Александр Проханов КРАСНЫЙ ГИГАНТ И ЧЁРНЫЙ КАРЛИК

Александр Проханов КРАСНЫЙ ГИГАНТ И ЧЁРНЫЙ КАРЛИК

Седьмого ноября, в День Октябрьской революции, в годовщину мистического парада, Лужков устроил в Москве нечто чудовищное и дурацкое, кощунственное и бездарное. По своему обыкновению, по-лужковски, как ему подсказывали его вкус, его совесть, его историческое чутье, он воспроизвел мистерию сорок первого года. Тут было всё. И массовик-затейник со стыдливыми намеками на сталинскую речь. И кумачовые полотнища с обрывками революционных текстов. И обилие красных знамён, которые должны были умилить продрогших ветеранов. И ряженые офицеры московских академий, которые будто бы прямо с площади шли в бой под Волоколамск, а на деле шагали под секиру сердюковских реформ. Бутафорские кавалеристы придворного полка имитировали конницу Доватора. Плащ-палатки советских пехотинцев ненадолго сменили гомосексуальную форму Юдашкина. "Т-34" катили по площади в минуты, когда уничтожался великий танковый завод на Урале. И, конечно же, ни слова о Вожде. Камера не показывала мавзолей. Не показывала надпись "Ленин". Зато, нет-нет, да и мелькнут сытые физиономии устроителей, их пустые рыбьи глаза. А потом пошли какие-то пингвины и попугаи в пёстром — то ли сибирские дивизии, то ли панфиловские полки, как их представляло себе воображение низменных халтурщиков.

Лужков, самодовольно наблюдавший эту потеху, не способен понять величие и таинственную красоту парада, состоявшего из героев и мучеников, которые шли умирать за Советский Союз. Ему недоступна та жертвенная энергия, которая сотворила "красный двадцатый" век, — век огненных идеалов и священной веры. Та, что снежной осенью 41-го сделала Москву столицей мира и надеждой всего человечества. С каким умением и точностью воспроизвели бы "лужковцы" события 93-го! И то, как московский ОМОН бил дубинами ветеранов Войны. И как топтали тогда красное знамя. И как танки стреляли по Парламенту, словно это был прорвавшийся в Москву головной отряд Гудериана.

Во всём, что исходит от власти, присутствует ложь. Когда принимаешь от власти чашу вина, она оказывается полна скипидара. Когда ешь хлеб власти, обязательно проглотишь запеченного в нём таракана. Когда получаешь от власти подарок, рискуешь найти в нём гранату. Все священные тексты, к которым прикасается власть, подвержены порче. У всех святых, которым она поклоняется, под нимбами просматриваются тёмные рожки. Власть не может смотреть на ослепительное Солнце Победы и прикладывает к глазам закопчённое стёклышко. Она ненавидит Красную Революцию, потому что погрязла в бриллиантах, заморских дворцах и яхтах. Она обливает помоями СССР, потому что причастна к разрушению великой страны. Она замалчивает жертвенных красных героев, потому что сама состоит из урчащего живота и потного паха. Ей страшен Сталин, потому что он сделал Россию великой. Она славит объединение немцев — и молчит о разделении русских. Она верещит о развитии — и добивает военно-промышленный комплекс. Для власти главный партнер — Обама, а главный противник — русский народ, и этого противника с каждым годом становится всё меньше и меньше.

Седьмого ноября на Красной площади мы видели балаган власти, её дурной карнавал и безвкусный кич. Но над этим бутафорским парадом, над всеми нетопырями и химерами, высоко в небесах, шёл другой парад, бессмертный, нетленный. Там был мавзолей, охваченный дымной метелью. Там была армия, которая шла умирать. Там был непреклонный вождь, чьё имя означало Победу. Там был народ, "готовый на подвиг, готовый на муки, готовый на смертный бой".

Патриарх Кирилл сказал недавно, что Церковь празднует Победу, как православный, священный праздник. Когда-нибудь будет воздвигнут храм, в который внесут две иконы. На одной — Парад сорок первого года, на другой — Парад сорок пятого. Там будет много нимбов, много ангельских крыл. И на обеих — Великий Сталин, озарённый фаворским светом.