Анастасия и Борис Белокуровы ЦАРЬ ПЁТР

Анастасия и Борис Белокуровы ЦАРЬ ПЁТР

"Царь" (Россия, 2009, режиссер - Павел Лунгин, в ролях - Петр Мамонов, Олег Янковский, Юрий Кузнецов, Александр Домогаров, Алексей Макаров, Иван Охлобыстин, Алексей Франдетти, Вилле Хаапасало)

"Царь Иван ударил жезлом царевича, который, падая, задел такой ящик, в котором ставят сразу несколько икон, которые изображают разных святых, которых церковь считает праведниками".

В.Ардов. "Исторические романы"

В полумраке зловещей башни истово молился русский царь Иоанн IV (Мамонов). Перечитывал Апокалипсис, надрывно кричал что-то нервное, иcступлённо крестился. А тем временем, за стенами Кремля, по грязному снегу летел отряд опричников во главе с Басмановым (Домогаров). Пропадали в дыму пожарищ замшелые деревеньки, падали церкви, гибли люди.

Спаслась одна лишь блаженная сирота Маша. Её, загнанную одержимыми "псами государства", спрятал под полстью в санях, настоятель Филипп (Янковский), едущий из Соловецкого монастыря в Москву. Царь Иоанн призвал друга детства к себе, дабы поставить его во главе обезглавленной Церкви. Ведь митрополит Афанасий сложил с себя сан, не в силах взирать на карательные методы "борьбы" с русским народом. Народ как стадо непотребно мычал, ползал на коленях, принимал горячее участие в бесовских крестных ходах, устраиваемых самодержцем. А в подвалах, с лёгкой руки Малюты Скуратова (Кузнецов), с муками, отправлялись на тот свет ни в чём не повинные "заговорщики". По-европейски культурный Филипп пытался вразумить Иоанна: "Прекрати, государь!", но в ответ только слышал юродствующий хохот царского прихвостня инока Вассиана (Охлобыстин). Опричники недовольны новым митрополитом. Над головой священнослужителя сгустились тучи.

***

1565 год. Уже освобождены Казань и Астрахань. На время отброшены вспять ливонцы: Юрьев и Колывань в руках русских. И уже год, как ближайший соратник царя князь Андрей Курбский перебежал к литовцам. Иоанн отскорбел своё по любимой жене Анастасии, отравленной боярами, и женат на черкесской княжне Марии Темрюковне (Рамиля Искандер). Но режиссёру Лунгину нет дела до истинного положения дел: в его картине исторический фон принципиально игнорируется.

Нет там и бояр как таковых - автор предпочитает сделать вид, что боярского заговора не было вовсе. Его задача - показать, что на Руси в те времена правила кучка садистов во главе с маньяком. И угодить цивилизованному Западу, на который всегда ориентировался Лунгин, постоянно таская свои картины в Канн. Вот они - очередные дикие азиаты, "скифы", заставляющие трепетать от ужаса цивилизованные души! Недаром противостояние царя и священника более походит на диалог Азии и Европы в исполнении Дугина.

Столь же нарочито бедно показана Москва - малюсенький городок посреди лесов. Среди жалкой толпы носятся несколько опричников во главе с Марией Темрюковной, более походящей не на царицу, а на подружку еще одного маньяка - героя Евгения Миронова в "Охоте на пиранью". Венчает это великолепие отвратительно-утомительная музыка композитора Юрия Красавина, призванная подчеркнуть драматизм. При этом снят фильм очень прилично, ведь снимал его никто иной, как Том Стерн - оператор Клинта Иствуда.

Но пока у себя дома Иствуд хранит традиции старой доброй Америки, российский режиссёр устремляется в глубь веков нашей страны. Обличать пороки которой считает себя призванным свыше. После того, как Православная церковь одобрила "Остров", Лунгин решил, что ему всё дозволено. И тут же доказал, что вопросы религии для него - что бирюльки на Сорочинской ярмарке. Что он не просто ничего не смыслит в православной культуре, но и допускает показ вещей, от которых верующий человек воистину содрогнётся. А неверующий и вовсе будет утомлён "христианской символикой". В картине есть эпизод, где русский отряд сражается с поляками, битва происходит на мосту. Один из героев бросается вниз и рубит балки. Еще один удар топором - и мост рухнет. Но вдруг блаженная девочка (символизирующая собой Святую Русь) пускает по воде икону Божией Матери. Образ подплывает к столбу, касается его - от этого "чуда" и происходит обвал: поляки россыпью падают в воду, сражение закончено, русские победили. Эта сцена, пародирующая явление русских икон Богородицы, приплывших по воде, непереносима для православных.

Еще один перл - строительство Иоанном нового Иерусалима, в котором есть только вход, а выход отсутствует. Именно в эти ворота в случае Страшного суда должен войти Христос, чтобы уже никуда не выйти. Остаться с Иоанном "спасаться" во дворце на веки вечные. Сильный до идиотичности драматический ход.

Столь же жутким выглядит эпизод, в котором Скуратов требует, чтобы монахи выдали ему тело убиенного им митрополита Филиппа. Согласно историческим фактам, Филипп был спокойно погребён на монастырской земле, и спустя годы его мощи были прославлены Православной церковью. Однако Лунгин вводит в картину чудовищный, спекулятивный "момент истины": монахи отказывают опричникам и вместе с телом мученика сгорают заживо в деревянной часовне. Нарочито картинно падает наземь колокольня с крестом. Режиссёр попросту отказывает святому в последующем прославлении - вместо мощей остаётся лишь пепел. После таких выплесков "духовности" от Лунгина можно ожидать, что в своём следующем фильме он осмелится показать зрителям, как нарисованный на компьютере Святой дух сходит в алтаре на хлеб и вино во время литургии. С него станется. И нельзя не вспомнить слова Жана-Люка Годара: "Стоит один раз увидеть, как этот самый русский, Лунгин, поедает свой утренний йогурт в каннской кафешке, чтобы удостовериться: перед нами прохвост".

Режиссёрские амбиции ведут автора еще дальше. В ряде сцен он "играет" с фильмом Эйзенштейна, выворачивая наизнанку знаковые эпизоды советского киношедевра. Но профиль Петра Мамонова, увы, - не профиль Николая Черкасова, который жил в иную эпоху и не опускался до еретических подражаний компьютерному Горлуму.

***

Интерес к русской истории не спадает. И, конечно, фильм Лунгина будет востребован, хотя едва ли останется в Вечности. Что же касается "продвинутой" молодёжи и эстетов, питающихся авангардом, то они пойдут на "Царя" исключительно ради исполнителя главной роли. Его зовут Пётр Николаевич Мамонов. Неистовый танцор, "русская галлюцинация", фанатик биоэнергетики, плюшевых диванов и Герцена, главный человек в "Звуках Му". В той московской группе, которую даже как-то неловко называть легендарной, любой эпитет будет лишь принижением. Повзрослев и одумавшись, назвав свой прежний образ жизни "скотоподобным", "Николаич" принялся открещиваться от рока. Это путь многих. И это верный путь, "война - дело молодых".

Человек, как принято говорить, сложной судьбы, Мамонов всегда выбирал для реализации своего дикого дара самые опасные и кривые трассы. Не стал исключением и его медленный дрифт в большое кино.

Все помнят, что впервые Мамонов явил себя на экране в "Игле" Нугманова. Милый студенческий капустник, лёгкий молодёжный боевичок-пустячок. Народ валил на "Иглу" валом (успешнее, кажется, прокатывалась лишь "Интердевочка"), но вовсе не по причине особых красот киноязыка, а из-за народного героя, "чемпиона СССР по карате" Виктора Цоя и, конечно, для комплекта, "Пети - отца родного". Подобные "Игле" буфф-гиньоли легко могли бы вылиться в серию, даже традицию, но гибель Цоя пресекла её в зародыше. Тем временем Петра заметил Павел Лунгин. Так начался "Такси-блюз". И всё, что это повлекло за собой.

В 1990-м нам довелось побывать на предпремьерном шоу-показе ленты. На этой церемонии никто особо не церемонился. Пётр Николаевич, вращая глазами и аккомпанируя себе на акустике, орал про помоечную Наташу и странную встречу с лесным лосём. Кворум, на три четверти состоявший из пёстрых попугайчиков-панков, неистовствовал. Вся вакханалия закончилась хоровым исполнением "Мусорного ветра", хита группы, ещё недавно стыдливо обозначавшейся как "Крем". Наступали последние времена, и каждый спешил урвать своё. Про кино здесь никто и не вспоминал, кино было приправой к более жарким аттракционам.

Впоследствии Мамонов называл "Такси-блюз" "плохим фильмом, голливудской конфеткой". Но эта перестроечная "чернуха" с аллюзиями на смурное нью-йоркское кино в стиле Джеймса Тобака и Скорсезе стала началом крепкого альянса Лунгина и Мамонова, неожиданно возобновившегося уже в наши дни. Мерцающие появления Петра Николаевича в фильмах Сельянова, Хамдамова, Тягунова остались как минимум незамеченными. Широкие массы вспомнили, что есть оказывается ещё и такой актёр, лишь с выходом на экраны "Острова". Об этом фильме много писали, он (при всей спорности изложения материала) заставляет задуматься и вызывает добрые чувства. Сложнее оказалось с "Царём".

Конечно, Пётр Мамонов - без всяких "но" наше достояние, артист уникального таланта. Но это талант эксцентрика. Искусство, которое певец Градский назвал "цирковым", а сам Петя выразился бы проще: "Mamoning!" Он и разговаривает-то не как обычный человек, а примерно так: "А он типа новый романтик и сейчас аж выскочет в космос. А этот на огромных каблуках, над ним в очках, этот гомик: ВААА-АУ! Меньше дыма, ребятки, меньше гари! На "Це-о" всех проверим! Следующая жизнь!" Как думаете, что бы это такое было?

Увы, вас ждёт разочарование. Всего лишь описание концерта Элтона Джона. Предпринятое мастером, всегда способным на гэг, часто на трагический гэг, но не на трагедию в чистом виде. Ту самую, которая здесь и требуется, если, конечно, вы не собираетесь снимать римейк фильма Гайдая. Здесь и скрыт главный подвох лунгинского кастинга.

Счастливица из "Известий", побывавшая на съёмках "Царя", вспоминает, что чем больше Мамонов пытался изобразить из себя нечто значительное, тем хуже у него получалось. Лунгин злился: "Петя, не надо юродствовать! Не надо белых глаз, не надо простой злости. Здесь нужно злобное величие царя".

Всегда забавляет, когда люди требуют невозможного. Мамонова можно представить себе злым и добрым, пьяным и трезвым, мерзким, обаятельным, а иногда очень страшным, но одного качества в нём не было никогда. И это качество - то самое "злобное величие", которого ждал Павел Лунгин. Если уж требуется именно оно, и если роль должен играть отставной рокер, то надо было однозначно приглашать Кирилла Рыбьякова ("Кооператив Ништяк"). Впрочем, зная любовь магистра к отечественной истории, едва ли он договорился бы с Лунгиным. Что же касается Мамонова, то до слёз жаль, что ему не предлагают работать в отсутствующем у нас жанре макабра. Не ёрнического (как в "Игле") и не самовлюблённо-авторского (как в DIY-фильме "Пыль"), а полнокровного, великого и ужасного. Хотелось бы, чтобы Петр Николаевич хоть недолго побыл доктором Циклопом, доктором Файбсом, да хоть бы и Фу Манчу. Вот здесь пришлись бы ко двору и гротеск, и элементы юродства - всё то, что принято называть "игровым началом". Но здесь я слышу в ушах глуховатый, чуть заикающийся голос Мамонова. "Пойди и сотвори молитву!" - рекомендует мне наро-фоминский отшельник.

"Целое утро у соседа ребята-рабочие ругались матом. Помолился, смотрю, что-то тихо. Ушли? Нет, притихли сами, молча работают", - пишет наш герой в своей прозаической подборке "Закорючки". Прочитанный пассаж удивителен сам по себе. Ещё более странно, что подобные вещи публикуют в "Литературной газете", раньше не отличавшейся каким-то там благочестием. Но всё равно приятно. Так и представляешь себе: прочтёшь "Отче наш", глядишь - все классики "нашего нового кино" вдруг прекратили снимать свою байду. А фильмы их (включая и "Обитаемый остров", и даже - ах! - "Обитаемый остров: Схватка") на наших глазах, туманясь и подёргиваясь, исчезают с экранов. Как звёзды в рассказе Артура Кларка "Девять миллиардов имён Бога". Исчезают, исчезают…