получить разрешение на брак.

Уайт безрезультатно пытался подыскать мне какое-нибудь место работы. Попробовал прежде всего в редакции немецкой газеты «Франкфуртер рундшау», где у него были какие-то связи. Редакция, естественно, не проявила никакого интереса к эксперту из эмигрантов, потому что у нее было вполне достаточно своих собственных знатоков чехословацкой проблематики. И следующая попытка Уайта — пристроить меня в качестве заведующего фотолабораторией в американском военном гарнизоне — не удалась. Да я и сам отверг бы это предложение — такая работа была связана с пятилетним трудовым соглашением, а это сделало бы невозможным мой близкий отъезд в США.

Вскоре, однако, оказалось, что вся активность Уайта в решении моих семейных и рабочих проблем была всего лишь спектаклем, трюком, чтобы немного меня успокоить и ослабить мою бдительность. Игра эта должна была утвердить меня в убеждении, что я вне всяких подозрений относительно сотрудничества с чехословацкой разведкой, чтобы потом, в момент, когда меня зажмут в тиски, я открыл свои карты.

В августе пятьдесят четвертого года — в ту самую пору, когда Уайт делал вид, что усиленно подыскивает мне работу, — он пригласил меня в одну из вилл в Геддернгейме возле Франкфурта. Как только я вошел в указанную мне комнату, я понял, что последует дальше По фотографии детектора лжи, которую мне в свое время показывал чехословацкий специалист, я сразу же узнал его.

— Не бойтесь, доктор Петтина, — обратился Уайт ко мне, назвав меня моим конспиративным именем, — этот стул не электрический! Как и все сотрудники американской секретной службы, вы будете допрошены с помощью этого прибора.

Когда я сел, Уайт укрепил у меня на обнаженной груди широкий матерчатый пояс. Потом протер мне виски и ладони какой-то жидкостью. Вся процедура на этой стадии напоминала скорее медицинское кардиологическое обследование. В конце концов детектор лжи, собственно, и отмечал физиологические изменения, которые происходили в организме допрашиваемого: изменение в кровяном давлении и пульсе, электрической проводимости эпидермиса, увеличение сухости кожи, изменение в дыхании. Этот допрос содержал в себе нечто медицинское.

Я с интересом наблюдал, как Уайт подготавливает устройство. Он делал все медленно, очень внимательно и при этом инструктировал меня:

— Будьте во время проверки спокойны, не двигайтесь, на вопросы отвечайте кратко, одним словом — «да», «нет», ничего другого от вас не требуется.

Я чувствовал, с одной стороны, какой-то неопределенный страх за свою будущую судьбу, но, с другой — во мне росло озорное желание шепнуть Уайту, что все это — только психологический нажим, который уже выдержали десятки агентов чехословацкой секретной службы, и что этот прибор — за редким исключением — не сумел достичь цели: разоблачить их. Но вместо этого я сказал то, что не вызвало у Уайта никакого восторга.

— Вы будете задавать мне вопросы по-английски? — спросил я.

— Разумеется, а как же иначе? — ответил американец.

— Тогда прошу меня извинить, но ведь сейчас произойдет одно из самых важных событий в моей жизни, и поэтому я прошу, чтобы мне был выделен переводчик. Английским я владею все же не настолько, чтобы понимать любой специфический вопрос. Я не знаю, о чем вы будете меня спрашивать, но мне не хотелось бы, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я нарочито медлю с ответом...

Уайт скорее осклабился, чем улыбнулся, и вышел. Он вернулся быстро, в сопровождении мужчины, который прилично говорил по-чешски. Я успокоился. Теперь у меня будет достаточно времени, чтобы обдумать ответы: Уайт сперва задаст вопрос по-английски, который я пойму раньше, чем переводчик произнесет мне его по-чешски, и не торопясь подготовлю ответ. И это сделать мне тоже посоветовал чехословацкий специалист. Еще до начала допроса я убедился, что все услышанное мной от этого специалиста полностью соответствовало действительности. Главное — я должен быть очень внимательным к так называемым усыпляющим вопросам, с которых начинается вся процедура, чтобы допрашиваемый сразу не догадался, на что допрос нацелен, и чтобы неожиданным предательским вопросом сокрушить его.

— Ваше настоящее имя — Михал Панек? — начал Уайт.

Я спокойно пережидаю, пока переводчик переведет фразу, которую отлично понимаю по-английски, и тогда отвечаю:

— Да.

— Вы родились в 1910 году в Липецке недалеко от Москвы?

— Да.

— Были вы когда-нибудь арестованы?

— Да.

— Вы немец?

— Нет.

— Вас арестовывало во время войны гестапо?

— Да.

Думаю, что уже скоро будет задан куда более жгучий вопрос. Он будет решающим. Когда он будет задан, я не должен ни в малейшей степени проявить волнение. Только бы не слишком испугаться! По совету специалиста, начинаю считать над головой Уайта темные точки — вернее, заклепки, которыми укреплены настенные панели, герметически закрывающие все помещение.

— Пользовались вы когда-нибудь псевдонимом?

— Да.

— Вам нравятся молодые женщины?

— Да.

— Были ли вы членом коммунистической партии? — атакует меня Уайт следующим вопросом.

«Вот оно — начинается!» — говорю я себе и спокойно отвечаю:

— Нет.

— Вы — кавалер чехословацкого Военного креста 1939 года?

— Да.

— Был кто-нибудь из ваших родственников членом коммунистической партии?

— Нет.

Тут я рискую. Американцы могли что-нибудь нащупать про Фердинанда.

— Вы умышленно фальсифицировали или же просто скрыли детали своего прошлого?

— Нет.

— Вы были членом дипломатического клуба «Унион» в Софии?

— Да.

— Вы были посланы на Запад с разведывательной целью?

— Нет.

— Были вы во время войны членом партизанского отряда в Словакии?

— Да.

— Получали вы инструкцию принять предложение американской разведывательной службы?

— Нет.

— Вы курите?

— Да.

— Вы передали пятнадцатого июня прошлого года в Звиселе важные материалы относительно полковника Катека и его группы чехословацким или каким-то другим коммунистическим агентам?

— Нет.

Я в душе улыбнулся: в жизни своей никогда не был в Звиселе, уж это американцы могли знать. Почему же они не выбрали Мюнхен, или Франкфурт, или какой-то другой город Германии, который я неоднократно посещал? Однако не было сейчас времени отгадывать эту загадку, Уайт задал следующий вопрос:

— Работали вы когда-нибудь на одну из восточных секретных служб?

— Нет.

— Знакомы вы лично с бывшим начальником канцелярии президента Бенеша доктором Смутным?

— Да.

— Работаете вы на одну из восточных разведок?

— Нет.

— Чувствуете себя здоровым?

— Да.

— Находитесь в связи с кем-нибудь, кто работает на одну из восточных разведок?

— Нет.

— Лгали вы, отвечая на некоторые вопросы в ходе этого допроса?

— Нет.

Из инструкции знаю, что это последний вопрос. Теперь все зависит от того, не обозначил ли прибор на графике какие-нибудь отклонения, которые могли бы свидетельствовать о том, что я в какой-то момент проявил беспокойство и лгу.

Уайт проглядел бумажный валик, размотал его — на ленте были помечены темно-фиолетовые черточки.

— О чем вы думали во время допроса? — спросил он вдруг.

— Считал точки над вашей головой на панели, — ответил я почти правду.

— Ну и нервы же у вас, — процедил он и разрешил мне встать. — Можете идти домой, — добавил он и попрощался со мной.

Я с удовольствием бы взвизгнул от радости. Проверка прошла для меня, видимо, хорошо. Кто проваливался, тот из этого помещения шел куда-то в другое место, но только не в свою квартиру.

Это снова показало, что детектор лжи может действовать только на людей слабонервных, травмированных и особенно на тех, кто не знает об его ограниченных возможностях.