: Ирина ОсиповаВ Большом Манеже и

: Ирина ОсиповаВ Большом Манеже и

Ирина Осипова

В Большом Манеже и еще на 70 столичных выставочных площадках стартовала Пятая Московская биеннале современного искусства

Инсталляция китайского художника Сун Дуна «Не выбрасывай!» (2005) составлена из предметов, хранившихся в доме его матери

Фото: Дмитрий Лыков

В последнее десятилетие от Венеции до Москвы и от Стамбула до Сиднея биеннале представляют самый актуальный и достоверный срез происходящего в арт-мире. Для художников это важная строчка в творческой биографии, для кураторов — возможность выразить глобальные идеи, для зрителей — узнать о самых «горячих» художественных тенденциях.

Основной проект нынешней Московской биеннале разместился в Большом Манеже. Парящий под потолком дирижабль, ползущие по полу лыжи и деревянные сани, бамбуковые башни, картонные города, паутина из стеклянных шаров — художники, приглашенные куратором выставки Катрин де Зегер, не только в буквальном, но и в философско-художественном смысле говорят на разных языках.

Де Зегер задала участникам общую тему, вынесенную в название проекта — «Больше света». Пожалуй, в отличие от других биеннале тема настолько общая, что о ней можно забыть сразу после прочтения. «Здесь и сейчас: рядом с Красной площадью / квадратом» — подзаголовок к статье в каталоге звучит как девиз. О «здесь и сейчас» художники во все века рассказывали разными средствами. Человеческие эмоции не меняются со временем, но меняются «кнопки», на которые нажимает художник, чтобы вызвать эмоциональный отклик у зрителя. «Искусство не существует в отрыве от реального мира, — рассказывает Дмитрий Озерков, заведующий сектором современного искусства Государственного Эрмитажа. — Сегодняшний мир гипертехнологичен, очень стремителен, трех-четырехмерен, и искусство следует этим тенденциям современности. Все логично. Все новые формы искусства следуют двум устремлениям: все на самом деле сложнее, чем картина, висящая на стене, или, наоборот, все проще — и тогда возникает просто пустота, свет и так далее. Кроме того, исторически классическая картина всегда висела в интерьере, она не существовала на белой стене, как мы привыкли видеть в музеях. А если посмотреть на старый классический интерьер, то он заставлен разнообразными предметами, безделушками — кресла, диваны, камины, канделябры, часы, статуэтки плюс узорчатые обои. Тот интерьер был очень измельчен и картина — гладкая, спокойная — была прорывом в окружающем мельтешении, окном, в котором было представлено определенное высказывание, будь то портрет короля или натюрморт Гогена. Сейчас на белой стене в пустом зале это высказывание так не работает. И инсталляция заполняет ту пустоту, которую уже не может заполнить картина».

Том Моллой. Протест, 2012

Фото: Дмитрий Лыков

Проект Катрин де Зегер (как и кураторы предыдущих московских биеннале, она из числа мировых знаменитостей — родом из Бельгии, основатель художественного фонда Kanaal в Кортрейке, директор Музея изобразительного искусства в Генте, приглашенный куратор Музея современного искусства в Нью-Йорке и Фонда Тапиеса в Барселоне) не назовешь прорывом, но в целом он, безусловно, удался. Пожалуй, в нем есть соответствие классицистическому в основе своей Манежу с его гармоничным сочленением частей, удачно найденными пропорциями — выставка не перегружена объектами, но их интересно рассматривать, в ней достаточно разных тем, смыслов и способов их выражения, виден масштаб, но сохраняется то ощущение легкости и воздушности, присущее и двухсотлетней постройке Бетанкура.

По словам де Зегер, ее выставка — о времени, пространстве и нашем восприятии этих категорий. Проект связан с сегодняшним временем и Москвой, хотя российские художники составляют не больше пятой части от общего числа участников. В нем много политического и социального подтекста («хорошее искусство всегда политизировано», уверена Катрин), иногда очевидного, как в коллаже ирландца Тома Моллой, составленном из тысячи фотографий протестных демонстраций, иногда завуалированного, как в изуродованных книгах Аслана Гайсумова, которые должны метафорически передать боль и трагедию войны. Катрин де Зегер открещивается от обвинений в феминизме, но признает, что в ее выставках всегда женского чуть больше, чем мужского. И этот женский подход ощущается в особом внимании к деталям, в обилии тканей в отобранных инсталляциях и в том, как серьезные темы получают изящное декоративное воплощение, будь то проблемы экологии в снимках азербайджанского фотографа Рены Эффенди или сцены кровавого насилия, заключенные в форму порхающих бабочек у ирано-германской художницы Парасту Форухар.

Альфредо и Исабель Акилисан. Прохождение: проект другой страны, 2013

Фото: Дмитрий Лыков

Среди семидесяти с лишним участников основного проекта не так много знаменитостей, и это тренд всех мировых биеннале — акцентировать идеи, а не имена, создавать симфоническое звучание, оставляя сольные шоу устроителям специальных программ, выводить на авансцену молодое поколение или даже откровенных аутсайдеров, как сделал в этом году в Венеции Массимилиано Джони. По словам де Зегер, биеннале — это пространство для эксперимента, а не альтернатива музею. «Нам нужны свежий взгляд на мир и постоянное узнавание, открытие друг друга», — говорит она. Тем не менее в основном проекте есть и крупные имена — например, палестинско-британская художница Мона Хатум. На нижнем этаже Манежа свисает с потолка ее «Паутина» из хрустальных шаров. Эта работа о том, что важно для Зегер, — о взаимодействии, отношениях друг с другом, взаимосвязи людей и событий. Каждый шар отражает соседние шары, в каждом из которых, в свою очередь, отражены все остальные — красивая метафора общественного устройства и аллюзия на древнюю буддийскую концепцию строения Вселенной в виде сети из драгоценных бусин, появившейся по воле бога Индры.

Еще одна звезда биеннале — китаец Сун Дун, который воссоздал в Манеже инсталляцию «Не выбрасывай!», два года назад показанную в нью-йоркском Музее современного искусства. Бытовые предметы из дома его матери, сопутствовавшие ей на протяжении всей жизни, представлены как размышление о свойствах памяти, о трауре и потерях, о многих жизненных событиях, воспоминания о которых наделяют бытовые безделицы свойствами магического талисмана.

Аслан Гайсумов. Из серии «Война», 2011

Фото: Дмитрий Лыков

В отличие от инсталляции Сун Дуна большая часть объектов создавалась специально для Московской биеннале, иногда — прямо на месте и из местных же материалов. Пример — большая инсталляция «Прохождение: проект другой страны» работающей в Австралии филиппинской пары Альфредо и Исабель Акилисан, для которой в Москве собирали старые лыжи и калоши, а у одного частного художественного фонда позаимствовали расписные сани. Размышление художников о путешествиях, реальных и вымышленных, о глобальной миграции и связанных с ней личных историях вылилось в торжественное шествие через пол-Манежа, которое начинается с детских ботиночек, растет и превращается в обозы, груженные скарбом.

По словам де Зегер, когда она приглашала художников из разных стран поучаствовать в Московской биеннале, многие колебались, стоит ли ехать в страну, о которой они знали лишь из выпусков новостей, не всегда позитивных. Но куда более значимым оказалось желание поддержать площадку — важность биеннале для развития художественного процесса несомненна, и хотя в мире их уже проводится больше сотни, для активного диалога художников друг с другом и со зрителем важна каждая. Кажется, этим настроением начинают проникаться даже российские чиновники. Бюджет биеннале, почти вдвое сокращенный два года назад, сейчас вернулся к уровню 2009-го и составил 100 млн рублей, из которых чуть больше половины, 55 млн, выделило Минкультуры, еще 10 млн впервые вложило в проект московское правительство, остальное дали спонсоры. На открытии выставки министр культуры Владимир Мединский в неожиданном порыве вдохновения заявил, что он «счастлив, что биеннале есть в Москве», а также пообещал, что в будущем Минкультуры будет уделять проекту еще больше внимания. Художники затаили дыхание и скрестили пальцы.               

Майя Онода (Япония)

Калейдоскоп, 2012

Майя Онода

Фото: Дмитрий Лыков

- Каждый раз, когда поворачиваешь калейдоскоп, возникает новый образ. Кусочки цветной бумаги складываются в новый узор при каждом повороте, хотя каждый кусочек остается самим собой. Искусство для нас - тот же крутящийся калейдоскоп. Я превращаю повседневную жизнь в искусство. Сварив кофе, я выкладываю использованный фильтр или остатки кофейной гущи на лист бумаги. Кофе оставляет на ней красивые пятна, а я добавляю к ним краску или размазываю пятна, чтобы получился рисунок. Если вы посадите кофейное пятно на одежду, вы, скорее всего, постараетесь его вывести. А ведь такое же пятно на рисунке покажется вам красивым или, по крайней мере, интересным. Сделав из пятна рисунок, я иголкой вырезаю из него части, и получаются негативные пространства. Вырезанные кусочки бумаги я использую в других работах, и там они становятся позитивным пространством. Так вторичная работа превращает первичную в негатив; позитив и негатив - это одно целое, они неразличимы. Одна работа ведет к другой, повторы одних и тех же действий замыкаются в бесконечный цикл. Таким образом, каждая трансформация рассказывает свою собственную историю и становится бесконечной, зацикленной историей.

Вячеслав Суриков

Гося Влодарчак (Польша/Австралия)

Морозный рисунок для московского Манежа , 2013

Гося Влодарчак

Фото: Дмитрий Лыков

- Я художник, я создаю объекты искусства, фотограф делает снимки, писатель пишет тексты. Это все способы общения с внешним миром, это язык, на котором мы говорим. Художники создают впечатления, которые, в конечном счете, получают зрители. Зрители, в свою очередь, производят впечатление на нас. Это цикличный процесс. Мы постоянно взаимодействуем друг с другом. Но я ничего не жду от зрителей. Людям либо нравятся мои работы, либо они их ненавидят. Тем, кто задерживается у моих работ подольше, они чаще всего приходятся по вкусу. Для тех, кто бросает на них какой-то беглый взгляд, они кажутся какими-то каракулями. Я не верю во вдохновение. Я просто преобразую жизненную энергию в материальные объекты. Я просто рисую то, что вокруг меня. Вижу и рисую, вижу и рисую. Мне не нужно ничего, кроме меня самой и маркера. Мой рисунок - это отражение того, что происходит внутри меня. То, как я работаю, зависит от моего состояния, от того, что я чувствую в данный момент. Сам процесс создания рисунка очень органичен для меня. Рисунок - моя вторая натура. Я использую маркеры, потому они позволяют добиться линий одинаковой толщины. Все в мире имеет значение. Нет ничего, что было бы важнее другого. Вместо того чтобы создавать перспективу, выделить что-то одно на фоне остального, как-то работать со светом, я изображаю вещи так, как они выглядят в реальном мире: когда вы открываете глаза, вы видите, что все формы, которые вас окружают, накладываются друг на друга. Они взаимодействуют, и вы не выделяете среди них какие-то конкретные объекты. Это мой способ получать визуальные впечатления. Только мы можем сказать: это человек, это важно, а этот предмет может быть совсем неважным. А с точки зрения Вселенной это набор линий или струн. Если мы поднимемся до этого уровня, то мы поймем, что нет важных или неважных вещей.

Вячеслав Суриков

Эд Пин (Торонто, Канада)

Воображаемое жилище, 2013

Эд Пин

Фото: Дмитрий Лыков

- Иллюзия не может жить без реальности, так же как реальность не может существовать без иллюзии. Мне нравится то напряжение, которое возникает на границе между иллюзией и реальностью. Это очень неустойчивая линия. Английская писательница Марина Уорнер сказала: "Реальность неотделима от иллюзии". Одни люди тратят на просмотр моей работы секунду, посмотрят и пойдут дальше, а другие остановятся и будут смотреть на нее гораздо дольше. Мне важно не количество людей, которые увидят мои работы, а качество их заинтересованности. Я не жду от них ничего конкретного, но я думаю, что, когда они окажутся внутри моей работы, у них возникнет вопрос: что иллюзия, а что реальность? Мои работы всегда нравятся детям, потому что им никто не говорит, что они должны вынести из моей работы. Для детей это что-то вроде игры. Мне бы хотелось создать пространство, в котором у людей открывалось бы воображение и они находили бы в себе новые способы восприятия реальности. Иногда я смотрю на какую-то работу и понимаю, как она была сделана, и тогда она теряет свой шарм, свою необычность и привлекательность, а в моей работе они не знают, откуда берутся изображения, откуда берутся тени. Я также занимаюсь и изобразительным искусством, но инсталляции мне нравятся больше, потому что мне хочется, чтобы люди оказались внутри моей работы. 

Вячеслав Суриков