Владимир Бушин ЯБЛОЧКО ОТ ЯБЛОНЬКИ…
Владимир Бушин ЯБЛОЧКО ОТ ЯБЛОНЬКИ…
ЧИТАТЕЛЬ ПРИСЛАЛ МНЕ номер газеты "Вестник Замоскворечья" (2009, N 11 (413)) - "совместный проект" местной Управы, Совета ветеранов и коллектива редакции.
Самый большой материал этого номера - две с половиной полосы - беседа главного редактора Андрея Вострикова с жителем Замоскворечья генерал-лейтенантом Степаном Микояном, Героем Советского Союза (1975), сыном известного Анастаса Ивановича Микояна (1895-1978). Так вот, пробыв лет пять в пионерах, лет десять в комсомоле и лет сорок в компартии, Степан Анастасович вдруг заскучал, затосковал, загрустил, закручинился. О чём? Оказывается, о далёком прошлом, которого он и не видел, и не слышал, и не нюхал. Вот, говорит, живу я на улице Большая Пионерская. А "ведь раньше-то она называлась Дворянской. Надо бы вернуть прежнее имя".
При этом генерал не скрывает, что в своё время советская власть в лице Управления делами Совмина дала ему роскошную квартиру в известном правительственном Доме на набережной (надо ли говорить, что бесплатно?!). Но в 1978 году там начался капитальный ремонт, он затянулся. Микоян не пожелал ждать, терпеть неудобства и попросил другую квартиру. Выбор ему - как, впрочем, и всем другим жителям этого дома, - предложили, конечно, богатый. Мы, говорит, "долго выбирали из предлагавшихся вариантов…" Вам, читатель, приходилось вот так долго копошиться? Обычно рядовые советские люди с радостью брали то, что имелось, а тут… бы! Чей сынок-то? И нам, говорит, "понравилась квартира на Большой Пионерской". Тогда, при Советской власти, название улицы никого в семье Микояна не смущало. О чём речь?! Ведь квартирка-то была роскошней, чем прежняя (надо ли напоминать, что и дали бесплатно?). И, однако же, человек теперь мучается, мечтает жить на Дворянской… А не переехать ли вам, драгоценный Степан Анастасович, допустим, на улицу Солженицына, бывшую Большую Коммунистическую?.. Интересно, а как ныне именуется знаменитый мясокомбинат им. Микояна, если он дожил до времён повального дворянства? Вполне могли дать ему имя Чубайса или Черномырдина.
ПОСКОЛЬКУ ВО МНОГИХ суждениях и оценках отец и сын Микояны весьма единодушны, а порой сын просто пересказывает воспоминания отца, то, видимо, целесообразно сперва сказать кое-что о Микояне-старшем.
А.И.Микоян еще юношей "засветился" в истории с гибелью 26 бакинских комиссаров, в двадцать пять лет уже был секретарём Нижегородского губкома партии, в двадцать семь - членом ЦК, в тридцать и последующие двадцать пять лет - наркомом внешней и внутренней торговли, одновременно с 1937 года - заместителем главы правительства, после смерти Сталина с 1955 года - первым заместителем главы правительства, в 1964-1965 годы - Председателем, потом членом (1965-1974) Президиума Верховного Совета СССР. Был, конечно, в своё время членом и ВЦИК, и ЦИК. Словом, с молодых лет человек долгие годы занимал самые важные, даже важнейшие, и высокие, даже высочайшие, партийные и государственные должности: депутатом Верховного Совета был с 1937 года - 36 лет, в Политбюро с 1926 года до 1976-го - 50 лет, т.е. гораздо дольше, чем даже Сталин, а членом ЦК - 54 года, тут рядом с ним никого и близко нет. Разумеется, всеми этими постами, должностями и наградами Микоян во многом обязан был Сталину.
Работал он на всех постах, надо думать, добросовестно, энергично, со знанием дела, о чём свидетельствуют и длительность пребывания на этих постах, и обилие полученных орденов, и звание Героя Социалистического Труда. Однако при всём этом Анастасу Ивановичу не удалось избежать насмешливого прозвища: От Ильича до Ильича - без инфаркта и паралича.
А последующие годы выявили одну поистине драматическую сторону его долгой политической жизни. С молодых лет работая под руководством Сталина, будучи, по сути, его подчиненным и близким ему человеком, как тогда говорили, соратником, Микоян едва ли не громче всех нахваливал Сталина, но, оказывается, при этом и люто ненавидел его. Подумайте, каково это - холуйствовать, ненавидя! В высшем руководстве страны время обнаружило только две такие фигуры - Хрущёв и Микоян.
Сын-генерал сейчас уверяет, что отношение его отца к Сталину начало меняться “уже в 30-е годы». Историк Г.А.Куманёв, в 70-е годы часто встречавшийся с Анастасом Ивановичем и потом рассказавший об этих встречах в книге "Рядом со Сталиным" (М., 1999), пишет, что собеседник говорил ему о Сталине в 30-е годы: "Тогда он просто спятил" (с. 22). Так - в 70-е, а в те самые 30-е по-другому: "Товарищ Сталин своей гениальной прозорливостью и стальной твердостью поднял дух и волю нашей партии и всех трудящихся. Он великий полководец великой партии великой страны!" (Бурные аплодисменты)… Это было сказано с трибуны ХVII съезда партии. Конечно, и другие ораторы хвалебно и радостно упоминали имя Сталина, ну, раза по 3-4, 5-6. А тов. Микоян и тут, как в разного рода должностных стажах, всех оставил далеко позади: по подсчётам историка К.А.Залесского, он сделал это на том съезде 41 раз, и в таком духе: "Великий полководец великой партии великой страны" (Империя Сталина. М., 2000, с.315).
Генерал особо подчеркивает, что перемена отношения его отца к Сталину была вызвана репрессиями 30-х годов. Но Залесский напоминает, что когда на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937) была создана комиссия по делу Бухарина и Рыкова, то председателем был назначен тов. Микоян. Устно он поддержал обвинения, но при голосовании каким-то образом сумел увильнуть. Без инфаркта…
В декабре 1937 года сделать доклад на торжественном заседании, посвященном 20-летию ВЧК, было поручено не кому-нибудь, а именно Анастасу Ивановичу. Казалось бы, с какой стати? Он же по основной должности - нарком торговли. Однако…
А в докладе этом оратор, между прочим, сказал: "Каждый гражданин СССР - сотрудник НКВД" (там же). Разве это не было прямым призывом ко всем гражданам? В конце того же 1937 года на собрании московского партийного актива, посвященном помянутому юбилею, Анастас Иванович назвал Ежова "любимцем советского народа" и выразил радость по поводу того, как "славно поработал НКВД за это время" (там же). Без паралича…
Еще цитата - из мемуаров Микояна-старшего "Так было": "Мое выступление по этому вопросу на ХIХ съезде, в котором я высоко оценил книгу Сталина ("Экономические проблемы социализма в СССР". - В.Б.), по существу, не отражало моего мнения по этому вопросу". Всё понятно, вопросы есть?
А когда Хрущёв на ХХ съезде начал широкомасштабный антисталинский шабаш, то Микоян и тут оказался впереди всех. В этом он сам с гордостью признавался: "К концу съезда мы решили, чтобы доклад о культе личности Сталина был сделан на закрытом заседании. Был небольшой спор по этому вопросу. Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы доклад вообще не делать (ничего себе, "небольшой спор"! - В.Б.). Хрущёв и больше всего я (больше Хрущёва?! - В.Б.) активно выступали за то, чтобы доклад состоялся". И насквозь лживый, имевший катастрофические последствия и для партии, и для страны, и для мирового коммунистического движения доклад, к радости двух правдолюбов, состоялся.
Феликс Чуев - царствие ему небесное! - в книге "Так говорил Каганович" (М., 1992) писал: "Степан Микоян говорил мне, что не Хрущёв придумал выступить против Сталина, а Микоян подсказал, это, мол, его заслуга" (с.32). Так что, по собственным признаниям отца и сына, истинный-то закоперщик "разоблачения культа личности", оказывается, - Анастас.
Интересно было узнать и о том, что когда Микоян служил в 32-м гвардейском авиационном полку, которым командовал Василий Сталин, тот имел личное указание отца оберегать его - вплоть до запрета участвовать в боях. Об одном таком случае генерал поведал. Видимо, этим и объясняется, что за войну он получил всего два ордена, что весьма нехарактерно для лётчика. Но зато вручение - не на фронте, как почти всем, а в Кремле из рук самого Калинина.
Примечательно: Микоян-отец тридцать лет работал рука об руку со Сталиным под его руководством, безусловно, пользовался его доверием, поддержкой и никогда не возражал ему, - наоборот, как мы видели, громогласно прославлял. А внимание и забота Сталина о Микояне-сыне, как видим, доходили до обережения его на фронте. Понятно, что это была забота и об отце. На фоне таких фактов и обстоятельств особенно выразительно выглядят и воспоминания отца, где тот порочит Сталина, и то, что ныне говорит сын-орденоносец. Яблочко от яблоньки недалеко падает…
В КНИГЕ Г. КУМАНЁВА "Рядом со Сталиным", существенную часть которой составили беседы с А.И. Микояном, немало ошибок, неточностей, искажений, сомнительных новостей, иные из коих неизвестно на чей счёт следует отнести: автора книги или обильно цитируемого им Микояна. Когда Микоян беседовал с Куманёвым и писал свои воспоминания, он не ведал, что будет опубликован журнал, в котором с 1925 года регистрировались все посетители кремлёвского кабинета Сталина. А теперь этот журнал нередко одно проясняет, а другое ставит под сомнение. Так, Микоян у Куманёва говорит: "21 июня 1941 года поздно вечером мы, члены Политбюро, собрались у Сталина на его кремлёвской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам… Затем в Кремль приехали Тимошенко, Жуков, Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика, что германские войска утром 22 июня перейдут (как деликатно сказано! - В.Б.) нашу границу". Тут кое-что не соответствует другим данным.
Во-первых, 21 июня Сталин до 23.00 работал в служебном кабинете. У него в этот день состоялось 13 бесед с членами Политбюро и военными. Микояна среди его собеседников не было. И вот уже около 12 часов члены Политбюро "собрались", как на огонёк, у Сталина на квартире и среди них оказался Микоян? Сомнительно.
Во-вторых, Жуков пишет, что о перебежчике доложил Сталину вечером 21-го не при встрече, а по телефону, когда действительно "только что" стало известно. Сталин сказал, чтобы они с Тимошенко немедленно приехали в Кремль. И это отражено в журнале: они двое и Буденный прибыли не около 12-ти и не на квартиру Сталина, а в 20.50 и в служебный кабинет, а ушли все трое в 22.20. В своём кабинете "Сталин встретил нас один. Потом вошли члены Политбюро", - замечает Жуков. Тут он неточен: несколько членов ПБ уже находились в кабинете, но Микояна среди них, повторяю, не наблюдалось.
Именно тогда была составлена директива N1, предупреждавшая: "В течение 22-23 июня 41-го г. возможно внезапное нападение немцев". И предписывавшая "быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников".
Не присутствовавший при этом Микоян, однако, живописал: "Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился "на всякий случай" (так! - В.Б.) дать директиву войскам». Мы, дескать, уговорили… Это не единственный факт "заочного свидетельства" Микояна.
Вот ещё: "Хорошо запомнил день 18 мая сорок второго года, когда возникла опасность провала нашей Харьковской наступательной операции. Поздно вечером несколько членов Политбюро: Молотов, Берия, Калинин, Маленков, кажется, Андреев и я, находились в кабинете Сталина…" На самом деле в этот день Сталин работал в своём кабинете с 15.30 до 3.40 утра уже 19 мая. За это время у него побывало 14 человек (вернее, 12, поскольку Молотов и Маленков заходили дважды). Микояна среди них, увы, опять не было, как, впрочем, и Калинина с Андреевым.
Но он (или Куманёв?) продолжает рисовать: "Мы уже знали, что Сталин отклонил просьбу Военного совета Юго-Западного направления прекратить дальнейшее наступление на Харьков из-за угрозы окружения". На самом деле никакой "просьбы" не было. Дело обстояло так: вечером 17 мая Василевский, докладывая Сталину о критичности обстановки, предложил прекратить наступление. Василевский, а не ВС направления. На другой день, 18 мая, Генштаб еще раз предложил прекратить наступление. Генштаб, а не ВС. Наоборот, командующий Тимошенко и член Совета Хрущёв продолжали слать бодрые доклады и "сумели убедить И.В.Сталина, что опасность сильно преувеличена и нет оснований прекращать операцию" (ИВМВ, т.5, с.130). То есть они действовали обратно тому, что говорил об этом Микоян, выгораживая своего дружка Хрущёва. Над глупостью и несуразностью жанровой сценки, изображенной дальше, можно было бы только посмеяться, если бы речь не шла о столь драматических событиях: "Внезапно раздался телефонный сигнал (! - В.Б.).
- Узнай, кто и что надо,- сказал Сталин Маленкову.
Тот взял трубку и сообщил, что звонит Хрущёв.
- Чего он хочет?
- Просит разрешения прекратить наступление на Харьков.
- Передай ему, что приказы не обсуждаются, а выполняются. И повесь трубку.
Маленков так и сделал".
Хоть стой, хоть падай, хоть оперу ставь!
Маршал Жуков позже вспоминал: "Ссылаясь на эти доклады (Тимошенко и Хрущёва) о необходимости продолжать наступление, Верховный отклонил соображения Генштаба". Действительно, как решить, чью позицию поддержать: офицеров Генштаба, сидящих в Москве, или многоопытных специалистов, видящих всё на месте своими глазами? Увы, в данном случае издалека оказалось виднее. Лишь во второй половине дня 19 мая Тимошенко отдал приказ о переходе к обороне, но было уже поздно: 23 мая немцам удалось окружить наши войска. Вырвались из окружения только 22 тысячи.
Но вот как завершается юмористический пассаж на трагическую тему: "Меня тогда просто поразило, - подчеркнул Микоян. - Человек звонит из самого пекла, надо срочно принять экстренные меры - и такое барско-пренебрежительное отношение со стороны лица, несущего столь высокую ответственность". Вот ведь что при большом желании можно увидеть там, где сам не был…
Как я уже заметил, Микоян-сын решительно шествует стезёй отца, нередко превосходя того в рвении. Так, тему репрессий, лживо представленную в докладе Хрущёва-Микояна, он, желая конкретизировать, рисует не менее лживо. На вопрос: "Был ли репрессирован кто-то из ваших знакомых?" - он отвечает: "Да, конечно. И не только знакомых, но и два моих брата. В 1943 году были арестованы шестнадцатилетний Ваня и четырнадцатилетний Серго и еще больше десяти мальчиков. Например, сын генерала Хрулёва, сын хирурга Бакулева, сын секретаря моего отца и другие".
Журналист, казалось бы, тотчас должен заинтересоваться: как так? за что? по какому поводу? что за причина? ведь школьники же?! Но редактор Востриков и не ворохнулся. Он совершенно не заинтересован узнать правду, как Микоян заинтересован скрыть и извратить её: тогда, дескать, могли хватать и сажать кого угодно безо всякого повода. Вот вам факт - даже школьников! Но это же дети очень известных родителей, вплоть до члена Политбюро Микояна. Почти все жили в этом самом Доме на набережной и учились в одной школе N175. Но это не интересует Вострикова.
А Микоян-младший говорит: "Следователь лихо слепил дело о юношеской антисоветской организации. Они посидели на Лубянке полгода. Их приговорили к ссылке на год. Можно сказать, повезло".
Генерал сознательно назвал далеко не те имена, которые играли там главную роль. Прежде всего это школьник Володя Шахурин, сын наркома авиационной промышленности А.И.Шахурина, который был по-юношески пылко влюблён в дочь известного дипломата Уманского Нину, тоже школьницу. Весной 1943 года отца направляли послом в Мексику, куда, разумеется, он должен был ехать со всей семьёй. Володя уговаривал Нину остаться. Однажды на Большом Каменном мосту, около Дома на набережной, у них произошло решительное объяснение. Девушка посмеялась над уговорами влюблённого, помахала на прощанье рукой и стала спускаться с лестницы к своему дому. Парень выхватил из кармана пистолет, выстрелил в непреклонную красавицу, потом в себя. Две смерти… Владимир Аллилуев, тоже живший в этом доме, слышал выстрелы и видел тела убитых.
МИХАИЛ КОРШУНОВ и Виктория Терехова в книге "Тайны и легенды Дома на набережной" (М., 2002), жителями которого они были долгие годы жизни, приводят рассказ вдовы А.Н.Бакулева, где читаем: "Ребята играли в "правительство". Володя Шахурин был у них "министром". Ну, если возглавлял, значит, не "министром", а “премьер-министром". Однако уже это странно: ведь тогда у нас были не министры, а наркомы. Или они играли не в советское правительство. А в какое тогда? Дальше: "Прокуратура не нашла состава преступления (см. выше: "следователь лихо слепил дело". - В.Б.), но Сталин настоял на пересмотре…" Весной сорок третьего года Сталину больше заняться было нечем, да? "После чего девять мальчиков арестовали" (см. выше: у Микояна - два его брата и "больше десяти мальчиков". - В.Б.).
А сам М.Коршунов писал: "Ещё раз о "правительстве" Володи Шахурина. Володину "бумагу" точно видели, она действительно существовала. Он с ней не расставался. Декларация? Призыв? Мальчишеская бравада? Нам это по-прежнему неизвестно… Да, организация была… много об этой истории рассказывала Викина мама (тёща Коршунова), но о судьбе "володиной бумаги" она ничего не знала или, скорее всего, не хотела говорить» (с. 228-237).
Так что это была за "бумага"? Владимир Аллилуев, живой свидетель сей истории, в книге "Хроника одной семьи" (М., 1995) называет "володину бумагу" его дневником: "Дневник Володи одно время лежал у нас в буфете. Потом моя мать отдала его С.М.Вовси, матери Володи Шахурина. Что это за дневник, она, конечно, понятия не имела".
Естественно, началось следствие. Оно установило, что орудие убийства, пистолет системы "вальтер", принадлежал сыну Микояна - Вано. Затем был обнаружен и приобщён к делу дневник Володи Шахурина. В.Аллилуев пишет: "Из дневника следовало, что его автор был "фюрером" "подпольной организации, в которую входили мой брат Леонид, Вано и Серго Микояны, Артём Хмельницкий, сын генерал-майора Р.П.Хмельницкого и Леонид Барабанов, сын помощника А.И.Микояна" (с.167). Если так, то понятно, почему "не хотела говорить" об этом тёща Коршунова своему зятю.
То есть налицо была - в годы войны! - подпольная организация, "фюрер", оружие, убийство… Прокуратура, генерал Микоян, была обязана завести дело. И не наводите свою нынешнюю тень на тот старый плетень…
Владимир Аллилуев, словно специально для генерала Микояна и редактора Вострикова, написал: "Предвижу, как истовый демократ сразу вынесет свой приговор: бездушный сталинский режим, воспитывающий в душах только страх и опирающийся на страх. Да, этот тезис является одним из самых главных и расхожих мифов нашего времени, он сыграл свою роль в развале СССР. Так вот, я утверждаю, что никакого страха мы не испытывали и под страхом не жили!.. Начиная с Октября, добросовестный исследователь не найдёт и следа этого страха… Страх - это миф, и придуман он самими трусами, чтобы оправдать свою трусость".
Рассказами о своих родственниках и знакомых, как о невинных жертвах сталинских репрессий, генерал Микоян, конечно, не мог ограничиться. Товарищ Востриков задаёт несуразный вопрос: "Как вы относитесь к лозунгу (! - В.Б.): войну мы выиграли благодаря Сталину?" Где вы, сударь, слышали такой "лозунг"? На каком митинге? На какой демонстрации? Войну мы… Я не терплю тут слово "выиграли". Это не картишки и не футбол. Мы победили в войне против фашистской Германии благодаря героизму народа и его армии, которой командовали командиры-коммунисты во главе со Сталиным, благодаря силе Советской власти во главе с тем же Сталиным, благодаря руководящей роли партии, во главе которой стоял тот же Сталин, ну, и конечно, благодаря могучей советской экономике, созданной под его же руководством. Словом, роль Сталина в нашей Победе - огромна. И не полоумные люди это понимают.
А у генерала на устах заученный ответ мечтателя о Дворянской улице: "Категорически не согласен с этим лозунгом. Войну мы выиграли не благодаря, а вопреки Сталину!" И вот первый микояновский довод: "Сталин - исключительно вредная для страны фигура. Он сделал много таких вещей, которые привели к тяжелой затяжной войне".
А генералу, значит, хочется, чтобы война была лёгкой, как, допустим, война Германии против Дании 9 апреля 1940 года, в ходе которой немцы потеряли двух солдат убитыми и десять ранеными (ИВМВ. т.3, с.71), и скоротечной, как пятидневная война с Грузией в прошлом году? Увы, тогда так не получилось. Война действительно оказалась тяжелой и долгой, но, уважаемый, - неужели не заметил? - победной. И для Победы Сталин действительно "сделал много вещей".
Но генерал упрям: "Мы совершенно не были готовы ни к какой войне!" Ну, как это - ни к какой? Были же у нас и наркомат обороны, и Генеральный штаб, и войска в двенадцати округах, и военная техника… И если бы на нас вероломно напала та же кровожадная Дания, мы разнесли бы в пух, может быть, даже с меньшими потерями, чем немцы.
А он опять: "Около 60 тысяч командиров репрессированы, из них только 9% вернулись". Любезный, надо говорить внятно, чётко. Сиял на заре "новой жизни", кто помнит, некто Волкогонов, замначальника ПУРа. Так тот был великим мыслителем, трижды доктором наук, генерал-полковником, а всё-таки не позволял себе так врать, называл лишь 36 тысяч репрессированных, а тут всего-то генерал-лейтенант, а хватил аж 60 тысяч.
Между тем, арестовано было тогда около 8 тысяч офицеров. Это следует из давно известного доклада от 5 мая 1940 года начальника Главного управления кадров Красной Армии генерал-лейтенанта Е.А.Щаденко (между прочим, его женой была первая любовь Маяковского - божественная Мария Денисова). Так вот, 8 и 60 тысяч. Коэффициент вранья - 7,5. Ну, генерал…
А генерал неутомим, как истинный сын свого отца: "Сталин не принимал мер по подготовке отпора агрессору". А кто в 1931 году, за десять лет до войны, предупредил народ: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет…" Прервёмся: почему отстали? А потому именно, что веками страной правили вот эти самые дворяне, их благородия и величества, о которых вы вдруг так затосковали на исходе девятого десятка. Дальше: "Мы должны пробежать это расстояние в десять лет - иначе нас сомнут". И всё было сделано, чтобы пробежать, и пробежали - опять же под руководством тирана, погонявшего нас бичом.
У ВАС ЕСТЬ ЧТО-ТО ЕЩЁ, генерал? Конечно! "Около года Сталин получал донесения, что Гитлер готовится к войне. Знали даже точную дату нападения - 22 июня". Кто мог знать точную дату, да еще за год до нападения, если сам Гитлер несколько раз менял, пока не остановился на почти наполеоновской? Господь Бог? Информация-то была обильна и разноречива, а источники - порой весьма сомнительны. Вспоминается мне министр железнодорожного транспорта СССР Н.С.Конарев, с которым мы соседствовали на даче. Он тоже негодовал: "Сталина сам Черчилль предупреждал, а он не верил!" Я спрашивал: "Николай Семёнович, а кто Черчилль-то?" "Как кто?" - недоумевал старик. Я разъяснял: "Черчилль всего двадцать лет тому назад был главным организатором интервенции в Советскую Россию. Он, как позже Горбачёв и Новодворская, говорил: "Цель моей жизни - уничтожение коммунизма". К тому же в те дни, когда писал Сталину, Англия уже год в одиночестве противостояла Германии, и Черчилль мог со дня на день ждать вторжения, а потому достопочтенный лорд был жизненно заинтересован стравить Германию и СССР. Можно было верить Черчиллю?". Конарев сопел и молчал. А разве можно было игнорировать тот факт, что Зорге был немцем и, как потом выяснилось, двойным агентом. Национальность - не выдумка мракобесов…
"Сталин даже запретил сбивать немецкие самолёты-разведчики, которые свободно летали над нашей территорией". Да, летали, но кто помнил присягу и хотел сбивать, тот сбивал. Например, Ю.Г.Кисловский в книге "От первого до последнего дня" свидетельствует: "11-я линейная застава в начале 1941 года сбила ружейно-пулемётным огнём 5 (пять) из 28 низко пролетавших над ней немецких самолётов. А один самолёт этой группы был подбит и совершил вынужденную посадку в районе города Сувалки" (с. 38).
Но вот немцы напали, и что? Чтоб, вы, Микояны, знали - за одну только первую неделю войны и только в служебном кабинете у Сталина состоялось 173 встречи, беседы, совещания с политическими, военными и хозяйственными руководителями страны. А ведь разного рода встречи и совещания могли происходить и на квартире у Сталина, и на даче, в ЦК, в Совнаркоме. Ваш родной батюшка побывал за эту неделю у Сталина в кабинете восемь раз.
Из этих дней особенно увлекателен и духовит рассказ генерала о 30 июня. Накануне, говорит, Сталин приезжал в Наркомат обороны и дал там взбучку наркому Тимошенко и начальнику Генштаба Жукову. Это действительно так. Да ведь и было за что! Связь с войсками нарушена, достоверных сведений о положении дел нет… А после этого, говорит, укатил на дачу и там на диван и "впал в прострацию". Это генерал пересказывает своего батюшку.
Тот рассказывал Г.Куманёву: “30 июня у меня в кабинете был Вознесенский. Около четырех часов звонят от Молотова, просят зайти. Идём. У Молотова были уже Маленков, Ворошилов и Берия». Враньё начинается: Ворошилов не мог быть, он с 27 июня по 1 июля находится на Западном фронте в районе Могилёва.
"Вот, - сказал Молотов, - Лаврентий Павлович предлагает создать Комитет обороны и наделить его всей полнотой власти в стране.
Мы согласились. Решили, что возглавит его Сталин. Молотов, правда, сказал, что Сталин в такой прострации, что ничем не интересуется, потерял инициативу(!), на звонки не отвечает".
Это загадочно. Какая прострация? Как это ничем не интересуется и где-то выронил и потерял инициативу? Ведь всего несколько часов тому назад все они были свидетелями взбучки, что Сталин устроил Тимошенко и Жукову. И откуда Молотов мог знать, в каком состоянии именно теперь Сталин, если тот на даче и не отвечает на звонки?
"Никакого упаднического настроения у нас не было", - утверждает Микоян. Вот только один Сталин подкачал: прострация у него.
Поехали к нему на дачу. Безо всякого звонка и предупреждения - вот как я могу, скажем, зайти к соседу Куняеву? Ну, допустим. Война же… Приехали, вошли в дом. И что видят? Сталин сидит в столовой и с удовольствием ест прострацию. "Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Он, конечно, решил, что мы пришли его арестовать". Вместе с прострацией.
И вот, видя человека в таком маразматическом состоянии, государственные мудрецы предлагают ему взять в свои руки всю полноту власти в такой отчаянный для страны момент. Ну, не полоумие ли?
Берия перечисляет состав ГКО: "Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем - Молотов, Ворошилов, Маленков и я". Сталин сразу встрепенулся: "А Микоян? Надо включить!" Ну, как же без него?! Но председателя ГКО почему-то не послушали, и Микояна не включили. Почему? Думается, есть основание полагать, что Молотов или Ворошилов предвидели и гнусную роль, которую Микоян сыграет в проталкивании на ХХ съезде хрущевского доклада, и его гнусные воспоминания, а, быть может, и вот это интервью его сына в "Вестнике Замоскворечья". Но потом-то, в сорок втором году, Микоян, конечно, стал членом ГКО. И оставался им до конца войны - без инфаркта и паралича…