Сергей МИХАЙЛОВ НА РАЗВАЛИНАХ ИМПЕРИИ
Сергей МИХАЙЛОВ НА РАЗВАЛИНАХ ИМПЕРИИ
*** Сейчас мне снится снег.
И снится дом — не здание, а детство,
фундамент жизни. Мерзлая земля,
зима. Ее приход в Молдавии всегда
был поздним — так запаздывали вести,
хорошие, плохие — всё одно.
Мне снится снег.
И старый виноградник (в декабре
лоза стареет, сбрасывая зелень
и превращаясь в черные жгуты, как руки мумии).
Я чую запах мертвой
листвы — она уже хрустит,
не шелестит, под лапами дворняги,
бегущей длинным рядом. Снег идет.
И я иду за ней. Мелькает строй
пустых шпалер. Собака что-то ищет,
обнюхивает листья, то замрет,
то вскинет голову, то поменяет ряд —
бежит, бежит, иду за ней, а снег
всё сыплет, и уже наполнил воздух
до самых туч, но землю только чуть припорошил.
Я провожу рукой
над верхнею губой и ощущаю
пушок взросления. Он точно первый снег:
такой же мягкий и такой же редкий.
Так значит, мне... пятнадцать?
шестнадцать? школа? бабушка жива?
любовь еще нечаянно нагрянет?
И я уеду, ею оглушенный...
Не потому ли я сейчас брожу
по винограднику, что не успел проститься
ни с ним, ни с кем? Ни с этою дворнягой.
Но где она?
Ее простыл и след...
Простыло всё: земля и виноградник,
орешник на холме и южный ветер,
простыли птицы — звука их не слышно.
Мой слух остыл, и зрение, и память.
Снег падает отвесно, как стена,
вдруг уплотняясь, не пуская дальше.
Я слышу вздох, и вижу, как тепло,
вот только бывшее моим, проходит
сквозь стену сна, а я, уже чужой
ему — я остаюсь всегда по эту
сторону...........................
Здесь осень. По утрам
еще темно. В окно глядишь, как в бездну.
Дождь точит стекла. Судя по всему,
еще мы долго снега не увидим...
Но с каждым днем все выше ртуть. На рынках
растет в цене молдавский виноград.
И этой ночью время отступило
на шаг назад, на час. На зимний лад
пойдет теперь у нас. Зима сама
уже в пути. Немного запоздает,
но все ж придет и свежею газетой
расстелет снег за окнами — читай
любые новости, ищи свои следы
среди примет, имен и фотографий
ушедших из дому вчера и двадцать лет
не объявлявшихся. Найди себя, верни.
НАХОДЯСЬ НА РАЗВАЛИНАХ...
Находясь на развалинах Империи:
хорошо быть туристом, который приехал сюда
в одиночестве или с подругой, который, отчаявшись
изменить сюжет своей неизбежной драмы, решил, по
крайней мере, ненадолго, сменить декорации, так
сказать, подобрать посветлее задник, которому,
собственно, наплевать на эти развалины, что он и делает
время от времени себе под ноги;
хорошо быть также исследователем (историком,
археологом, искусствоведом), которому вовсе не
наплевать на эти развалины, потому что, во-первых,
он рассчитывает найти в них массу интересных
деталей, упущенных его коллегой из Массачусетского
университета, во-вторых, он не раз убеждался,
что плевать в такие колодцы себе дороже (уже потому,
что за это платят хорошие деньги. Не за плевки,
естественно, а за интерес к сухим колодцам), и
в-третьих, он, черт возьми, в экспедиции в таком
возбуждающе гибельном месте, куда постоянно, как
мотыльков на огонь, влечет толпы туристов
с подругами и без них, а кроме того — местные жители,
особенные печальной красотой, осколки Империи,
что называется, которых и следует изучать
по большому счету;
хорошо быть просто экскурсоводом, хорошенькой
девушкой, у которой за плечами два курса, скажем,
истфака, старшекурсник, уехавший этим летом на море
с ассистенткой кафедры физкультуры, больная мама
в родном нелюбимом городе да платье на сломанных
плечиках в местной гостинице без названия, куда
хорошо бы вернуться с кем-нибудь из сегодняшней
группы, молодым и при деньгах, чтобы бросить всё это,
эти кругом развалины, везде одни развалины,
к дьяволу, и завтра же улететь за мамой, поселиться
всем вместе в его небольшом, но уютном доме у моря,
растить детей, поливать цветы и помнить
из исторических дат только день этой встречи;
плохо быть частью этих развалин, к примеру, диваном,
который, в окружении красного канта с табличкой
"Не садиться" на трех языках, давно забыл свои
интимные обязанности и приличествующие отделке ампир
манеры, опошлился и, как парализованный дон жуан,
провожает потертым взглядом зады туристов;
плохо быть куском лепнины, купидоном или химерой,
с одной стороны, бесспорно повезло, что не растерли
в пыль, а с другой, всё же неловко перед собратьями,
которым повезло гораздо меньше, что, если вдуматься,
уже не столь бесспорно, поскольку само существование
уцелевших представляется им абсолютно бесцельным,
что совсем уж как-то по-человечьи, нет, тяжело;
плохо быть фотографией на стене над диваном,
потому что все проходящие, в конце концов, смотрят
исключительно на тебя, тычут пальцами, как самые
близкие родственники, спрашивают экскурсовода,
подлинная ли ты, и, прищурившись на мгновение,
наконец находят то, что и запомнится им на долгие годы:
сходство "этого мальчика в первом ряду, на коленях"
с соседским мальчишкой (собственной дочкой, внучкой,
первым учеником, просто кого-то напоминает);
плохо быть самим этим мальчиком-юношей-молодым
человеком-господином в шляпе-стариком в каталке, который
не помнит точно, где стоял его дом, но да-да, где-то в этом
районе города, который тоже, в каком-то смысле, часть
развалин, увезенная в детстве в благополучное место и
утерявшая, среди других потерь, и место в общем ансамбле
(слева-справа), и язык, на котором ему называли когда-то
предметы, стоящие тоже не на своих местах, и самое право
вернуться сюда через парадное, а не во флигель, как водят
туристов, которого и отличает от прочей группы лишь
смутное подозрение, что всё здесь было иначе, не так,
как рассказывает эта девочка.
МОЙ СОБУТЫЛЬНИК
Подражание Ф.Х. Даглардже,
как если бы он был и вправду эллином
Фрэнку Лайону, русскому танкисту
***
Мой собутыльник, не знаю про душу, но совесть,
Думаю, в печени нашей живет — и печень ее производит.
Ты же, чем далее пьешь, тем более печень сажаешь —
Так что и ей все трудней для тебя вырабатывать совесть.
Вот отчего у тебя проявления свинства, понятно.
***
Мой собутыльник, я понял, зачем человек истязает
Ближних своих и себя: боль — ты задумайся! — освобождает.
Зуб, например, разболится — неужто ты вспомнишь о мелких
Дрязгах житейских, которые часто в стакане ты топишь?
Нет! Так позволь тебе вмазать — и думай о вечном, о боли...
***
Мой собутыльник, ты лезешь ко мне целоваться.
Я же не знаю тебя, и любви твоей тоже не знаю.
Больше скажу: протрезвею — ты станешь мне просто противен.
Свойство любви опьянять, увы, отягчает похмелье.
Что ж... будем пить без конца, ведь любовь это дело святое!
***
Мой собутыльник, взгляни, как танцует вон та молодица!
Сколько экспрессии! грации! Так бы она и в постели
Самозабвенно любви предавалась! Но знаю — не станет...
Верно, она из таких, для которых глаза представляют
Большую ценность, чем всё остальное в мужчине.
***
Мой собутыльник, супруга меня упрекает,
Что я всегда допиваю бутылку до капли последней.
"Нет бы оставил", — она говорит. А сама не оставит
Склянку с духами, пока не нацедит последнюю каплю.
В противоречиях женских я вижу причину всех гендерных споров.
***
Мой собутыльник, выпьем здоровье политиков: это святые
Люди. Они выполняют неблагодарную миссию: служат козлами
Наших грехов отпущенья, а сами вполне безобидны: ни бомбы,
Ни ятагана в руках. Только слово дано им. И что же мы слышим?
Что и повсюду, где двое беседуют: "Ты уважаешь меня?" — "А ты уважаешь?"
***
Мой собутыльник, с тобой ли такое бывает:
Выпьешь немного — и хочется выпить побольше,
Выпьешь побольше — о малом теперь помышляешь,
Малую справишь нужду — и счастья большого захочешь,
Так и сидишь — меж великим и мелким посредник. Бывает?
***
Мой собутыльник, пока мы с тобою сидели
В этом прокуренном месте, властями и богом забытом,
Многое в мире случилось, и мир изменился. Но что-то
Мне говорит — изменился не в лучшую сторону. Значит,
Мы, не участвуя в этом, немного, мой друг, потеряли.
г.Калининград