Сейчас или никогда!

Сейчас или никогда!

Фото: Борис СЕЛЬМЕНЬГИН

ДИГОРИЯ 

Изгиб, излом, и нет дороги[?]

Нелепо, как в дурном кино!

И вспоминается о Боге -

Ему всегда не всё равно.

Ревёт мотор на грани срыва.

Чуть-чуть назад… Вперёд… Вираж…

Налево – лезвие обрыва.

Направо – зубы скалит кряж.

Потеет на спине рубашка,

Как в зной из погреба вино…

Водитель – на бровях фуражка –

Хохочет… Чёрт, ему смешно!

И на заоблачном пределе

Последних лошадиных сил,

Скрипя мостами, еле-еле

Вползает в небо старый ЗИЛ.

А вдалеке печальный демон

Несёт домой пустой мешок…

Я – наверху! Я занят делом!

И мне сегодня хорошо!

И я живу… Ломаю спички…

Курю, как будто в первый раз,

И вредной радуюсь привычке,

И пелена спадает с глаз.

Здесь солнце на сосновых лапах

Качается, как в гамаке.

Здесь можжевельниковый запах

Живёт в болтливом ручейке.

Здесь, как гигантские тюлени,

Слезятся утром ледники,

Здесь тучи тычутся в колени

И тают от тепла руки,

И, выгибая рысьи спины,

Да так, что пробирает дрожь,

Рыча, царапают вершины…

И дождь вокруг! И сам я – дождь!

ПОЭЗИЯ

Когда идёшь по краю ледника,

По грани, по излому тьмы и света

И видишь, как рождается река, –

Решись на шаг и сделайся поэтом!

И – вдребезги! И вот она – бери!

Она живёт в цветке рододендрона.

Она – артериальной крови ритм.

Она – вне человечьего закона.

Она растёт из сердца валуна

Под жаркими весенними лучами.

Она нежна, как полная луна, –

Из-за неё моря не спят ночами.

Возьми! – она прожжёт твою ладонь

И обернётся шумом водопада.

Она тебя ужалит – только тронь! –

И ты умрёшь… Но умирать не надо!

Ты сможешь! Ты сумеешь! Делай шаг!

Один короткий шаг… Какая мука!

И заново научишься дышать 

И чувствовать губами привкус звука.

* * *

У зимы петербургской характер прескверный весьма:

У неё задарма на понюшку не выпросишь снега.

Безъязыкие жмутся друг к дружке на Невском дома,

А под ними подземка гремит допоздна, как телега.

Разгулявшийся ветер начистил атлантам бока

И, как ловкий цирюльник, намылил гранит парапета.

В плиссированной юбке на берег выходит река

И с достоинством царским идёт в Эрмитаж без билета.

И опять всё не то! Как мальчишку, меня провела –

Вместо ярких полотен подсунула кинокартинки!

А над площадью Ангел уже расправляет крыла,

И Балтийское море мои примеряет ботинки.

* * *

                             Враги сожгли родную хату

                                                 М. Исаковский

Замечтались… Раз, два и готово –

Перешли нас нахлебники вброд

И жуют наше русское слово,

Превращая в поток нечистот.

И удравшие – глянь! – приползают,

Словно полчища саранчи.

Я их помню – со злыми глазами –

И люблю их, да так, хоть кричи.

И кричу! Что ещё остаётся,

В пику сверхтолерантной шпане…

(Этот стон у нас песней зовётся.)

Эй, борцы с экстремизмом, ко мне!

Вы сожгли мою русскую хату!

А мигранты нам разве враги?

Мы заставим их жить на зарплату,

Чтобы впредь неповадно другим!

Им, беднягам, несладко живётся

На руинах Великой страны…

Знаю – слово моё отзовётся,

Мне навесят вину без вины.

Я иду, заливаясь слезами,

Всеотзывчивость нашу кляня…

А навстречу – со злыми глазами…

Боже, как они любят меня!

ПОЛНОЛУНИЕ

Свет лампы портьерами выпит.

Сгущается синяя жуть.

Сегодня – не мой выход.

И всё-таки я выхожу.

По клавишам стёртых ступеней,

По тучам, по звёздам – туда,

Где слышится тихое пенье…

Сейчас или никогда!

К чертям все слова проходные:

И дочь, и сестра, и жена.

Плевать, что мужчины земные

Тебя называют – Луна.

Простим их – убогих и сирых,

Расхитивших земли отцов…

Лишь женщины града и мира

Твоё повторяют лицо.

Ты кровь поднимаешь по венам,

Склонившись над ними во сне.

Они из телесного плена

Восходят к тебе в тишине.

Уходят всё выше и выше,

И нет в них ни капли вины.

Я знаю – они тебя слышат!

И вот уж – совсем не видны…

СТЕПНОЕ

Когда лязгнет металл о металл 

и Вселенная вскрикнет от боли,

Когда в трещинах чёрных такыров, 

словно кровь, запечётся вода, –

Берега прибалхашских озёр 

заискрятся кристаллами соли,

И затмит ослабевшее солнце 

ледяная дневная звезда.

И послышится топот коней, 

и запахнет овчиной прогорклой,

И гортанная речь заклокочет, 

и в степи разгорятся костры,

И проснёшься в холодном поту на кушетке 

под книжною полкой,

И поймёшь, что твои сновиденья – 

осязаемы и остры.

О, как прав был строптивый поэт, 

Кузнецов Юрий, свет, Поликарпыч,

Говоря мне: "На памяти пишешь…" 

(или был он с похмелья не прав?),

Хоть губу до крови закуси – 

никуда от себя не ускачешь,

Если разум твой крепко настоян 

на взыскующей памяти трав.

От ковыльных кипчакских степей 

до Последнего самого моря,

От резных минаретов Хорезма 

до Великой китайской стены

Доскачи, дошагай, доползи, 

растворяясь в бескрайнем просторе,

И опять выходи на дорогу 

под присмотром подружки-луны.

Вспомни горечь полыни во рту 

и дурманящий запах ямшана,

И вдохни полной грудью щемящий 

синеватый дымок кизяка,

И сорви беззащитный тюльпан, 

что раскрылся, как свежая рана,

На вселенском пути каравана, 

увозящего вдаль облака.

ДИВЕЕВО

Крикливее стали вороны и тени длиннее,

И небо сегодня – точь-в-точь заржавевший пятак.

Но осень в Дивееве осеней всех осеннее…

Мне на слово можно не верить, но именно так.

Она голенаста, сутула – почти некрасива –

(Под небом дырявым откуда иные слова.)

Она, как с похмелья жестокого дюжина пива, –

С утра помогает… К обеду – кувырк голова!

Да что голова, если всё естество наизнанку.

А осень меня допивает по строчке до дна,

Чтоб ветер пустого – меня! – как консервную банку,

Таскал по дороге, которой названье – страна.

Чтоб било меня, колотило, секло и трепало

За то, что ввязался в словесную эту игру.

Но я всё равно оглянусь на ступеньках вокзала,

Слезами заплачу и смертью тогда не умру.

Теги: поэзия , литература , Владимир Шемшученко