Дайте инженеру ген Галина Костина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дайте инженеру ген Галина Костина

Несколько лет назад вокруг МФТИ начал расти междисциплинарный кластер. Инициаторами его создания выступили состоявшиеся в различных областях бизнеса выпускники этого вуза, которые сегодня намерены растить здесь технологическую элиту мирового уровня

section class="box-today"

Сюжеты

Технологии:

Пленочное дело

Куриные эмбрионы борются с гриппом

Вкалывают роботы

/section section class="tags"

Теги

Технологии

Инновации

Общество

Образование

Инвестиции

Долгосрочные прогнозы

Наука

/section

«Физики дали инженерам электрон, и это привело к IT-революции, биологи дали инженерам ген, и вместе они сотворят будущее» — эти слова бывшего президента Массачусетского технологического института Сьюзен Хокфилд привел на своей лекции в Сколкове нобелевский лауреат по биологии Филип Шарп . Он говорил о том, что в биологии начинается третья революция (первые две — открытие структуры ДНК и секвенирование генома человека) — революция конвергенции, объединения биологии с физикой, химией и математикой. Появление биофармацевтического кластера на базе МФТИ — подтверждение указанного тренда. Возник этот кластер во многом благодаря инициативе Андрея Иващенко , главы одной из крупных инновационных российских компаний ЦВТ «ХимРар», ныне возглавляющего также центр живых систем МФТИ.

figure class="banner-right"

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

В школе Андрей мечтал стать биологом, хотя отец, известный профессор и лауреат Госпремии по химии, естественно, желал, чтобы сын занялся более точными науками — если уж не химией, так физикой. И нанял ему репетитора из расположенного по соседству МФТИ, заодно снабдив инструкцией по вербовке в этот вуз. В промежутках между решением задач репетитор рассказывал о том, что в Физтехе можно раздобыть записи «Пинк Флойд» и других популярных групп. Андрей повелся, решив, что это, пожалуй, действительно крутой институт. И поступил на факультет радиотехники и кибернетики. Не сказать что по зову сердца (МФТИ, во-первых, раньше других вузов принимал документы, во-вторых, был ближе всего к дому, в-третьих, подростку в тот момент по большому счету было все равно, кем он станет). «Чего я точно не хотел, так это двигать вперед науку, — признается Иващенко. — Поэтому в институте очень быстро приобщился к предпринимательству, нацелившись на стройотряды». В первый же год Андрей поехал на стройку, на второй стал командиром отряда, умевшим выйти на «жирные» договоры, по которым можно было заработать приличные деньги. В институте он был одним из инициаторов клуба международных студенческих обменов. Так получилось впервые съездить за границу — в университет Базеля, где наибольший интерес тогда вызывала не наука, а невиданные колбасные витрины. А из МФТИ Иващенко выпустился в никуда: связи вуза с базовыми предприятиями были практически разрушены.

— И с чего начался путь успешного предпринимателя?

— С торговли. Ко мне пришел приятель, начинавший торговать компьютерами. Он слышал, что вроде везут их из Сингапура, где электроники завались. А вы, говорит, с товарищами уже побывали за границей и по-английски говорите — может, съездите? Мы и поехали. Радостно закупили всякие микросхемы и прочие детальки, стоившие там очень дешево. Дело пошло, и мы организовали несколько компьютерных фирм. Правда, этот бизнес стал раскручиваться в России так стремительно, что маржа падала как камень с горы. Пришлось опять задуматься, куда податься. Но мысли снова крутились вокруг торговли. Только на этот раз решили торговать химическими компонентами для каталогов зарубежных компаний. Так что папа своего добился — привлек меня к химии.

— Откуда такая смелость в создании новых компаний?

— У каждого есть свой талант, и не стоит его закапывать. Меня словно тянуло что-то создавать. Вот у меня абсолютно нет таланта вести устоявшийся бизнес, администрировать, там я проигрываю.

— А где грань между инициативностью и авантюризмом? Многие хватаются за рисковые дела и быстро их бросают.

— Да кто знает? У меня тоже не всегда получается, была куча провальных проектов. Но истинный предприниматель тем и отличается от обычного человека, что постоянно бьется в своих рискованных пробах. И из пяти одна сработает. Причем не всегда в том месте, на которое целился. Почти все мои успешные бизнесы выросли из каких-то случайных попыток. Один из них связан с наружной рекламой. Кто-то из приятелей с Саратовского завода, где делали светящиеся часы, привез лампы и индикаторы, из которых мы надумали сделать светящуюся строку. Я говорю: соединим это дело с процессором, будет бежать строка — это же круто. Подрядили паять студентов, те делали через пень-колоду. И я решил: а зачем такие сложности, можно же просто сделать светящиеся буквы? Сделали вывеску одному магазину, на следующий день к нам уже толпа прибежала. И я тогда подумал: можно же еще проще сделать — буквы из цветного пластика, а под них подсветку. Сделали. Бизнес идет, маржа сумасшедшая. Мне бы и в страшном сне не могло присниться, что я буду заниматься чем-то подобным.

— Полагаю, когда бизнес наладился, захотелось чего-то новенького.

— Естественно. Вспомнил студенческий клуб, и возникла идея соединить нашу науку с западной. СССР рухнул, нужно же как-то налаживать связи — поездки туда-сюда, ознакомление. Однако этот теоретический развлекательный партнеринг шел как-то туго. Зато по ходу вырисовалась одна вполне практическая идея: крупным фармацевтическим компаниям нужны были партнеры для скрининга веществ.

— Так родился «ХимРар»?

— «ХимРар» родился смешно и вовсе не с этого. Есть такая химическая каталожная фирма Aldrich. У них куда-то исчезли поставщики гексакарбонила, и им сказали, что это вещество есть в России. Мы подрядились, нашли совершенно убитый завод, привлекли бывшего сотрудника, который реанимировал установку и сделал нам бочку гексакарбонила. Под это дело мы создали свое ООО. Название придумали интеллигентное — «Химический раритет», сокращенно «ХимРар». Потом эта «оошка», по которой прошла всего одна эта сделка с той бочкой, приказала долго жить. А когда уже приняли решение строить лаборатории под скрининг веществ, нужно было покупать здания на какую-то фирму. Вот тогда и вспомнили про «ХимРар». Сначала думали поменять название, а потом оставили, тем более что обосновались в Химках.

— Я помню, вы купили там совершенно разрушенное здание и сделали современный комплекс сначала для скрининга…

— Да, это было в 2004 году. Потом решили идти дальше — расширять спектр услуг: по доклиническим, затем клиническим исследованиям. А после замахнулись и на создание собственных инновационных препаратов. Этому во многом способствовала стратегия «Фарма-2020».

— А как возникла идея создания биофармацевтического кластера?

— Благодаря стечению двух не зависящих друг от друга событий. Одно из них — «Фарма-2020». В 2007 году Совбез принял решение возрождать отечественную фармотрасль. Минпром создал специальный департамент. Нас наряду с дистрибуторами и производителями лекарств пригласили участвовать в создании стратегии, поскольку российских разработчиков было раз-два и обчелся. Мы стали отвечать за свою часть, а потом превратились в координатора всех экспертов. И когда задумались, как и кому помогать, то решили, что водичку нужно лить не на всю страну, а под нужный кустик. А что может быть таким кустиком, как не кластер? И тогда меня многие поддержали, что центром кластера должны стать вузы. Так для одного из кластеров был выбран МФТИ.

Второе событие было связано с долгопрудненским лицеем, в котором учились мои дети и дети моих друзей. Лицей замечательный, ваш журнал о нем тоже писал (см. «Концептуальное дитя», «Эксперт» № 20 за 2011 год). Но один скандальный папаша начал там донимать директора. На лицей обрушились проверки. Отчасти они были связаны с тем, что родители скидывались на нужды школы, ютившейся в детском саду. Мы-то знали, что директор копейки не возьмет, но, чтобы пресечь любые слухи, создали некоммерческое партнерство — фонд отцов-спонсоров. Когда организовался фонд, нужно было чем-то кроме бытовухи заняться. Организовали всякие программы для школы и института, мероприятия, стали пробивать строительство здания для школы. И пробили: в этом году его введут в строй. Здесь будет школа, потом еще пансион, всякие комплексы... Этот лицей на самом деле играет большую роль: он готовит классных ребят к поступлению в МФТИ. И кроме того, является магнитом для родителей. Все стремятся туда устроить детей, потому что образование там на высшем уровне. Кстати, некоторые из наших ученых, возвращающихся в Россию, в первую очередь думают, как пристроить своих детей в приличное место. Когда известная компания Abbyy, делающая электронные словари, искала место для дислокации, она обратила внимание на окрестности Долгопрудного в том числе и из-за лицея.

— Насчет дислокации вокруг МФТИ и других образовательных вузов — вопрос ведь спорный? Это не наша история. Ведь наша наука гнездилась в академических институтах…

— Да. И в Минпроме это тоже понимали и, тем не менее, сделали ставку на вузы. Сейчас ведь конкурентным преимуществом является инновационное разделение труда в отличие от индустриального, которое было, когда создавались кластеры XX века вокруг рудников и портов. В инновационном разделении труда рудой или золотом как раз является инновационная молодежь. Поэтому прижились инновационные кластеры в США и Европе — они создавались на базе университетов. Мы тоже должны возрождать фарму на основе новых, а не старых укладов.

«Главное — не проекты, а люди, которые хотят творить, да еще свои деньги вкладывают», — считает Андрей Иващенко

Фото: Олег Слепян

— Минпром выделил деньги на строительство корпуса для биофармкластера, он уже почти готов — красавец. А какова начинка?

— Это был первый вопрос, который мы стали обсуждать с руководством МФТИ. Решили: пока будет строиться здание, мы на базе института уже создадим несколько лабораторий и начнем экспериментировать с различными партнерами — компаниями большими и маленькими, учеными, нашими и иностранными, стартапами, студентами. И к окончанию строительства здания у нас уже будет затравка, которую мы туда посадим прорастать. Ректор МФТИ Николай Николаевич Кудрявцев нас поддержал и выделил тысячу квадратных метров, где сейчас разместился десяток лабораторий. Для кластера мы придумали некоммерческое партнерство «Биофармкластер “Северный”». Туда вошла крупная компания, лидер нашего рынка «Протек», производитель лекарств «Акрихин», «ХимРар», МФТИ, компания «Фармзащита».

— А по какому принципу создавались лаборатории?

— Во-первых, мы хотели, чтобы они были взаимодополняющими: химики, биологи, физики, биоинформатики. Чтобы они общались и в ходе этого общения возникали новые идеи. Во-вторых, чтобы часть лабораторий были фундаментальными, часть — прикладными. К примеру, мы привлекли сюда компанию «Альтоника». Они делают кардиомониторы для скорой помощи. А еще у них была идея делать кардиофибрилляторы, только денег на это не было. Мы говорим: открывайте свою лабораторию, мы поможем вам подать заявку на грант (для них общение с чиновниками — тихий ужас). И вот они уже скоро приступят к производству. Пригласили создать лабораторию известного в мире химика нашего соотечественника Валерия Фокина. Еще одной лабораторией — разработки инновационных лекарственных средств — руководит нобелевец Барри Шарплесс.

— А зачем Физтеху вся эта биология? Тут делают крутых физиков, не смотрят ли они свысока на такое соседство?

— Некоторые физики тоже задают нам этот вопрос. Академик Гинзбург в своей книжечке «“Физический минимум” на начало XXI века» писал, каких открытий стоит ждать от физики в текущем веке: о теории струн, о квантах. Но при этом он говорил, что физика начинает отходить на второй план, а на первый выходят как раз химия с биологией — то, что мы сейчас называем науками о жизни. Как бы мы физику ни любили, она становится другой. Так же как и биология с химией становятся иными. Это уже не пестики-тычинки, это смесь биологии, химии, физики, математики. В биоинформатике информатики много больше, чем биологии, там биологии почти и нет. Я бы сказал, что физики с математиками стали изучать живую природу, до которой им раньше дела не было. Все методы исследования — это математика или физика. Если математики совсем мало, то это не наука, а ремесло. Химия долго была ремеслом. Чем больше математики, тем больше предмет становится похож на науку. А физика учит моделям и тому, как математику применять к миру. Физика дает культуру моделирования. Мы берем какую-то ситуацию в мире и, чтобы ее смоделировать, принимаем решение, что принять за основу, что отмести как несущественное. И если мы все правильно сделали, то получим правильную модель. На основании этой модели мы должны прогнозировать, а потом делать опыты. Физика и математика — это фундамент, и их связь с другими науками дает последним импульсы для развития.

— Я слышала, что и историю здесь изучают по-новому.

— Я уверен, что не только история, но и другие гуманитарные науки лет через десять—пятнадцать сильно изменятся под влиянием точных наук. История была вообще не наукой, а пересказом авторитетов. В нашем понимании там науки вообще нет. А что происходит, когда ученые начинают применять модели к истории и выявлять всякие интересные эффекты? У нас появилась интересная лаборатория, связывающая естественные науки и историю. Один из основателей «Протека» очень этим увлекается, и он эту лабораторию, можно сказать, благословил. Мы привлекли туда еще одну мировую знаменитость, нашего генетика Евгения Рогаева, который помимо прочего секвенировал останки Николая Второго. И он помогает «просветить» такую интересную эпоху, как татаро-монгольское иго. И удивляется: как получается, что при секвенировании найденных костей не обнаруживается ни одного монголоида? Где монголы? В общем, начав создавать хардвей для биокластера, я втянулся в создание софтвея — лабораторий.

— Но и этим дело не ограничилось?

— Ну да, один приятель тоже бурчал: что вы тут Физтех в грядку превращаете? Я его спрашиваю: а во что бы ты превращал? А он, крутой айтишник, отвечает: естественно, в computer science. Кто же мешает, спрашиваю. Никто не мешает. И сейчас через дорогу строится IT-кластер с помощью правительства Москвы. А следом уже просматриваются кластеры новой энергетики и новых материалов. Поняв, что основным ресурсом развития новых кластерных направлений являются ресурсные выпускники Физтеха, мы решили создать механизм, который бы еще больше «выцеплял» физтеховцев и потихоньку втягивал их в новые дела вокруг МФТИ и на благо этого института. Вот заезжают они к нам посмотреть, что мы тут вытворяем, а мы на них «попонку» накидываем, чтобы они чем-то занялись. Я-то понимаю, что многим из них просто скучно администрировать в своих компаниях. Они с азартом вовлекаются, а потом оказывается, что нужно поднимать целые научно-практические пласты. Но уж если взялся, не сворачивать же. Президентом «Физтех-Союза» попросили стать главу «Евразметалла» Александра Абрамова. Привлекли главу девелоперской компании «Мортон», который теперь помогает проектировать и строить пояс технопарков. Еще одного выпускника, Григория Бубнова, в прошлом банкира, привлекли делать школу системного инжиниринга.

— А это еще зачем?

— Оказывается, не хватает стране главных инженеров, которые занимаются тем, что задачу сначала раскладывают на части, а потом собирают и делают суперджет. В Америке этому давно учат, а у нас нет. Теперь этому обучают менеджеров наших крупных компаний — металлургических, авиационных. Раньше они все в модные MBA поступали, а инжинирингу не учились. Теперь учатся. Компании спасибо говорят. Вот с Уралвагонзавода тут были представители, рассказывали: иностранцы поставили свое крутое оборудование, пока сами были, оно работало, а уехали — встало. И ничего с ним не могут поделать. А были бы наши ребятишки, они бы разобрались.

— В общем, хотели создать один биокластер, а пошла волна?

— Ну да. Причем все как-то неожиданно бурно развивается. Сейчас еще два направления сформировались — труднодоступных полезных ископаемых и прикладных технологий. Идеи бурлят. Я помню, приходил в разные министерства — там скукотища. Сидят, спрашивают: кто же нам проекты принесет? Да вот же они. Главное ведь не сами проекты, а кто за ними стоит. И чтобы этот «кто-то» сам хотел все сделать. И сам еще деньги привлек. И у нас тут прекрасно реализуется то частно-государственное партнерство, которое крутили на языках как игрушку и не знали, к чему приложить. Здесь же эта модель возникает естественным образом снизу: бюджет делает инфраструктуру, частные деньги — производство, совместно они финансируют НИОКР.

— Андрей, я не заканчивала Физтех. Поэтому, видимо, не обладаю системным мышлением. Как это все складывается: кластеры, лаборатории, новые кафедры, иностранные ученые, компании, школьники — от физики до генов, бактерий, истории и новой химии?

— На первый взгляд все кажется разрозненным. Вот крупная компания «Протек», которая от торговли хочет перейти к производству и созданию хороших дешевых дженериков. Вот средняя по бизнесу «Альтоника» делает свои дефибрилляторы. Вот несколько стартапов. Вот лаборатория Валерия Фокина — это высокая наука. Вроде каждый делает что-то свое. И тут Фокин заходит в лабораторию к биологам, занимающимся продлением жизни. И они вместе решают попробовать молекулы Фокина на своих червяках. Червяки начинают жить дольше. Что дальше? Вместе с генетиками секвенируем ДНК червяка и находим, что именно отвечает за продолжительность жизни. И делаем новую чудесную таблетку. Между всеми этими лабораториями идет своеобразное кросс-опыление.

— А каким боком сюда студенты-физики?

— Мы хотим, чтобы территориально это все происходило вокруг МФТИ. Создаются новые кафедры, ученые начинают ходить преподавать. А когда «натуральный» ученый что-то рассказывает, это зажигает, это не книжная нудятина! Студенты начинают ходить в лаборатории, интересоваться, некоторые уже работают, втягиваются.

МФТИ собирает едва ли не самых одаренных детей страны. Первые два года прессует их физикой с математикой. Дальше по схеме они должны уже начинать контактировать, встраиваться в базовые организации. Но за время перестройки многие базовые организации попросту умерли. И получается, что эти откалиброванные дети, пропущенные через фильтр трудолюбия на первых курсах, оказываются никому не нужны. Они начинают разбрызгиваться — кто-то за рубеж, кто-то в революционеры, кто-то в далекий от Физтеха бизнес. Мы же делаем матрицу, на которой часть старшекурсников оседает. И начинает вкладывать свой потенциал на благо родины. Восстанавливается система Физтеха, но уже в рыночной экономике. Старые хорошие кафедры никуда не делись. Но при этом возникают новые. Мы организовали кафедру, которая готовит людей для самых разных компаний. «Протеку» нужно пару человек, другим фармкомпаниям — еще по одному. Мы берем полтора десятка, чтобы они включались в наши стартапы. Раньше кафедра могла снабжать одно очень крупное предприятие. Сейчас много средних и малых, которым не нужны большие потоки. Появляются кластерные кафедры, а в них студенты, которые разбросаны по разным лабораториям, стартапам и компаниям. Помимо нас кафедру организовали «Роснано» и РВК, институт Склифосовского и другие медицинские центры. Сейчас же такие технологии, что медикам не управиться без инженерии. Недавно кафедру открыл Сбербанк.

— Забавно…

— Ничуть. Как сказал Герман Греф, банк — это лицензия и IT. Они будут брать отсюда ребят, не программистов, а именно системных интеграторов, которые могут любую новую область на куски разрезать, потом собрать и действовать. Здесь учатся технологизации любой новой области. У нас иногда в институтах выпускают народ в никуда. А нужно выпускать туда, где у нас есть потребность. Например, в ресурсную область, в углубление переработки. Там инновация обеспечит экономический мультипликатор, куда более мощный, чем инновация в облачном программировании, которую купит Google, интегрирует ее в сложный продукт и вернет к нам на рынок совсем за другие деньги...

— По-моему, наши ресурсники не очень-то интересуются инновациями.

— А вот и нет. Уже интересуются. Там появилось много направлений — сланцевый газ, направленный взрыв, добыча с помощью бактерий, парадигма сменилась буквально пару лет назад. Инновации в первую очередь нужны там, где у нас хорошо развита индустрия. Не раз приходилось слышать, что нам нужны совсем прорывные технологии, не важно где. Почему же не важно? Ну разработаем мы их, но куда их внедрять? Продавать иностранцам? Так они потом нам в ответ готовый продукт за большие деньги.

— Отличается ли создание нынешнего мегакластера от тех, которые, скажем, формировались в США?

— Конечно. В разные периоды времени технологизировались разные знания. Кремниевая долина технологизировала открытия физики — полупроводники, силиконы. Сейчас человечество технологизирует живые системы. Если посмотреть публикации крупнейших американских университетов — научных центров, то половина — именно из этой области. Под это создавались так называемые biovalley (обобщенное название стартапов биологической и фармацевтической направленности. — «Эксперт» ) в Сан-Франциско, Сан-Диего, Сиэтле. Я в конце девяностых ездил на них посмотреть. Там, где было две-три фирмы, через год их становилось два десятка, они липли друг к другу. И там создавались экспертные центры, центры коллективного пользования. Там шло кросс-опыление. Тогда в моде было создание фирм, моделирующих молекулы на компьютерах. В них было вложено много денег, потом этот пузырик сдулся, а метод превратился в обычный инструмент. Сейчас, например, много стартапов с клеточными технологиями.

— И они тоже могут сдуться?

— Часть точно сдуется. Что-то становится вчерашним днем. Но каждая следующая волна оказывается более эффективной, потому что ученые набирают больше методов, лучше работает комбинаторика.

— Если вернуться к области живых систем и к фарме, разве эта индустрия уже предъявляет спрос на инновации?

— Мощь спроса не может не влиять на тип инновации. У нас пока самый большой спрос со стороны государства. И он такой суррогатный, не очень рыночный, у нас пока нет мощной индустрии. Пока мы по большому счету заняты импортозамещением. Но я думаю, что уже лет через пять, когда страна насытится дженериками, индустрия начнет рыскать в поисках инноваций. И наши детки будут подхвачены рыночным спросом. Раньше крупные производители говорили нам: приходите, когда доведете продукт до рынка. А два года назад заговорили по-другому: приходите за год до регистрации. Сейчас уже интересуются, что у нас в фазу клинических исследований пошло.

На Западе после кризиса много биотеков стало вянуть. И крупный бизнес ходил и выковыривал их как изюм из булки. Но скоро изюм этот закончится. Тогда снова будут искать. И у нас тоже. А у нас уже два десятка стартапов есть, через год будет примерно сорок. И сажать их будет уже некуда, придется расширяться.

— Когда всего пару лет назад возникла идея создания фармкластера, все начиналось с нуля. Что дальше?

— Через десять лет здесь будет долгопрудненское Пало-Альто. И все будут приезжать и ахать: надо же, во что превратился Долгопрудный! Тут и разные исследовательские институты, и дома для профессуры, эстакады, велосипедные дорожки, студгородки. Олигархи свои дома здесь построили. А ядром будет наш Физтех. И понятно, что все друг друга будет питать. Физтех получает новых заказчиков для своих выпускников, а выпускники будут интегрироваться в самые востребованные для нашей страны сегменты экономики. И понятно, что если наши самые талантливые дети будут здесь реализовываться, то мы будем занимать первые места в мировой конкуренции. По сути, наш проект — ни больше ни меньше проект создания новой технологической элиты мирового уровня.