«Тишины не тревожь»
«Тишины не тревожь»
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
Глеб ГОРБОВСКИЙ
Прогноз
Над землёй алеет шаль
заревая,
и течёт с неё печаль
мировая[?]
Ниже - горбятся леса,
спят туманы.
И вошла в траву коса-
несмеяна.
Проступает в синеве
крест соборный,
и крадётся по траве
луч проворный.
Паучок связует нить:
хочет кушать.
Кто, скажи, не хочет жить, –
даже в луже?
…Где деревья – там и пни
в жизни нашей.
Мысли чёрные гони
в шею, вз[?]шей!
Пусть не Будда, не Федот –
Жизни Автор,
но сегодня – рассветёт,
да и завтра…
* * *
Я весьма суетливый субъект,
что не терпит с друзьями разлуку…
Выйду я на Московский проспект,
подниму волосатую руку.
Если вдруг остановитесь вы,
я скажу, улыбаясь смиренно:
"Подвезите меня до Москвы –
на билет не хватает презренных.
Вот вам грустная повесть моя,
вместо денег… Свезите в столицу:
Там меня ожидают друзья,
чтоб со мною навеки проститься".
Муж-водитель вздохнёт: «Ну и ну…»
А жена его охнет: «Однако!»
Я на заднем сиденье усну,
как послушная смыслу собака.
Я карабкаться буду из сна,
будоражить его завитушки…
А разбудит меня тишина –
на диване, в моей комнатушке.
Хлопоты
При татарах и монголах,
и при Сталине опять
самым тошным поп-глаголом
было слово – хлопотать.
Хлопотать за мужа, сына,
что затиснут в лагерёк;
за изъятую скотину
обивать-лудить порог…
Хлопотать о запрещённой
государем бороде…
Хлопотать – и увлечённо –
об оседлой злой черте…
Унижаться перед курвой,
слать проклятия богам…
Хлопотать, кудахтать курой,
падать к барственным ногам…
А потом, иссякнув духом
и расквасив телеса,
хлопотать, чтоб лёгким пухом
вознестись на небеса.
Сад могильных камней
Без фонарных огней,
без сумятицы дней –
не дающий плодов
сад могильных камней…
Осыпается дождь.
Ветер вхож. Листьев дрожь…
В этот сад забредя,
тишины не тревожь.
Вот чернеет плита.
Два кленовых листа
распластались на ней
Сад истлевших корней…
Вот, угрюм и нелеп,
с завитушками склеп.
Мрамор вазы глубок.
В вазе вырос грибок…
Ангелочек-мулат
был когда-то крылат…
Вот бродяги несут
изумрудный сосуд.
К ангелочку подсев,
из сосуда сосут…
Нет предела-границ
изумлению птиц –
от виденья живых,
но безжизненных лиц…
…Без печали, верней –
без купания в ней,
в шелестенье дождя
сад истлевших теней…
Пробужденье
Возвращенье из сна,
как со дна Средиземного моря:
из рассола событий,
сквозь толщу «седой старины» –
терракоту и мрамор,
египетский мёд и цикорий,
византийские вина,
что в водах растворены…
Возвращенье из сна,
как из мира, где зиждутся звёзды:
из гигантских пустот,
из стерильных систем,
мимо Трона Господня,
где правду и воздух
заменяет свобода,
а времени нету совсем…
Возвращенье из сна –
как сквозь землю на свет из могилы:
рвутся корни,
взрыхляется гибельный прах,
разъезжаются доски,
являются прежние силы,
оттесняются камни
и сохнет лицо на ветрах…
Полено
Ты шёл, волнуясь и любя,
и вот ты одолел дорогу…
И дела нету до тебя
ни человечеству, ни Богу.
Ты на крыльце сидишь в росе,
в слезах: предательство, измена!
И перешагивают все
тебя, как мёртвое полено.
…Полено – якобы мертво:
оно лежит, не шелохнётся...
Но в грешных буднях об него
нет-нет да кто-нибудь споткнётся!
Одиночество
Поздно в доме… И в мире…
Дышит с присвистом Вечность.
И тоскуют в сортире
трубы – голосом вещим…
Сквозь бетонные стены,
как сквозь пористый сахар,
проникают измены,
гены злобы и страха…
Тишина – словно губка.
Ночь крадётся сутуло.
С грешным хохотом юбка
соскользнула со стула…
Ловит бренное ухо
сквозь беруши на вате –
вместо музыки духа –
скрип соседской кровати…
Проходная электричка
С дрожаньем почвы и подв ы вом,
в трёх дециметрах от лица –
она, обдав своим порывом,
мелькнёт с улыбкой мертвеца.
И только иней с крыш, дымящий,
да прах позёмки – вихрем лет!
Да электричество та я щий
зан[?]ет провод ей вослед…
Сожмётся сердце, руки взм?ют,
боднёт больную душу страх.
…Ах, с жизнью бренною самою
как не сравнить её размах!
Её призыв начинкой светом,
из мрака – пр?мельк – в темноту…
Но в проходящую, при этом –
не вздумай прыгать на ходу.
* * *
Фиолетовой фиалки
с бугорка – кричащий глаз.
Грязный кузов катафалка
да пяток озябших, нас…
И кресты, кресты да камень,
серый камень да кресты.
А над нами, дураками,
где-то там, в пространстве – Ты!
В небе тусклом и стоячем,
кто там сладкий воздух пьёт?
Пригляделся – птичка плачет,
а прислушался – поёт!
* * *
Давно автобусом не ездил
сквозь зной полей и лес густой.
В другую местность. В мягком кресле.
В машине, буднично-пустой.
Почти пустой: меня помимо –
три тётки, с виду – «челноки»,
трещавшие неутомимо,
как предзакатные сверчки.
…Но вот, в лесной глуши, заметьте,
вошёл в автобус гражданин
и… заиграл на инструменте –
ненашенском! Кавказа сын.
На чём играл – не видно было:
играл, от всех отворотясь…
Но столько боли, страсти, пыла
мой мозг не помнил отродясь!
Потом он вылез: за оврагом
сошёл, исчез… И мнилось мне:
он не играл, не пел, а плакал
по невозвратной стороне.
* * *
Сегодня я – не на вине
клянусь: вино давно прокисло.
Друзей, явившихся ко мне,
я угощаю здравым смыслом.
Вот Вы, утративший в пути
улыбку, зрение, походку,
не знаете, куда идти,
и принесли в кармане водку.
А Вы, читающий взахлёб
свои рифмованные звуки,
зачем наморщили свой лоб –
как бы в смертельный час разлуки?
А ты, бессильная понять,
куда попала, – скалишь зубки,
желая в сердце боль унять,
идёшь на некие уступки…
А я, поправ чужую грусть,
чужие фокусы – не боли,
уйду в себя – и не вернусь…
А вы – ищите ветра в поле!
* * *
Неприкаянно-причинно
на страницы и в кино
вылезает матерщина,
словно газ, покинув дно.
И как будто – всё в порядке,
ибо знают те слова
даже малые ребятки,
в мир шагнувшие едва.
И как будто всё – как было,
только в воздухе страны
стало больше смака, пыла,
ядовитой белены.
И житуха неплохая:
иностранное едим!
Просто… не благоухаем,
матереем и смердим.
Стихи о стихах
Запретная тема, –
в стихах говорить о стихе.
Родимая, где мы?
В словесной увязли трухе.
Всё зыбко и мглисто,
и наши редеют полки.
Теснят модернисты
прозрачную ясность строки.
Чем фраза игривей,
чем гуще звучащая муть,
тем меньше в порыве –
дыханья! Тем призрачней суть.
Не лица, а ряшки,
вот с рожами некто возник…
А в нашей упряжке,
похоже, сдаёт коренник.
Хрипят пристяжные…
Где, где верстовые столбы?
Лишь волки степные
глядят из метельной судьбы.
Всё глухо и немо.
В смятении стих-чародей…
Родимая, где мы?
И нет ли из Дома вестей?
* * *
Шрамы, ссадины на теле,
а в глазах… всё та же высь!
Подойди к моей постели,
как к могиле, – и склонись.
Ты склонись, подобно вербе,
майской свежестью обдай…
Не сгорели крылья, верь мне!
Надо мной не причитай.
Ну а смерть – под зад коленом!
Я помят, но я – живой.
От меня несёт не тленом –
зверобоем, трын-травой!
А когда, сгорев в горниле,
почернеют мои дни,
мне на холмик надмогильный
светлой водочки плесни!
Теги: Глеб Горбовский , поэт