Рай на земле

Рай на земле

На недельку, до второго я уеду в Комарово

На воскресной электричке к вам на краешек земли.

Водолазы ищут клады, только кладов мне не надо

Я за то чтоб в синем море не тонули корабли.

И. Николаев

В девяностые наше предприятие арендовало для сотрудников государственные дачи, несколько домов в Комарово. Дома простенькие, дощатые, с допотопными отопительными котлами.

Рядом – дача Анны Ахматовой, «Будка», как она сама ее называла. Анна Андреевна жила здесь с 1955 по 1966 год. В Будке ее навещали друзья и знакомые: Дмитрий Лихачёв, Лидия Чуковская, Лидия Гинзбург, Фаина Раневская, Натан Альтман, Александр Прокофьев, Марк Эрмлер и многие другие. Приезжали молодые поэты, называвшие себя «волшебным хором»: Анатолий Найман, Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский. Именно о Комарово Анна Андреевна писала:

Здесь все меня переживет,

Все, даже ветхие скворешни

И этот воздух, воздух вешний,

Морской свершивший перелет.

Похоронили Ахматову на Комаровском кладбище, в окружении сосен и лесной тишины. Вблизи посёлка, по улице Озёрной, не доходя до Щучьего озера. В «Комаровском некрополе» похоронены Натан Альтман, Иван Ефремов, Вера Панова, Александр Самохвалов, Вера Кетлинская…

В Комарово особая аура. Здесь жили в свое время Д. Шостакович, Ф. Эрмлер, Г. Козинцев. Часто приезжал И. Смоктуновский.

Недалеко от нас – дача Петербургского мудреца Даниила Гранина, Почетного гражданина нашего города. На Озерной можно встретить гениального композитора и музыканта, экзотического персонажа несусветных легенд и преданий, Олега Каравайчука. Он всегда ходит один. Подойдешь, поздороваешься – ответит: «Отстань, не мешай!» «Комарово – это место, которому чудо дало большие возможности. Гармония, созданная природой, всегда выше гармонии, созданной человеком», – слова Каравайчука.

Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны,

городок из фанеры, в чьих стенах едва чихни —

телеграмма летит из Швеции: «Будь здоров».

И никаким топором не наколешь дров отопить помещенье.

И. Бродский

У края леса под прозрачной сенью сосен особняком пристроились наши дачи. Поставлены так, чтобы не нарушать лесную сказку. Пять домов: три – наши, два – соседей, тех, кого бог послал. А бог послал очень хороших людей во все пять домов. Экологически грамотные дачники, мы старались не нарушать обстановку живого леса вокруг этих дач. На машинах по участку не ездили, парковали их на въезде. Оставили нетронутыми мох, песчаные лесные дорожки, заросли малины, брусники, черники. Между домами через мох пробивались грибы. Мы знали все канавки в лесу недалеко от нашего поселения. Где, когда можно найти черноголовики, подберезовики и белые. Черничные кусты, растущие прямо у крыльца, давали много ягод. Моя Ира могла до завтрака на час сбегать в лес, недалеко – в пределах ста метров, принести лукошко грибов или полбидончика черники. Мы не ставили заборов, огораживающих участок. Каждый гуляющий мог зайти на нашу территорию и собирать ягоды. Собаки, забежавшие на нашу поляну, вели себя пристойно, не лаяли, на кошек не бросались. Лесные духи присоединили, видимо, эту территорию к своим владениям и охраняли ее от злого влияния. Покой и уют царили в нашем маленьком дачном поселении.

Наша любимая кошка Муся впервые попала на дачу. Ей чуть меньше года. Оказавшись в незнакомой обстановке, Муся очень испугалась, рванула к ближайшей сосне, сходу забралась метров на шесть. Осмотрелась, поняла, что бояться нечего. Но что же ей теперь делать? Спрыгнуть вниз – высоко, а спускаться вниз она не умеет. Мы зовем: «Муся, Муся!». Она в ответ жалобно пищит. Так и просидела весь день. Наш сослуживец Сергей, крепкий мужчина сорока с небольшим лет, взялся достать ее. Нашли корявую, скрипучую деревянную лестницу, приставили к дереву. Сергей забрался на нее. Только протянул к Мусе руку – та сиганула ему на спину, съехала до попы и там нашла себе временное пристанище, вцепившись когтями не только в штаны, но, видимо, и поглубже. На этот раз уже Сергей закричал не своим голосом и быстро стал спускаться с кошкой на заднице. Когда до земли оставалось два метра, Муся покинула бедного Сергея. Вот уж верно говорят: ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным.

К следующему летнему сезону Муся подросла и освоилась. Научилась залезать на деревья и спускаться. Ходила в лес. Ловила змей и мышей, приносила их нам как доказательство своей безусловной полезности. Это была крупная, сильная кошка. С хорошим характером. Нашему сыну она позволяла выкручивать себя как белье. Никогда не вырывалась, не царапалась. Только жалобно пищала. Зато животным, посещавших «её» территорию, она спуску не давала. Муся была признанной главной кошкой в округе. Коты хороводили вокруг нее, а она иногда принимала их ухаживания. Чаще – царственно отвергала. Охотилась на собак, которые еще не поняли, чья это территория. Подкрадывалась, а потом с шипением выскакивала, вставала боком, выгибалась, распушала хвост и спину. Почему-то это производило сильное впечатление на собак. Соседская овчарка уходила, поджав хвост. Неизвестно откуда пришедшая дворняжка с визгом убегала. А бассет с огромной пастью, случайно забежавший к нам с Озерной улицы, выкатывал глаза и со страхом жался к ногам посторонних людей.

В нашем «поселке» сложилась прекрасная обстановка. Все дружили. Ходили в гости. Сидели у костра. Жарили барбекю, шашлыки. Тихо пели песни. Вместе отмечали праздники и семейные торжества. Ездили за грибами. Гуляли по побережью Финского залива. Подобралась интересная публика. Мой заместитель, Семен Михайлович, в прошлом крупный советский функционер и руководитель больших строительных объектов. Веселый, сильный, жизнерадостный человек. Его жена Людочка, Людмила Прокопьевна – бывшая балерина Малого оперного театра. Она трижды в день переодевалась, каждый раз выдерживая ансамблевое единство. Если мы заходили к ним на чай, и Людмила Прокопьевна была, допустим, в сиреневом, это означало, что все – платье, туфли, шляпа, платок, скатерть, салфетки, вазочка, цветы и посуда на столе, даже ухватка – все было выдержано в той же цветовой гамме. В одном из домов – Нонна, режиссер балета Консерватории, в другом – еще одна Нонна, преподаватель Института культуры, в прошлом – солистка балета Якобсона. Солистку балета можно узнать по походке и осанке. Когда она шла к колонке за водой, как это было прекрасно: прямая спинка, гордый поворот головы, выворотность ног, в одной руке – ведро, в другой – сигарета между пальцами свободно откинутой кисти. Ее муж – замдиректора БДТ имени Г.А.Товстоногова (до 92 года – имени Горького). Боря Мазья. Колоритная персона. Веселый, могучий толстяк. Великолепный рассказчик. Хромал, поэтому всегда ходил с огромной палкой. Эпатажная личность. Загорать и купаться мы ездили на Щучье озеро. Однажды, в жаркую погоду Боря приехал к нам на Щучку. Вышел из машины – в панамке, в плавках, в дубленке на голое тело, с неизменной палкой в одной руке и с огромным зонтом в другой – мы упали от смеха. Это было зрелище. Но душой нашего узкого круга был, конечно, Лёнечка, Леонид Карлович, руководитель центра математического моделирования Корабелки. Непоседливый, живой, обаятельный, мужественный. Яркая индивидуальность.

На посиделки приезжало много интересных людей. Вадик Гуляев с Наташей Большаковой, бывшие солисты балета Мариинки. Абсолютно состоявшиеся люди. Недалеко от нас жил Леша Лебедев, симпатичный, общительный человек, телевизионный режиссер, сын великого актера Евгения Лебедева из БДТ. Тоже заглядывал к нам на огонек.

Очень любил приезжать к нам на дачу мой тесть Михаил Самойлович. Главная причина его тяги в Комарово – конечно, внук, в котором он души не чаял. Отец Иры проводил с ним много времени. Вместе гуляли по городу, ходили в музеи. Посещали крейсер Аврора, где начальником был Мишин друг, респектабельный красавец в возрасте, контрадмирал Лев Чернавин. Однажды в восьмидесятые, когда малышу было еще шесть лет, дед подарил ему бескозырку и морской флажок. Внук в бескозырке гордо вышагивал рядом с дедом, размахивая флажком в руке, и задорно, на всю улицу пел: «Бескозырка, ты подруга моя боевая, и в решительный час, и в решительный день я тебя, лишь тебя надеваю, как носили герои, – чуть-чуть набекрень». Прохожие оглядывались, улыбались, а дед млел. Михаилу Самойловичу нравилось на даче, нравилось в нашей семье. Он ездил с нами на озеро, в лес за грибами, в гости к нашим приятелям. Дочка разрешала ему выпить в обед пару стопочек водки вдали от строгого взгляда его Веры. После поездки в санаторий на северный Кавказ он мог поделиться с дочерью своими похождениями. «Представляешь, я всем говорил, что мне не шестьдесят, а пятьдесят». Отец Иры действительно был очень моложавым. Подтянутый, стройный, черная шевелюра почти без седых волос. Мужественные впадины на темных щеках. «И у меня была подружка, такая же, как ты, твоя ровесница». А с кем еще поделиться? Не с женой же. Ира знала, что отец любит потрепаться, побалагурить. Ничего не было. Отец никогда не смотрел на сторону. Подружка была, наверное, – знакомая, да и только. Предавать жену, друзей – не в его правилах, не в правилах безупречного советского офицера. Наши друзья, сотрудники, соседи по даче, все любили Ириного отца. Легкого, веселого человека, прекрасного рассказчика. Когда он приезжал, у входа в наш дом втыкался небольшой флажок, копия флага ВМФ России.

Отмечая чей-нибудь день рождения, мы выставляли на поляну два – три стола. Рядом на костре делали шашлыки. Включали вечернее освещение и музыку. На машинах приезжало много гостей. Семен Михайлович – неизменный тамада. Что может быть лучше летнего застолья с друзьями в лесу, под сенью сосен? Михаила Самойлович любил вспоминать советское время. Как было тогда хорошо. А что многие пострадали, так лес рубят – щепки летят. Ну, хватит, папа, говорила ему Ира. Расскажи лучше что-нибудь флотское, о кошке Барракуде, например. Начинались бесконечные морские рассказы, анекдоты и другие забавные истории. О том, например, как некий прославленный ловелас Северного флота поспорил с друзьями, что сумеет расположить к себе жену командира, известную недотрогу. И поставит на ее попе печать как доказательство этого своего достижения. О том, как в доме отдыха Миша взялся помочь товарищу познакомиться с понравившейся ему молодой женщиной, тоже отдыхающей. Как он пришел к ней в номер, разговорился и попросил угостить чаем. И пока та мыла стакан и блюдце в туалете, как есть, не раздеваясь, в ботинках, забрался в ее постель и натянул одеяло по подбородок. Наверное, чувствовал, что его не прогонят. Женщина вернулась в номер и ахнула. Однако шутку оценила. Не рассердилась. Посмеялась вместе с Мишей. «Ну, что с вами сделаешь? Ладно, пошли знакомиться с твоим товарищем!». И так далее, и так далее.

За право арендовать некоторые дачи в Комарово временами происходили настоящие сражения. До нас доносились отзвуки далеких боев. Писались кляузы, собирались комиссии. Франтоватый, безупречно одетый Герман Оскарович Греф, в то время председатель КУГИ в Петербурге, скептически рассматривал перед началом комиссий фотографии «сараюшек», именуемых дачами. «Не понимаю, за что тут бороться?». Да, Герман Оскарович! Не понимаете вы, что нельзя все измерить высотой и толщиной каменных стен. Комарово не нужны – ни огромные «беспонтовые» виллы, ни глухие заборы, ни расчищенные участки с ровными дорожками между домами. Дача должна быть скромной деревянной постройкой, стоящей среди нетронутых сосен. Чтобы не нарушать покой леса. Чтобы в ней, в этой постройке, мог поселиться мирный дух Комаровской земли. Чтобы не отпугнуть бездушными каменными громадинами незримое присутствие Анны Андреевны и услышать, в конце концов, тихие голоса замечательных людей, живших до нас в этом скромном пригороде Петербурга.

Воздух Комарово отличается целебными свойствами. Можно приехать туда утомленным, расстроенным. Все видится в мрачном свете. Проходят какие-нибудь десять минут. Тучи на душе рассеиваются. Дышится легко. Снова хочется жить.

Всем нам было хорошо в Комарово. Тепло и уютно. Рай на земле. Счастье продолжалось почти двадцать лет. Все земное проходит. «Но те, которым в дружной встрече я строфы первые читал… Иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал». Недавно эти чудные участки были проданы с аукциона. Все Комарово распродается. Сохранится ли его уникальная аура? Вряд ли. Ничто не вечно на земле. Мы вспоминаем счастливые летние месяцы в Комарово. И эти воспоминания примиряют нас с опасностями и испытаниями, которые выпали на нашу долю в девяностые.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.