Сила слова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сила слова

section class="tags"

Теги

Редакционная статья

/section

Выступление Владимира Путина на заседании клуба «Валдай» стало прекрасной иллюстрацией на тему, почему же на Западе его фигура вызывает такую нервозность. Он позволяет себе говорить то, что думает, причем по самым болезненным для западного истеблишмента темам. Собственно, Путин сам затронул эту тему, когда на вопрос, как он ощущает себя в роли, возможно, самого демонизированного политика и одновременно одного из самых популярных людей современности, президент ответил: «Когда Бисмарк появился на международной европейской арене, про него сказали: он опасный человек, он говорит то, что думает. Я тоже всегда стараюсь говорить то, что думаю, чтобы разговор был более конкретным и более эффективным всегда. Может быть, это и является вещью привлекательной, во-первых. Во-вторых, это еще и многим импонирует, потому что немногие могут себе так позволить. Но Россия может».

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Казалось бы, ну что тут такого, ну говорит человек то, что думает. Почему это должно представлять проблему для единственной в мире сверхдержавы? Дело в том, что для претендующих на бесспорное идеологическое и даже моральное лидерство Соединенных Штатов даже чисто вербальная оппозиция создает серьезные политические проблемы.

Вспомним хотя бы пример Уго Чавеса. К его внешнеполитическим подвигам можно отнести, пожалуй, лишь исключительно словесное оппонирование США. («Здесь был дьявол, вчера он стоял на этом самом месте. Здесь до сих пор пахнет серой», — отозвался как-то Чавес о Джордже Буше-младшем с трибуны ООН.) Однако то, что он на протяжении многих лет публично критиковал США, а те так и не смогли ничего сделать, поскольку он пользовался популярностью в народе и поддержкой в армии, удивительным образом преобразило Латинскую Америку. Сначала Чавес в Венесуэле, а потом вдруг в Боливии появился Эво Моралес. А плюс к тому Чавес выстроил отношения с Кубой и, используя ее высокий авторитет в регионе, сумел сформировать группу критически настроенных к американской политике стран. И вот уже у Бразилии и Аргентины появляется куда больше свободы маневра, и Латинская Америка оказывается независимой от США в такой мере, в какой этого не было, пожалуй, за всю послевоенную историю. И это Чавес во главе Венесуэлы…

Нельзя сказать, что на Западе никто не понимает, что происходит в мире. И в том же Североатлантическом альянсе многие не слишком довольны тем, как Вашингтон выкручивает руки своим младшим партнерам. Однако все недовольство, когда оно есть, так и остается в основном в кулуарах, и поскольку альтернативы не обсуждаются, то их как бы и нет. И нет коррекции общего курса.

Поэтому на Западе и предпринимаются поистине колоссальные усилия для демонизации Владимира Путина, чтобы снизить негативный эффект от высказывания реально оппозиционной точки зрения. Читая всему миру демократические нотации, на деле США делают все, чтобы не допустить формирования реальной оппозиции собственной глобальной политике. И главная беда ведь не в том, что США не хотят делиться влиянием (это в принципе понятно, и с этим в мире в общем-то по привычке готовы были бы смириться, признавая первенство Америки), главная беда в том, что они в принципе не хотят обсуждать по существу огромное количество международных проблем.

Американская политика исключительности во имя преобразования мира к лучшему полностью переродилась в политику исключительности во имя удобства американского правления. А это уже никуда не годится. Потому что в итоге получается уже даже не так, что сначала мы террористов поддерживаем против Дамаска, а спустя полгода с ними воюем ради Багдада, — получается уже все это одновременно. И возможно, западный политический класс готов присягать этой шизофрении как единственно возможной стратегии глобального управления, но остальной мир, которому приходится непосредственно сталкиваться с результатами такого мудрого менеджмента, все меньше и меньше готов с этим мириться.