ОБРАЗ “ПРОЩАНИЯ” В “ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЕ”

ОБРАЗ “ПРОЩАНИЯ” В “ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЕ”

18 марта 2002 3 0

12(435)

Date: 19-03-2002

ОБРАЗ “ПРОЩАНИЯ” В “ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЕ” (Поздравляем Валентина Григорьевича РАСПУТИНА с 65-летием со дня рождения!)

Значительность художественного произведения как раз и измеряется тем, что его воспринимают люди совсем других эпох и цивилизаций, чем те, где оно создавалось. Например, как мы — Гомера. Но восприятие современника и члена того же общества имеет все же какую-то яркость, которую позже уже не восстановить. И сейчас живет поколение (или два), на глазах которого родилось удивительное течение, окрещенное "деревенской прозой".

Почему "деревенская проза" так сильно задевает душу? Конечно, не "этнографией" — описанием того, как жили и работали крестьяне, это лишь фон. Благодаря Валентину Григорьевичу Распутину все это течение всегда, я думаю, будет ассоциироваться с образом "Прощания". Ведь и ранящий душу пафос "Канунов" В. Белова заключается именно в том, что читатель погружается в жизнь, полную смысла и красоты, над которой, как он знает, занесен топор. Не говоря уж о "Годе Великого Перелома", где топор уже опустился. Замечательно сказал о всем течении покойный В.Солоухин:

"Эти люди… прощаются, собственно говоря, с родной матерью, оставаясь одинокими и беззащитными на холодном и беспощадном ветру истории".

Что же скрывается в этих словах за образом "родной матери": Россия, русская деревня, определенный тип цивилизации? Конечно, с чем мы в будущем вынуждены будем распрощаться (может быть, и с самой Россией) — это решат следующие поколения. Но одно-то несомненно. Пришел конец той долгой исторической эпохе, когда русский народ был безбрежным морем, откуда можно было неограниченно черпать — и материальные ценности, и человеческие жизни. А ведь все это основывалось на внутреннем согласии народа, на его простодушии и жертвенности.

Что вечно так продолжаться не может, что на это не хватит никаких сил — более тонкие мыслители стали замечать еще давно. Например, в потрясшей меня статье М.О. Меньшикова "Для кого воевала Россия" (1911 г.) рассказывается, как использовались русские победы на Кавказе. В 1819 г., когда еще шла война, на отвоеванную территорию было переселено 500 семей. Но кого — жителей герцогства Вюртемберг! После войны 1826-1828 гг. было переселено 40 000 персов и 84 000 турецких армян. После войны 1877-1878 гг. в завоеванную Россией Карскую область переселились 50 000 армян и 40 000 греков. Как пишет Меньшиков, "в результате нашей "национальной" политики на Кавказе за 100 лет государство на завоеванных им пустопорожних землях поселило 1 200 000 инородцев, и лишь около 240 000 русских, в том числе сельских переселенцев 140 000 душ!" Причем еще был принят закон, запрещающий русским селиться в сельских местностях Закавказья — чтобы не мешать другим переселенцам (эта "черта оседлости" не вызывала либеральных протестов).

И ведь так шло и дальше, при всех, по-видимости, радикальных сменах власти. Сначала это объяснялось "интересами Империи". Потом — "пролетарским интернационализмом": например, вся стратегия войны с Польшей в 1920 г. была направлена на прорыв к революционной Германии, а в результате — поражение и 130 000 пленных в польских концлагерях, из которых 60 000 в первые два года там погибли. Потом название стало — "интернациональный долг", сейчас — "вхождение в мировую цивилизацию". А русский народ тем временем теряет свои коренные земли, а еще сохранившиеся не может защитить от миграционного захвата. И значит, если он сохранится, то что-то в его жизненной установке должно измениться.

Помню, когда я излагал подобные мысли в одной аудитории, кто-то (видимо, иностранец, но хорошо говорящий по-русски) сказал мне: "Но ведь тогда исчезнут именно те черты, за которые мы любим русский народ". Отчасти это верно, но только отчасти. Конечно, русские никогда не усвоят ни психологию англо-саксонского, ни тевтонского расизма — иначе они перестанут быть русскими.

Но ведь изменение — свойство всего живого. И прецеденты были даже в нашей собственной истории. Историк Приселков уверяет, что нечто изменилось в русском мироощущении начиная с XIII в. Например, большинство князей стало принимать схиму задолго до смерти. А Федотов говорит, что изменился характер служения русских святых. Они стали селиться не в монастырях в черте города или близ него, а уходить "в пустынь", "к зверям". Русским пришлось отказаться от привлекательной мечты о своих абсолютно независимых маленьких княжествах: Новгород-Северском или Путивльском — без этого не удалось бы восстановить свою национальную государственность. Но непрерывность культуры и мироощущения сохранилась.

Быть может, такой и окажется расшифровка этого образа "прощания", ключевого для всей "деревенской прозы", но явно сформулированного Валентином Григорьевичем Распутиным. Это — прощание с теми дорогими нам чертами народной души, которые мы оставляем на пути пережитых и переживаемых катастроф, с которыми народ расстанется, если выйдет из теперешнего "Смутного времени". Они действительно умрут, как умирал дом в недавнем пронзительном рассказе Распутина "Изба". Но если Бог даст, то народ выживет и тогда сохранит свое духовное лицо. А каким оно будет — об этом мы узнаем, может быть, из следующих произведений Валентина Григорьевича Распутина.

Академик Игорь ШафаревиЧ

15 марта 2002 года