Сергей Глазьев, член-корреспондент РАН АПОКАЛИПСИС ДЛЯ РОССИИ (Беседа с Александром Прохановым)
Сергей Глазьев, член-корреспондент РАН АПОКАЛИПСИС ДЛЯ РОССИИ (Беседа с Александром Прохановым)
Александр ПРОХАНОВ. Сергей Юрьевич, каково сегодняшнее поле экономической теории? Что за битвы происходят в этой области? Какие фигурируют школы и концепции? До недавнего времени — в советский период, скажем, экономистам-товарникам практически не давали слова, они были полудиссидентами, господствовали абсолютно нетоварные экономические воззрения. Потом, после 91-го года, все они, и товарники и нетоварники, исчезли вообще — как мастодонты, как динозавры. Где великий Аганбегян, где многомудрый Абалкин, куда делась экономическая плеяда шмелевых, буничей и тех людей, которые не исчезали с экранов на протяжении 1990-91 годов?
Сергей ГЛАЗЬЕВ. Cразу могу сказать, что упомянутые вами знаменитые российские или советские ученые не сошли ни с полос научных журналов, ни с трибун экономических дискуссий. Просто их трезвый взгляд на жизнь стал доставлять, скажем так, неудобства правящей олигархии. Власть имущие не любят научного анализа, им неудобно в свете научных истин. То же касается "придворных" специалистов, которые пытаются формировать политику власти в сфере экономики. Они не любят точных цифр, объективных исследований, от самого слова "экономико-математическая модель" их воротит. Я, например, не могу до сих пор добиться в Центральном банке и Министерстве финансов даже общей характеристики расчетов, подтверждающих правильность параметров нынешней денежно-кредитной политики. Такое ощущение, что они просто отсутствуют. Похоже, экономисты, которые сегодня реально определяют приоритеты экономической политики, либо неграмотны, либо сознательно гадают на кофейной гуще, руководствуясь известной либеральной доктриной, согласно которой государству ничего делать не надо, все и так устаканится.
Иными словами, ученые, слава Богу, здравствуют, выращивают аспирантов, экономическая мысль работает, но итоги этой работы остаются не востребованными властью. Впрочем, так же было и раньше.
Вместе с тем, если отвлечься от этих прикладных проблем нашей реформы, нельзя не признать: экономическая наука, и мировая, и российская, действительно испытывает некоторый кризис. Кризис связан с тем, что господствующая методология, основанная на неоклассической теории экономического равновесия, неадекватно объясняет реальность. Если помните, в свое время в физике существовала теория теплорода, которая до поры до времени неплохо объясняла опытные данные, но потом вступила с ними в явные противоречия. Дело закончилось очередной научной революцией, формированием современной научной парадигмы, не только глубже понявшей закономерности физических процессов, но и использовавшей их в технике.
Сегодня экономическая наука сталкивается с такими же проблемами. Количество аномальных фактов, невписывающихся в прокрустово ложе теории экономического равновесия, настолько велико, что о достоверности этой теории просто не приходится говорить. Она не в состоянии объяснить ни научно-технический прогресс, который стал основой современного экономического роста, ни провал российской экономической реформы, ни мировой финансовый кризис. Тем не менее, основной поток экономических знаний, который идет к нам из-за рубежа через всевозможные популярные учебники и внедряется в сознание студентов, основан на теории экономического равновесия, которая, подчеркну еще раз, давно не соответствует современным реалиям. Догмы политэкономии старого образца, которая тоже существовала только на бумаге, пытаются заменить другими догмами, чуть менее обветшалыми, но столь же бесполезными. Зато эта догматика, которая сегодня экспортируется в Россию, несет важную идеологическую нагрузку, создавая у людей представление о правильности экономического устройства на базе частной собственности и свободного рынка.
Понимаете, экономика — далеко не чистая математика. Можно предположить, что параллельные прямые пересекаются в бесконечности, а можно — наоборот. И развить это предположение, скажем, в геометрию Римана или Евклида. Точно так же можно предположить, что частная собственность в силу свободной конкуренции на рынке приводит к максимально эффективному использованию ресурсов. И развить это в экономическую теорию. Проблема заключается в том, что исходные положения ее не соответствуют реальности. Нигде в мире нет свободной конкуренции. Более того, в областях, которые определяют современный экономический рост, о конкуренции вообще можно говорить весьма условно.
Возьмите, например, авиационную промышленность, где в гражданской авиатехнике осталось всего два крупнейших производителя, в военной — три. Возьмите монополизированный программный продукт "Майкрософт", другие отрасли, которые являются локомотивом экономики: биотехнологии, телекоммуникации, нефтяную промышленность, газовую отрасль,— свободной конкуренцией там и не пахнет. Господствующая в западной экономической науке концепция экономического равновесия закостенела в догматизме и служит лишь идеологическим прикрытием для совершенно иной экономической практики. Те либералы, которые правят Россией уже 10 лет, исповедуют именно эту доктрину.
Большевики в свое время, исповедуя марксистскую доктрину, ломали по ее принципам экономику России. Но в отличие от большевиков нынешние правители далеко не утописты. Они прагматики. Они прекрасно знают, как зарабатывать деньги, они сделали на "либеральной" реформе многомиллиардные состояния. Они даже придумали формулу "коррупция в защиту демократии". По сути, за ширмой ультралиберальной доктрины скрывается крупномасштабное разграбление страны.
Если спуститься с небес теории на реальную почву, то единственный практический смысл применявшейся в России либеральной доктрины, основанной на теории экономического равновесия, заключается в том, что государство как институт регулирующий, контролирующий и управляющий — не нужно и вредно. А если государство не нужно, то в отношении него можно всё: обманывать, красть, использовать в собственных интересах. Парадоксальным образом респектабельная либеральная идея, не имеющая никакого отношения к реальным хозяйственным процессам, была употреблена российскими либеральными революционерами для оправдания практики разграбления страны.
Базовые лозунги этой теории: "Чем меньше государства, тем лучше для экономической эффективности. Не надо вмешиваться в действия свободного рынка. Даже если приватизация будет идти методом разграбления, то все равно это хорошо, потому что частное по определению эффективнее, чем государственное. Поэтому нужно закрыть глаза на коррупцию, закрыть глаза на разграбление национальных богатств, мы должны быть рады, что передали все государственное в руки частных собственников, которые распорядятся этим более эффективно, чем государство".
Но в реальности все по-другому. Мы видим, как "эффективные" частные собственники просто разворовывают доставшееся им имущество. Итогом симбиоза ультралиберальной доктрины и воровской практики стал вывоз за рубеж капитала в 300 миллиардов долларов. Таков главный результат практического применения этой доктрины в исполнении "молодых реформаторов".
Но я хочу еще раз сказать, что нельзя на этой почве шельмовать науку, потому что господа, которые определяли и продолжают определять экономическую политику России, никогда не признавались в качестве ученых. Они ничего нового и значимого для экономической науки не сделали. Они занимались только внедрением утопических доктрин, которые на практике служат лишь идеологической ширмой для крупномасштабного воровства.
Я не исключаю, что есть люди, которые исповедуют ультралиберальную доктрину, исходя из своих теоретических представлений о жизни. Но, обосновывая ненужность государственного регулирования, они предлагают идеологическое основание для олигархии распоряжаться национальным богатством страны по своему усмотрению.
Но если говорить о настоящей экономической науке, то здесь существует немало очень интересных научных направлений, которые пытаются преодолеть догматику экономического равновесия. Начиная с Шумпетера, например, идет развитие теории научно-технического прогресса. И наша российская советская экономическая школа внесла в теорию научно-технического прогресса колоссальный вклад. Я могу сказать, что мы продвинули исследования Кондратьева по длинным волнам в экономике, и сегодня можем довольно четко судить о глубинных закономерностях современного экономического развития. Более того, можем прогнозировать это развитие и использовать прогнозы для обеспечения максимально полной реализации имеющегося у нас производственного и научного потенциала. Мы, например, открыли явление неравномерности экономического роста и выявили причины периодических структурных кризисов, показали, что экономическое развитие в течение последних трехсот лет может быть представлено как процесс последовательного замещения технологических укладов, которое проходит через структуры кризиса, через периодическое обновление научно-технологической базы, и на основе этой теории обосновали механизмы управления экономическим развитием, позволяющие максимально полно использовать национальные конкурентные преимущества.
Второе направление исследований связано с внедрением в экономический анализ аппарата дифференциальных уравнений и изучением нелинейных зависимостей. У нас его развивают математики и экономисты, работающие не только в экономических институтах, но и в математических. Все экономические процессы, как правило, нелинейны, они опосредованы значительным количеством обратных связей, их границы зачастую в принципе не определены. Такие нелинейные процессы современная математика позволяет исследовать очень глубоко, детально — вплоть до практического моделирования. А теория экономического равновесия в своем математическом аппарате основана на линейных зависимостях и является своего рода эрзацем ньютоновской механики. Лазер на ней не построишь, в космос не полетишь, реальные экономические процессы не изучишь. Следует также отдельно упомянуть модели системной динамики, которая занимается как раз изучением обратных связей, определяющих экономический процесс.
Я не говорил о гуманитарных аспектах экономической науки. В частности, о теории менеджмента, которая учитывает все разнообразие человеческого фактора.
К сожалению, наши либеральные революционеры ничего этого не знают. Они опять пытаются навязать нам утопическое представление о том, что человек по определению суть homo оeconomikus, экономический человек, который сориентирован на денежную прибыль, а там ему — трава не расти. Такой глупости нет в реальной жизни ни в одной стране мира. Я не только об экологах говорю, которые как раз озабочены животными, травой и т.д. Даже господин Сорос признал, что "традиционный" капитализм, ориентированный на максимизацию прибыли, а по-русски — на стяжательство, себя давно исчерпал. Современная теория менеджмента давным-давно ушла от такой примитивной трактовки человеческой сущности. Уже с 50-х годов возникла школа человеческого капитала, где-то с середины 60-х годов уровень инвестиций в человека, то есть на образование, здравоохранение, культуру, если брать современные развитые экономики, существенно превысил уровень инвестиций в машины и оборудование. Главным фактором экономического роста стал интеллектуальный потенциал.
Любопытно, что современная западная практика менеджмента дает образцы социального творчества, которые мы раньше считали социалистическими, как, например, социалистическое соревнование. Всемирное распространение получили знаменитые японские "кружки качества", "органические фирмы", фирмы самоуправляемые, где искусство менеджмента заключается в том, чтобы создать коллектив творчески активных людей, которые находятся в состоянии поиска не столько потому, что они хотят много заработать, сколько потому, чтобы самореализоваться в новых технологиях, в новых продуктах, в новом понимании мира.
Мир давно ушел от примитивной концепции частной фирмы к большому разнообразию форм собственности, форм организации производства и форм управления экономической деятельностью. Доказано, что наибольшие успехи имеют фирмы с так называемой органичной, гибкой структурой, в которых на первое место выдвигается активизация человеческого фактора с глубинным мотивом творческой отдачи личности. Теория самоуправляющейся фирмы с коллективной формой собственности сегодня выдвигается в качестве одной из наиболее перспективных. Иными словами, Homo economikus давно нет нигде, кроме как в головах наших либералов, которые рушат все на свете и пытаются разделить нашу экономику до атомизированных частных фирм.
На самом деле современная экономическая мысль очень богата. Другое дело, что сегодня нет единой общепринятой парадигмы и твердой научной основы для объяснения экономического поведения человека. Она только нащупывается. Но этот процесс научного поиска идет, он уже сегодня приносит богатые плоды, а за сухое древо старых представлений держатся только те, кому это выгодно по уже названным выше причинам.
А.П. Складывается впечатление, что весь советский, социалистический уклад разрушен. Разрушены материальные составляющие этого уклада, разрушены потенциалы, разрушены школы, перевернуты мозги, переориентировано сознание. Возникает, причем хаотически, стихийно, нечто иное, какой-то новый уклад, какой-то неопределенный, невнятный тип экономики. И в этом новом типе, в новом укладе бурлят гигантские энергии, сталкиваются огромные силы, появляются очень яркие личности мафиозного и другого склада. Может ли в этом укладе возникнуть некий экономический локомотив, который потащит за собой все обломки советской мегамашины, встроит их в себя? При условии, конечно, если будет исправлен основной дефект, о котором вы говорили, и пресечено прямое разграбление страны, идущее под прикрытием мифологемы "свободного рынка"?
С.Г. Определять сегодняшнее состояние нашей экономики следует в контексте глобальных изменений, происходящих в мировой экономике. Под влиянием научно-технического прогресса и процессов концентрации капитала снижается значение межгосударственных барьеров, формируется глобальное экономическое пространство. Это пространство неоднородно. В нем есть "ядро": страны "большой семерки" во главе с США и периферия — все остальное. На периферии постоянно случаются попытки отдельных стран вырваться, приблизиться к "ядру". Скажем, Южная Корея, Малайзия, Бразилия, Тайвань, другие так называемые новые индустриальные страны пытаются наращивать свои конкурентные преимущества. Бывшие социалистические страны только входят в эту систему взаимоотношений, находясь пока в промежуточном положении. Некоторые из них, например, Китай, пытаются сохранить национальный суверенитет и использовать его для повышения конкурентоспособности и развития своей экономики до уровня, позволяющего войти в "ядро" глобальной экономической системы. Большинство же бывших стран соцлагеря, включая союзные республики и Россию, отказавшись от национального суверенитета в проведении экономической политики, быстро опускаются на периферию. У России, правда, еще остается шанс вырваться из этого процесса, найти свой путь, не растворяясь в периферии мирового рынка.
В чем принципиальное различие между "ядром" и периферией?
Основой современного экономического роста, повторю, является научно-технический прогресс. Те структуры на мировом рынке, которые имеют возможность производить и усваивать новые знания, создавать новые технологии и использовать их в практической деятельности, получают интеллектуальную ренту, то есть сверхприбыль за свою информационно-технологическую монополию. Другие вынуждены им эту интеллектуальную ренту и сверхприбыль оплачивать, поставляя в обмен дешевую рабочую силу или невозобновляемые природные ресурсы. Причем доля интеллектуальной ренты в цене товара может достигать более 50%, а вклад научно-технического прогресса в экономический рост в развитых странах — 90% и даже выше.
Наука и технический прогресс являются сегодня доминирующим фактором экономического развития. Первое отличие "ядра" от периферии заключается в том, что в ядре концентрируются новые знания, новые технологии, фундаментальная и прикладная наука. Обладая этой монополией, "ядро", по сути, навязывает всем остальным неэквивалентный обмен. Делается это не только через "ножницы" цен, позволяющие высокотехнологическим производствам получать сверхприбыль в форме интеллектуальной ренты, присваивая на основе неэквивалентного обмена природную ренту развивающегося мира.
"Ядро" притягивает к себе все качественное, что есть на периферии. Прежде всего умы. Мы все время говорим об утечке капитала, но это вторичное явление. "Ядро" определяет ритм движения мирового капитала. Оно всасывает ровно столько капитала, сколько ему нужно для своего развития, и отбрасывает на периферию тот капитал, который необходим для поддержания развития мировой экономической системы. Поэтому движение капитала происходит в обе стороны, обслуживая воспроизводство глобальных экономических процессов. А вот умы фактически все притягиваются "ядром", непрерывно наращивающим свой интеллектуальный потенциал. Мы потеряли 300 млрд. долл. капитала в процессе неэквивалентного экономического обмена после "раскрытия" нашей экономики. Но гораздо большие потери составили от утечки умов. Хотя это явление характерно для всех стран периферии, у нас оно приняло особый масштаб. За годы Советской власти мы накопили колоссальный научно-интеллектуальный потенциал, составлявший наиболее ценную часть нашего богатства. За годы либеральной революции он был во многом утрачен в этой глобальной системе неэквивалентного внешнеэкономического обмена.
Второй фактор доминирования основан на присвоении "ядром" ряда фундаментальных экономических монополий. К чему сегодня стремятся мировые финансовые институты, которые проводят политику "ядра" в окружающем периферийном пространстве? Прежде всего — к устранению институтов национального суверенитета, и главного среди них — национальной денежной монополии.
В условиях рыночной экономики главная монополия государства — монополия на денежную эмиссию, определяющую предложение денег на рынке и возможности накопления капитала. Именно это право суверенных государств оспаривается сегодня апологетами "мирового рынка". Квинтэссенцией этой доктрины является так называемая система currency board — "валютного управления", в которой представители "ядра", выступая от имени глобальных финансовых институтов, навязывают той или иной "периферийной" стране отказ от государственного суверенитета в денежной политике. В системе валютного управления эмиссия денежной национальной единицы разрешается только в том объеме, в котором происходит приращение валютных резервов центральным банком страны. В результате эмиссионный доход присваивается центром эмиссии "резервной валюты", в качестве которой используется американский доллар. В свою очередь возможности накопления национального капитала ограничиваются объемом экспорта, следствием чего становится деградация внутреннего рынка и привязка национальной экономики к мировому рынку. С момента введения "валютного коридора" у нас реализуется подобная система валютного управления. И сегодня эмиссия рублей российским Центральным банком ведется практически только под прирост долларовых запасов.
Смысл государственной денежной монополии не только в том, что она позволяет государству иметь эмиссионный доход. Это базовый механизм авансирования экономического роста. Денежная эмиссия должна обеспечивать финансирование прироста производства. В той мере, в которой растет производство, идет и рост спроса на деньги. Именно поэтому в экономическом механизме любой страны с рыночной экономикой механизм денежной эмиссии и денежного предложения играет роль ключевого механизма, определяющего структуру воспроизводства капитала. Когда страну лишают этого механизма, она теряет не только свой эмиссионный доход, но и теряет ключевой механизм управления экономикой. Так, мы не только потеряли 100 млрд. долл., которые заместили российские рубли во внутренних и международных расчетах, но и систему управления собственным экономическим развитием.
Вы знаете, что в реальном секторе экономики постоянно не хватает денег. Кредит безумно дорогой. Процентные ставки рефинансирования нашего Центробанка в несколько раз превышают доходность производственной деятельности. Вследствие этого производственная сфера не только оказывается на "голодном пайке", будучи лишена возможности привлечения кредитов, но и постоянно теряет капитал, который уходит из нее в более прибыльные финансовые спекуляции, искусственно подогреваемые эмиссией высокодоходных государственных обязательств. Возьмите любую развитую страну, сохраняющую суверенитет в денежной политике, например, Японию, Германию или Францию, в которых промышленность работает на кредитах порядка 2-3% годовых. Система денежного предложения там организована таким образом, что кредиты дешевые. Почему их предприятия выбивают наши со всех рынков инвестиционного оборудования и оружия? Потому что у них нет проблемы получить кредит под 2%. Их центральные банки прекрасно знают промышленность и кредитуют коммерческие банки под вексельные обязательства платежеспособных производственных предприятий. Соответственно и предприятия становятся конкурентоспособными, наращивают производство, завоевывая мировые рынки.
Китай возьмите. В чем причина его "экономического чуда"? Не только в том, что китайцы очень трудоспособный народ. Главным механизмом роста экономики в Китае стала государственная денежно-кредитная политика, привязанная к инвестициям в реальном секторе экономики. Через систему государственных банков развития китайцы практически целиком канализировали денежное предложение на экономический рост. А у нас что? Механизм денежного предложения для производственной сферы вообще не работает, а это не позволяет создать нормальный инвестиционный процесс. Под руководством Международного валютного фонда наш Центральный банк и Минфин создали такой механизм денежной политики, в котором практически вся денежная эмиссия идет на поддержку финансовых спекуляций, прежде всего на финансирование операций по приобретению государственных ценных бумаг или иностранной валюты. Тупое следование наших "денежных властей" рекомендациям МВФ привело к фактической ликвидации нашей национальной денежной системы, рубль стал не более чем российским суррогатом американского доллара.
Таким образом, глобальная монополизация денежной эмиссии является вторым базовым механизмом, который обеспечивает господство "ядра" в мировой капиталистической системе сегодня. Страны, которые сумели свои валюты перевести в разряд международных, создали тем самым для себя механизм присвоения эмиссионного дохода других государств. Мы, например, как отмечалось выше, отдали американцам не меньше 100 миллиардов долларов своего эмиссионного дохода вследствие долларизации российской экономики. Если брать все страны СНГ, то эта сумма составит не менее 200, а может быть, и 300 миллиардов долларов. Латинская Америка почти полностью долларизована через механизмы внешнего долга. Зато Япония сумела перевести йену в ранг международной валюты, и даже резервной валюты в Юго-Восточной Азии, что дало возможность японцам обеспечить свою экономическую экспансию на всем этом колоссальном пространстве, направляя эмитируемые под нулевой процент кредиты на финансирование роста производства и инвестиций своих корпораций. Таким образом, "ядро" экономической системы эксплуатирует периферию не только через неэквивалентный обмен за счет интеллектуальной ренты, но и за счет присвоения государственной денежной монополии других стран.
В свете охарактеризованных выше закономерностей нынешнее состояние российской экономики отличается следующими признаками. Во-первых, это очевидное сползание на периферию мировой хозяйственной системы в качестве поставщика дешевых природных ресурсов. Во-вторых, это ликвидация государственного суверенитета в экономической политике. Российский рубль сегодня жестко привязан к доллару, он же доминирует в нашем денежном пространстве; денежно-кредитная, внешнеэкономическая и другие составляющие макроэкономической политики формируются МВФ в интересах "ядра" мировой хозяйственной системы. В-третьих, значительная часть нашего интеллектуального потенциала переместилась за рубеж вместе с кадрами и технологиями, то есть мы стали источником дешевых "мозгов" для ядра мировой хозяйственной системы, прежде всего — для Соединенных Штатов.
По всем этим признакам российская экономика уже стала периферийной. И дело идет к тому, чтобы ликвидировать остатки государственного суверенитета России.
У нас ведь государства в точном смысле этого слова нет. Мало того, что нет государственной денежной политики и денежной системы. Мало того, что нет самостоятельной бюджетной политики, и 40% нашего бюджета идет на обслуживание внешнего госдолга, государство фактически превращено в "дойную корову" для международных финансовых спекулянтов. Государство сегодня лишено возможности управлять даже своей собственностью, даже своими природными ресурсами.
Если использовать точные категории, то состояние российской экономики можно определить как состояние управляемого хаоса. Экономические процессы идут, выражаясь языком физики, в турбулентном режиме, то есть потоки денег, потоки ресурсов, людские потоки, потоки экономической активности внутри не упорядочены. Все живут сегодняшним днем, горизонт планирования не превышает двух-трех месяцев.
Это фундаментальная особенность периферийной экономики. Если в ядре мировой хозяйственной системы упорядоченность растет, растет, как говорят в кибернетике, селективная способность государств управлять своим развитием, а горизонт планирования основных инвестиционных решений достиг уже 30-40-50 лет, то у нас — сплошная энтропия, как в открытой трубе под давлением. Это не удивительно. В полном соответствии с законами развития собственных систем рост упорядоченности "ядра" достигается за счет увеличения хаоса на периферии. Вот куда нас запихнули.
Если мы лишимся островков упорядоченности, связанных, прежде всего, с нашей наукоемкой промышленностью, то мы обречены. У нас еще есть сферы, где возможно формирование отечественных научно-производственных и экономических структур, способных конкурировать в масштабах мирового рынка, производить интеллектуальную ренту и обеспечивать саморазвитие. Но для этого нужна адекватная экономическая политика государства. Становление и развитие таких структур в мировой экономике не происходит само собой за счет самоорганизации "свободного рынка". Для этого нужна соответствующая государственная политика. Например, чтобы вырастить конкурентоспособную корпорацию в сфере авиационной промышленности, необходима государственная поддержка в форме правительственных гарантий для производства новых самолетов, в форме бюджетных ассигнований на финансирование науки, в форме политической поддержки продвижения самолетов на рынки, в форме госзаказов и т.д. Следует заметить, что конкурентоспособные на мировом рынке отрасли российской экономики, обладающие потенциалом опережающего роста, характеризуются отсутствием свободной конкуренции. В таких сферах, как авиакосмическая или атомная промышленность, электроэнергетика, газовая промышленность, металлургия, конкурентная борьба идет не между мелкими фирмами, а между транснациональными олигополиями, сочетающими в себе различные формы собственности и государственной поддержки.
Без соответствующей государственной политики восстановление российской экономики в качестве самостоятельной экономической системы, способной к саморазвитию, невозможно — это очевидный факт. А сегодня продолжается политика "асфальтирования" российской экономики под периферию. Каток финансовых спекуляций быстро "утрамбовывает" российскую экономику, ломая национальный суверенитет, подчиняя себе права собственности, устанавливая контроль над финансовой системой страны.
А.П. Сергей Юрьевич, в целом эффективность экономической политики, ее качественный эффект может быть выявлен, исходя из того: увеличивается ли популяция или, напротив, сворачивается. Если увеличивается территория, укрепляются границы, сохраняется ареал расселения этой популяции, то можно считать политику эффективной. Мы же видим, что границы России ломаются, уничтожается суверенитет, нарастает угроза распада, сокращается численность населения, мы вообще выпадаем из контекста мирового развития. Но если всё это так, то что значит путинский миф державности, путинский миф усиления России при сохранении всех предшествующих ельцинских форм экономического бытия? Что это? Театральная декорация или способ выиграть время? Или в этом есть некое личное заблуждение, и все-таки одно с другим совместимо? Как эта путинская двойственность, с декларациями о суверенности, автономности, неповторимости, державности, государственного традиционализма, совмещается с описанным вами раздроблением и унификацией России под интересы "мирового ядра"?
С.Г. Этот вопрос мы задавали Владимиру Владимировичу, когда встречались с ним в сентябре вместе с руководством фракции КПРФ. Мне тогда удалось довести мнение российских ученых о нынешней экономической политике. Опираясь на позицию ведущих экономических институтов страны, мы показали научную несостоятельность одобренных правительством "Основных направлений социально-экономической политики правительства Российской Федерации на долгосрочную перспективу", доказали, что их реализация приведет к окончательному сползанию российской экономики на периферию мирового рынка со всеми вытекающими отсюда последствиями — деградацией и вымиранием населения. Были представлены ему и наши предложения по преодолению кризисного состояния, основанные на исследованиях авторитетных российских ученых и рекомендациях отечественных товаропроизводителей. Президент воспринял их с вниманием и заинтересованностью. Было принято решение продолжить это обсуждение с участием ведущих ученых-экономистов.
Удастся ли убедить Президента в пагубности той программы, которая сегодня реализуется в интересах олигархии, — не знаю, но считаю это возможным и чрезвычайно важным для страны. Мы сейчас имеем уникальный шанс использовать благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру для того, чтобы вырваться на траекторию роста с опорой на собственный потенциал. Будет чудовищной ошибкой, если эта возможность не реализуется. Через 3 года будет уже поздно. Надеюсь, Президент это понимает. Как управленец, он должен быть заинтересован в том, чтобы экономическая политика велась в целенаправленном созидательном ключе, а процесс социально-экономического развития был управляемым, а не хаотическим. Предпринимаемые им отдельные попытки преодолеть хаос и ввести какое-то разумное управляющее начало в систему государственной власти вне контекста экономической политики не могут быть реализованы. Можно, например, пытаться решить локальную задачу восстановления обороноспособности страны, увеличивая бюджетные ассигнования на национальную оборону. Но в ситуации, когда экономическая политика в целом неправильная и провоцирует дальнейшее "опускание" страны на периферию мирового хозяйства, можно хоть весь бюджет бросить на оборону — это роли не сыграет, если сам бюджет в 10 раз меньше, чем нужно.
Мы знаем источники доходов, которые позволят увеличить бюджет в полтора раза. Но эти источники сегодня — у олигархов, которые захватили природную ренту, недра, денежную систему, внешнюю торговлю, и в результате присвоения государственных источников дохода имеют сверхприбыль, а государство — нищий бюджет. Поэтому политика в рамках сохранения статус-кво, навязываемая сегодня олигархией через подконтрольное ей правительство, обрекает нас на саморазрушение собственного потенциала роста. Если государство будет и дальше мириться с тем, что олигархия захватила всю природную ренту и всю денежную систему, отобрала те источники доходов, которые государству принадлежат по определению, оно подпишет собственное свидетельство о смерти. Дипломаты говорят, что политика — это искусство возможного. У нас есть сегодня все необходимые составляющие для прорыва, за исключением политической воли, субъект которой только формируется.
А.П. Когда вы говорите "мы", имеются ли в виду экономические круги, которые сложились в целостную экономическую систему, или вы имеете в виду думские экономические круги, которые предлагают экономическую альтернативу, или речь идет о нашем народно-патриотическом движении, к которому вы принадлежите? Что это за политический субъект, который проявит волю к спасению государства, к спасению страны, к спасению народа?
С.Г. Мы сегодня можем утверждать, что если не брать в расчет телевизионных болтунов, навязывающих ложные, но выгодные нанявшей их олигархии представления о жизни, в нашем обществе сложился достаточно широкий консенсус по вопросу того, что нужно делать в социально-экономической политике для прорыва к устойчивому экономическому развитию. Составляющие этого консенсуса следующие. Во-первых, научное понимание стратегии экономического роста, которое дают нам сегодня ведущие экономические институты страны, российская академическая экономическая наука. Так, Отделение экономики Российской академии наук уже много лет предлагает систему мер по преодолению кризиса и обеспечению экономического роста. Вторая составляющая этого консенсуса — интересы наших отечественных предприятий, или, как мы привыкли говорить, товаропроизводителей. Второй съезд товаропроизводителей, который проходил в Колонном зале в апреле этого года, принял программу экономического роста, в основу которой положены предложения экономической науки. И, наконец, политическая составляющая этого консенсуса — Народно-патриотический союз России, общественно-политическое объединение с ясно выраженной патриотической позицией, с четкой программой и пониманием того, что нужно сделать для обеспечения национальных интересов России. Таким образом, сложившийся сегодня общероссийский консенсус в отношении экономической политики основывается на национальных интересах в политике, деловых — в производственной сфере, научном понимании — в науке. Вот три составляющих этого консенсуса. Дискуссия об экономической стратегии России, которую мы проводили в Государственной думе (материалы и заключение по ее итогам были опубликованы в "Российском экономическом журнале" — № 7, 2000 г.), показала наличие такого консенсуса. Ему противостоит горстка олигархов, которые паразитируют на ультралиберальной доктрине и навязывают государству свои интересы, тесно связанные с интересами мирового "ядра".
Если мы следуем по линии патриотического консенсуса, то можем гарантировать реализацию объективных возможностей выйти на устойчивый экономический рост с темпом не менее 7-8% . В течение 2-3 лет инвестиционная активность возрастет более чем в полтора раза. За 5 лет можно будет восстановить нормальный уровень жизни, за 10 лет — ликвидировать те разрушения, которые принесла политика "либеральных реформ", и создать качественно новую, конкурентоспособную на мировых рынках экономику.
Это возможно, если политика будет проводиться в национальных интересах. Если же она будет проводиться в интересах финансовых спекулянтов, финансовой олигархии и международного капитала, как это делается сегодня, то мы обречены. Нетрудно просчитать, что в таком случае через 2-3 года российский производственный потенциал вследствие выбытия устаревших мощностей сократится на четверть. Еще через 3 года — вдвое. То есть к 2008 году абсолютная экономическая мощь России снизится вдвое. Об относительной и говорить не хочется. Если Россия за последние 10 лет скатилась со второго места в мире на двенадцатое и впервые за свою тысячелетнюю историю вышла за пределы первой десятки стран мира, то еще через 10 лет такой политики, я вас уверяю, нас и в двадцатке не будет. Останется большая территория, осваиваемая транснациональными корпорациями. С нищим вымирающим населением. Эти альтернативы легко просчитываются. Так что выбор, который должны сегодня сделать облеченные властью руководители государства, предельно ясен.
1 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=1; bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"[?]y=""; y+=" "; y+="
"; y+=" 8 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
9
Концерт Димы Билана в Москве - билеты 10