Семь пар ослов

Семь пар ослов

Мусульманская бабушка в Брюсселе, Бельгия

Говорят, что Ноев ковчег построили дилетанты, а «Титаник» — профессионалы. Это, конечно, так, но Ною при этом крупно повезло: мог ведь и ему повстречаться айсберг. Нетрудно представить себе, что бы тогла произошло, тем более, что и без айсберга ковчег потек, как только оказался на плаву. Его маленькая команда еле поспевала заботиться о своих пассажирах, и потому до мелких течей руки уже не доходили, устранялись лишь те, что грозили потопить ковчег. Вообразите, что творилось у них в трюме на восьмой день потопа. Животные стояли по колено в жиже, по сравнению с которой вонь любой выгребной ямы показалась бы благоуханием. Грохот непрекращающейся грозы заглушал все остальные звуки. Волны болтали ковчег, словно землетрясение в замедленой съемке, и никто не мог предсказать ни когда это закончится, ни чем. Если в ближайшем будущем им не удастся достигнуть земли, им всем предстояло утонуть, умереть от голода или от жажды, или задохнуться. И пока каждая тварь на борту ковчега думала, как бы ей выжить, семь пар ослов, сгрудившихся слева по борту на дне трюма почти у самой кормы, с деловитым азартом обсуждали меры по борьбе с засухой, потому что, вне всякой зависимости от того, что происходило с ними в данный момент, теоретическая возможность засухи в будущем казалась неоспоримой. Так они все плавание и прообсуждали, даже не заметив, что само наличие будущего у них в течение долгих сорока дней оставалось под очень большим вопросом.

Судя по тому, какое огромное значение мы придаем перспективам развития демократии на Ближнем Востоке, евреи и христиане произошли не от Сима, Хама и Иафета, а от этих семи пар ослов.

Мы ценим демократию так сильно, что не возражаем против отправки наших солдат на убой в далекую, никому не нужную страну. Давайте зададим сами себе вопрос: почему? Почему демократия так важна для нас, что любое предложение, какие бы блага оно не сулило, будет немедленно завалено, если его сочтут недемократичным? Вот почему. Общество развивается. Его законы должны меняться, отражая изменения, происшедшие в обществе. При этом неизбежно оказываются задетыми интересы людей, групп, классов. В результате возникают конфликты. Демократия — единственный известный нам способ разрешить эти конфликты, не прибегая к насилию и угнетению. (Как видно на примерах Гражданской войны и взрыва в Оклахома-сити, гарантии от насилия не дает даже демократия.) Мы любим демократию, потому что нам отвратительны насилие и угнетение.

Существуют общества, которые нашего отвращения не разделяют. В таких обществах насилие и угнетение являются нормой жизни. Каждый член такого общества является либо угнетателем, либо угнетенным, чаще всего — и тем и другим. Таковы, хотя и не в равной степени, все мусульманские страны. Таковы, в максимальной степени, все без исключения арабские страны. Почему мы думаем, что им нужна демократия? Какие у нас есть основания для оптимизма, не считая либерального предрассудка, который, пренебрегая глубочайшими культурными различиями, нагло утверждает, что, вопреки всем известным фактам, все люди в глубине души одинаковы и мечтают об одном и том же? У меня нет ответа на этот вопрос.

Что поставило демократизацию арабских стран во главу Американской внешней политики? 11 сентября 2001 года. Если бы у нашей администрации был выбор, они и это нападение оставили бы без ответа, как, начиная по крайней мере с 1979 года, каждая американская администрация трусливо оставляла без ответа каждый угон самолета, каждый захват заложников, каждую бомбежку посольства, каждый из многочисленных направленных против нас актов джихада. На сей раз однако атака произошла на нашей территории, и у администрации не было выбора. Существовала ли возможность ответить врагу конструктивно? Могли ли бы мы раз и навсегда покончить с войной, развязанной против нас злобными дикарями? Ответ на этот вопрос очевиден. Все, что от нас требовалось, это признать, что нападение на нас было одной из многих битв джихада, и что джихад является неотъемлемым атрибутом ислама. После чего следовало объявить ислам в США вне закона, закрыть все мечети, разогнать все мусульманские организации, вышвырнуть из страны всех мусульман-иностранцев, интернировать всех мусульман с американским гражданством и только после этого, покончив с внутренними врагами, думать о том, как поступить с внешними.

Замечу, что в Соединенных Штатах проживает множество людей, которые родились в мусульманских странах и иммигрировали в США, спасаясь от тирании исламских режимов. Их жизнь, их мечты действительно не так уж сильно отличаются от наших с вами. Я бы протестовала против любой попытки преследования этих людей. Но каждый правоверный мусульманин, в силу особенностей идеологии, которую он с религиозным пылом поддерживает, является врагом Соединенных Штатов. Они появляются в моей стране без приглашения, словно мусор, выброшенный прибоем на берег. Они фальшиво клянутся в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, которую он представляет. Все их клятвы — чистой воды аль-таккийа. Они преданы только джихаду. Их цель — замена Конституции исламской тиранией. Ох, как нам следует беспокоиться о правоверных мусульманах!

К сожалению, либеральная мудрость провозгласила ислам «просто религией», и это автоматически делает наше беспокойство вопиюще недемократичным. И потому нам просто ничего не оставалось, кроме как вторгнуться в Афганистан и Ирак. Если вы сделаете из этого вывод, что у демократии есть свои недостатки, вы будете правы. Тем не менее, прежде, чем винить демократию, давайте пристально взглянем на самих себя.

Возьмите, к примеру, профессора Ворда Черчилля из университета штата Колорадо. Добрый профессор, как великое множество его коллег на всех уровнях американской системы просвещения, сделал себе карьеру открытой, злобной, неумной поддержкой врагов Соединенных Штатов. Но когда некоторые из его «трудов», восхваляющих атаку 11 сентября и утверждающих, что жертвы этой атаки, «маленькие геббельсы» по его выражению, заслуживали смерти, привлекли внимание общественности, то мало кому известный провинциальный подражатель Че Геваре вдруг обнаружил себя в эпицентре скандальной славы. Индейское племя, членством в котором Черчилль громко хвастался в течение многих лет, подлило масла в огонь, объявив, что ни сам подонок, ни его предки индейцами не были. Защищенный Первой поправкой к Конституции, анти-американский профессор свободен трепать языком, как ему вздумается, не боясь посадки или других преследований. Но когда президент университета упомянул, что гадкий профессор в скором будущем может быть уволен, тот твердо пообещал, что при малейшей попытке оставить его без работы он подаст на университет в суд и в результате несомненно станет владельцем всего университетского кампуса. Судья Наполитано, юрисконсульт «Fox News», подтвердил, что Первая поправка защищает не только свободу слова профессора Черчилля, но и его работу в университете.

Знаете ли вы, что говорится в Первой поправке? Она состоит из одного-единственного предложения. Вот оно:

Конгресс на может принимать законы, относяшиеся к установлению какой-либо религии или запрещающие свободной исповедование таковой, или ограничивающие свободу слова, или печати, или права людей на мирные собрания и обращение к правительству с петициями о рассмотрении жалоб.

Для того, чтобы посадить профессора за чисто словесную поддержку Осамы бин Ладена, конгресс США должен был бы принять закон, ограничивающий свободу слова, а это, вне всяких сомнений, было бы нарушением Первой поправки. Ворд Черчилль может смело плеваться ядом, не опасаясь преследований. Но где же написано, что Колорадский университет обязан ему за это платить? Допустим, вы наняли репетитора своему ребенку, чтобы подтянуть его по математике, а через неделю бедный ребенок жалуется, что, вместо математики, репетитор заставляет его зубрить наизусть «Капитал». Согласно Первой поправке, ваш репетитор не нарушил никаких законов. Но какой же закон запрещает вам его уволить за то, что он в оплаченное вами время делал совсем не то, за что вы ему платите? Какой закон обязывает вас подвергать ваших детей его тлетворному влиянию?

Как мы могли позволить нашим судьям так исказить нашу Конституцию?

Все это — проявление того же полезного идиотизма, который подвергает голубоволосых старушек, пытающихся сесть в самолет, подробному и заведомо бесполезному шмону, в то время как молодые, энергичные люди арабского вида с ненавистью в глазах и Бог знает чем в ручной клади, скользят через проверку к самолету легко и непринужденно, как когда-то скользила по льду Ирина Роднина. Это — проявление того же полезного идиотизма, которое побудило президента Буша начать войну с терроризмом с сенсационного объявления, что ислам является религией мира и, следовательно, не является нашим врагом. Вот, какого невероятного знатока ислама мы выбрали себе в президенты. Как будто у нас был выбор.

В какой момент наша война с терроризмом превратилась в войну за демократизацию Ближнего Востока? Это произошло, когда наши войска с невероятной легкостью разгромили две вражеские армии, и всем стало ясно, что, избавившись от Талибана и от Саддама, Соединенные Штаты ни не йоту не уменьшили угрозу мусульманского терроризма. По-русски, если без демагогии, это называется поражение. Как мы все знаем, признать поражение наш президент не мог: это означало бы для него политическую смерть. И тогда демократия на Ближнем Востоке стала искусственным светом в конце непроглядно темного туннеля.

Согласно одному не слишком научному опросу общественого мнения в Ираке, 62% опрошенных считают, что, благодаря нашей интервенции, их страна движется в правильном направлении. Даже если мы проигнорируем тот факт, что арабские представления о том, что правильно, а что — нет, катастрофически отличаются от наших с вами, я хочу спросить, с каких это пор мнение побежденных об исходе войны является приемлемым критерием оценки войны победителями? Из Соединенных Штатов исход этой все еще продолжающейся войны видится в гораздо менее радужном свете.

Мы потеряли больше полутора тысяч солдат убитыми. Приблизительно в 8 раз больше — около 12 тысяч — были ранены. Мы потратили на войну сотни миллиардов долларов, и потратим еще больше, прежде чем конец Бушева президентства ознаменует конец этой бесполезной войны.

Средства массовой информации создают искаженную картину войны, концентрируясь, главным образом, на воображаемых нарушениях нашимим войсками конвенций, которые не соблюдаются никем, кроме нас и Израиля. По интернету ходят неофициальные отчеты о героизме наших солдат и о том, как наша оккупация повышает жизненный уровень несчастных иракцев. Это все замечательно и великолепно, но что эта война дала американскому народу, кроме удвоившихся и все еще растущих цен на бензин?

Ничего. Абсолютно ничего.

Жизнь давным-давно опровергла теорию о том, что причины терроризма кроются в низком уровне жизни террористов. Следовательно, улучшение жизни иракцев не сделает нашу жизнь безопаснее. Что же мы делаем в Ираке? Для чего мы гробим наших солдат и выбрасываем на ветер сотни миллиардов долларов?

Ради демократии в Ираке? Если иракцы не хотят демократии, наши усилия ни к чему не приведут. Если иракцы хотят демократию, то пусть сами за нее борются и погибают. И если им очень хочется, чтобы мы им при этом помогли, то почему бы им не заплатить нам за нашу помощь? У них вполне хватит нефти, чтобы оплатить все наши расходы по их демократизации. Кроме того, существует интересная теория, утверждающая, что они будут нас ненавидеть, независимо от формы правления. Я готов принять это предположение как рабочую гипотезу. В конце концов, мы имеем дело с людьми, которые ненавидят евреев сильнее, чем любят собственных детей. Вы полагаете, что они ненавидят Америку меньше, чем Израиль? Если эта теория верна, я бы предпочла не поднимать их уровня жизни или, по крайней мере, не оплачивать этот совершенно не нужный мне подъем из своего кармана.

Как Ближний Восток отреагировал на новые веяния из Вашингтона? Хладнокровно. Муаммар Каддафи заверил мир, что «прямая демократия», которой его страна наслаждается с тех пор, как он пришел к власти, обладает рядом преимуществ перед конституционным и парламентским вариантами. Иран с презрением сообщил, что он уже установил «исламскую демократию», являющуюся высшей формой демократии, дозволенной Аллахом. Саудовская Аравия храбро шагнула в демократическое будущее, проведя местные выборы. Вот, небось, Осама испугался! А Хосни Мубарак, до сих пор регулярно переизбиравший сам себя, пообещал, что в следующих выборах будет участвовать не только он, но и другие кандидаты. Будет ли среди них его сын?

Несмотря на все героические усилия ближневосточных тиранов по демократизации Ближнего Востока, остается неразрешенным вопрос о принципиальной совместимости демократии и ислама. Есть мнение, например, что демократия невозможна без свободы религии, а свобода религии противоречит основным положениям ислама, и потому демократия и ислам несовместимы. Некоторые эксперты утверждают, что демократия невозможна без некоторого минимального уровня всеобщей порядочности, и, поскольку ни сам пророк, ни его ближайшее окружение этим редким качеством не обладали, а их последователи его до сих пор не приобрели, то потому демократия и ислам несовместимы. Существует также точка зрения, утверждающая, что демократия основана не столько на законах, сколько на традициях, и поскольку за все века существования ислама мусульмане таких традиций не выработали, то демократия и ислам несовместимы.

Есть также люди, самые сообразительные из всех, которые считают, что вопрос о совместимости демократии и ислама слишком важен, чтобы решать его посредством чистого теоретизирования. Они уверяют, что мы не узнаем ответа, пока не попробуем совместить демократию с исламом на практике. Эти люди совершено правы! К счастью, нам не нужно никакого специального оборудования для проведения такого эксперимента, потому что попытки совместить ислам с демократией неустанно проводятся в масштабах всей планеты вот уже два десятилетия, а то и дольше, хотя до недавнего времени мировая общественность не обращала на них внимания. Давайте посмотрим, как массивный приток мусульман повлиял на Западную Европу, которая вполне может считаться старейшим демократическим учреждением в мире.

Больше всего мусульман выбрало в качестве своего нового дома Францию, где они составлют 10% всего населения. При этом мусульмане составляют 50% всех заключенных, отбывающих во Франции наказания за насильственные преступления. Еще совсем недавно мирная Европа постепенно привыкает воспринимать убийства на религиозной почве как неизбежное зло. Групповые изнасилования, при которых жертву, по доброй мусульманской традиции, не лишают невинности, чтобы она могла потом выйти замуж, стали настолько обычным явлением, что даже «New York Times» посвятила им большую статью, умудрившись при этом ни разу не упомянуть религии насильников. В Голландии политические деятели, осмелившиеся возражать против катастрофической исламизации страны, вынуждены буквально уходить в подполье. Бельгийский город Антверпен контролируется не бельгийцами, а мусульманскими бандами.

«Убийства чести», является уникальной чертой мусульманской культуры. За последние 8 лет в Германии произошло 45 таких убийств. Шесть из них произошли за поседние полгода в Берлине. Последняя жертва погибла от рук родных братьев. В чем состояло ее преступление? Она отказалась носить головной платок и попыталась после 8 лет брака уйти от мужа. Ей было 23 года.

Где место демократии в этой кошмарной картине? Вот оно. Террористические организации открыто, не боясь ничего, действуют по всей Западной Европе. Чего же им бояться? Их защищает демократия.

Мусульманская иммиграция изменила Европу гораздо больше, чем все террористические акты против Соединенных Штатов изменили нашу страну. Между прочим, если вы не заметили, мусульмане в огромных количествах иммигрируют в США тоже. Они селятся на нашей земле и, защищенные нашей демократией, начинают подрывать ее изнутри.

Когда же мы наконец поймем, что никакие победы наших вооруженных сил на Ближнем Востоке не защитят нас от ни от аль-Каеды, ни от исламизации? Когда мы поймем, что все, что аль-Каеда в состоянии обрушить на нас, — не больше, чем дымовая завеса, цель которой — отвлечь наше внимание от продолжающегося вражеского вторжения? Когда мы поймем, что мирная бабушка в туго повязанном платке, терпеливо стоящая позади вас в очереди к кассе местного супермаркета, несет с собой такую разрушительную силу, о которой бин Ладен не может доже мечтать?

И если демократия на Ближнем Востоке действительно жизненно важна для Соединенных Штатов, то почему мы так упорно помогаем нашим врагам разрушить единственную демократическую страну этого региона?