Ирина Денежкина «ДАЙ МНЕ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ирина Денежкина «ДАЙ МНЕ»

-Ты что будешь? Кофе?

Ляпа стоял посреди комнаты голый по пояс, растерянный и потный. Из-под штанов торчали трусы. Я хотела сказать "тебя", но предполагала, что за этим последует ещё большая его растерянность и он просто прирастёт к месту. А я что буду делать?

— Кофе? Или чай?

— Кофе, кофе…

Я села за стол, подперев голову руками. Волосы Ляпы торчат, завинченные в иголки, как у ежа. В ухе два серебряных кольца, большой нос, глаза круглые, как у щенка. И весь как щенок: кипишит, прыгает, мягкий, гибкий, как говорит моя подруга Волкова, охота потискать. Ляпа красивый. Его мечта: вот он идёт по улице, к нему бросаются девушки и с криками "Ляпа! Ляпа!" берут в рот. Ляпа играет панк-рок и хочет прославиться. Ещё он хочет, чтобы я тут не сидела, как истукан, и не смущала его. Или не хочет. В этом плане его душа для меня — потёмки.

Вообще-то Ляпа мой муж. Мы поженились виртуально. Точнее, он сам на мне женился, а я лишь пассивно нажимала на "Да". Он, подлая рожа, до свадьбы рассмотрел мои фотки, а свои не прислал. То у него фотика нет, то сканера нет, то ещё что-то. Мы с Волковой посовещались и решили, что он, наверное, урод и боится это обнаружить. Когда он предложил встретиться в метро, Волкова картинно вздохнула и махнула рукой. И мы пошли на встречу, заранее настроив себя на разочарование. Стоим такие все из себя красивые в метро: на мне футболка в обтяжку и шорты, которые кончаются, едва начавшись. На Волковой длинное синее платье, показывающее всем, что вот у неё грудь, вот попа — всё большое, сочное. Все мужики пялятся ей вслед. А когда мы вдвоём, то вообще конец света.

И вот стоим мы напротив эскалатора, и нам навстречу выезжают люди. Разные.

— Вон, смотри, ну и рожа-а!..

— А-а-а!!! В нашу сторону смотрит!.. Ффу…

— Только не этот, только не этот!..

— Ой, бли-ин… нет, не иди к нам!..

— Нет, не этот урод, пожалуйста, пожалуйста!

Так мы стоим и шепчем, и так себя накрутили в конце концов, что чуть не сбежали из метро сломя голову. Вдруг я вижу: идут к нам два мальчика. Один похуже, похож на плюшевую советскую собаку. Второй — пепси, пейджер, MTV, волосы торчком, губы как леденцы, рожа по-ошлая. Красив, как картинка в журнале.

— Который из вас мой муж? — спросила я осипшим от волнения голосом.

— Я, — скромно ответил Ляпа. — А это Крэз.

Крэз тряхнул отросшими волосами и улыбнулся как-то по-деревенски. Круглолицый, простенький, пузо круглое… Ляпа сиял.

И вот я сижу у него на кухне, а он курит и не подаёт признаков заинтересованности. Он меня младше на два года. И что? Я решительно выпила кофе, обожгла язык, встала и пошла к двери.

— Ты куда? — встрепенулся Ляпа.

— Домой!

— Ночь на дворе, куда ты пойдёшь?

— А что тут делать?

Ляпа задумался. Может, он переборщил тогда по инету, когда заваливал меня посланиями типа "Киска моя! Я тебя очень-очень люблю!"? Может, не надо было? Вот уже два месяца прошло с той встречи в метро, мы видимся раз в неделю, пару раз были на репетиции.

Волкова сразу определила для себя: мальчики красивые, как кукольный набор, но "чисто просто знакомые". У Волковой свой контингент: богатые мужчинки. Ляпа и Ко отошли мне. Но и для меня они были "чисто просто". Непонятно почему. Тоже мне "муж"!

— Тебя проводить?

Я решила встать в позу и заявила:

— Сама дойду, не маленькая!

Действительно, мне до метро три шага от Ляпы. А там пилить почти час до Выборгского района. Мы с Ляпой живём в разных концах города.

— Ну, дойди. Позвони.

Я ничего не ответила и хлопнула дверью.

С остановки за мной потащился какой-то пьяный в дупель парень. Высоченный, с длинными волосами и в чёрных очках, с бутылкой "Петровского" в руках. Я шла и отмалчивалась, проклиная Ляпу и себя за то, что я фиг знает чего хочу от Ляпы. Ну кто он мне?

Тем временем этот хмырь начал хватать меня за руку, что-то вещать на повышенных тонах. Я испугалась. Пьяный всё-таки.

— Деуш… ка, а как вас звать? А чё вы не скажете? Ну скажи! Меня — Вова!

Навстречу показалась толпа подростков. "Здрасьте вам", — подумала я. Ещё не хватало их приставаний. Тогда я точно Ляпу прокляну и розами посыплю.

Толпа приближалась. Впереди всех вертелся маленький грязный пацанчик лет двенадцати. Он и сказал:

— Это он, пацаны!..

Пьяного Вову оттёрли от меня смачным ударом в табло. Дальше помню смутно. Человек двадцать яростно пинало одного, а тот стонал и выл. Отбивался руками, метался из стороны в сторону, натыкаясь на мартинсы. Кровь растеклась по асфальту тёмной лужей.

Вокруг заинтересованно собирался народ: два толстых мужика, бабуська с авоськой, девочка с мороженкой… Я вздрогнула, услышав звериный рёв. Хмырь болотный, схватившись за голову, полз на четвереньках и кричал. Лица не было видно, только струи крови. Какой-то широкоштанный с размаху бил его цепью.

— Ты чё?

Рядом со мной стоял тот самый двенадцатилетний. У него были такие неиспорченные светлые глазки, что я почувствовала себя умудрённой опытом девахой и важно сказала:

— Ну вы суки позорные, — и повторила, подумав. — Суки. И козлы.

Мальчик задумался, сжав губы, а потом весело ответил:

— Он Деню отшил со своей бригой. Он ему голову раскроил!..

— Всё равно, — стушевалась я.

— Чё всё равно-то? Ну ты чё?

Я пожала плечами.

К нам подошёл высокий рэппер, звеня цепью.

— Привет! — сказал он низким голосом.

— Ага…

У него уши топорщились из-под кепки, лицо острое, глаза наглые. Руки красивые, руки — это да. Руки мне понравились.

— Ну, пока, товарищи, — сказала я и решительно протиснулась между мелким и рэппером. Тут же красивые руки преградили мне дорогу.

— А где вы живёте?

— На Жени Егоровой.

Рэппер округлил глаза и хмыкнул. Не переставая, впрочем, стоять, как шлагбаум, растопырив руки.

— Это за три звезды, Нигер, — радостно сообщил мелкий.

— А дай мне телефон, — обратился ко мне рэппер, не слушая.

Я опять пожала плечами и протараторила номер. Чем быстрее скажешь, тем быстрее отвяжутся. Нигер записал цифры на ладони, вернул мне ручку. Мелкий хлопал ресницами, вперив взгляд в рэппера.

— Деня там живёт, он проводит, — уверенно ответил ему Нигер, держа меня в осаде.

Через полчаса у меня закладывало уши в метро, а рядом сидел и пялился в пространство тот самый Деня, которому мой хмырь болотный пробил башку. Шрам был отчётливо виден — зашит и смачно полит зелёнкой. Сам Деня походил на актёра Райана Гослинга из "Фанатика". Такой же бритый, глаза в кучку, нос прямой, губы клювом. Но в целом ничего себе, симпатичный. Не приставал — и то ладно. А то мало ли!

Деня молча довёл меня до дома, сделал ручкой и пошёл обратно.

— Илья звонил, — сообщила мама. — И вообще, сколько можно? Ночь на дворе, а она ходит неизвестно где! Чтоб никаких Илей… Ильёв…

Я закрыла дверь в комнату, включила компьютер. Под его урчание набрала номер.

— Да? — ответил Ляпа.

— Звонил?

— Звонил.

— Я дома.

— Это хорошо. Звони как-нибудь. У нас в "Молоке" концерт скоро. Я тебя возьму.

— Ладно.

— Пока.

— Пока.

Я повесила трубку. Ну блин, Ляпа! Ну сколько можно быть такой мёртвой рыбой? Да за мной любой парень побежит, только посмотри на него подольше. А на Ляпу я смотрю-смотрю — и без толку. Сидит, курит, глаза отворачивает…

В наушниках радостно завопили: "Постоя-анно зажигать, никогда не отдыха-ать, веселиться, тусовать весь день, всю ночь бодриться. Много денег поднимать. Ещё больше пропивать, порошки употреблять и насмерть не упиться-а".

Это про Ляпу. Правда, он наркотой не увлекается, но пьёт, как конь, постоянно зажигает, не отдыхает, тусует весь день и всю ночь, когда случаются концерты. Он станет когда-нибудь знаменитым, а я буду гнуть пальцы, мол, это мой муж. Сначала он добивался меня по инету, слал письма каждый день с огромными буквами "СКУЧАЮ" и кучей восклицательных знаков. Теперь я в реале пытаюсь его расшевелить и дать понять, что хочу продолжения такого бурного начала отношений. Как Журавль и Цапля, блин… Он курит. И смотрит в сторону. Пьёт пиво. И смотрит в сторону. Играет на ударных, как чёрт. И всё время я для него как будто не существую. Зачем тогда просит звонить? Зачем возит меня и Волкову с Крэзом в Петергоф? Мы там здорово провели время, залезли во все запрещённые для купания фонтаны, и за нами даже хотел погнаться милиционер. А в последнем фонтане было скользко, и Ляпа взял меня за руку. Или я его. Не помню. И так мы стояли под прозрачными струями, сжав ладони друг друга, и всем вокруг было весело. Ляпины "иглы" потекли, и у него вся голова была в геле. Мы стояли и держались за руки, а Волкова никак не могла нас сфоткать. Наконец щёлкнула, мы пошли обратно, не отпуская рук. А потом всё. Отдельно. И до сих пор отдельно.

"…Сочинять одни хиты, чтоб понятно для братвы. Без залеча, без ботвы, без всякого-о отстоя-а. Никогда не унывать, ожиданья воплощать. Вот такая жизнь у рок-н-ролльного героя-а!.."

Деня сидел на скамейке, засунув руки в карманы. Я вышла и споткнулась о него глазами. Остановилась. — Привет, — радостно сказал он и подошёл. — Я вот решил проводить тебя докуда-нибудь.

— Ну, проводи, — пожала плечами я и поймала себя на мысли, что последнее время часто пожимаю плечами. Жизнь становится недоступной для моего стандартного понимания.

Деня проводил меня до метро, потом подумал и проводил до универа. По дороге рассказал множество интересных вещей. Итак, ему двадцать лет. Весной вернулся из армии. Служил в Таманской дивизии, был в Чечне, на его глазах моджахеды перестреляли всех его друзей, а он остался. И вот теперь работает охранником, но ему скучно в этом городе, вообще скучно "на гражданке". Девушка не дождалась его из армии и вышла замуж. В конце концов Деня пространно заметил, что надо бы поехать обратно в Чечню.

Я внутренне воспротивилась этому. Деня мне нравился. Не знаю, чем. У него был потрясающий пофигизм в глазах. Про таких говорят: "Не принимает близко к сердцу". Мне бы так.

Вечером ко мне зашла кипящая от негодования Волкова.

— Ты где была весь день, кегля? — гневно вопрошала она, устраиваясь у меня на кровати с бутылкой пива и включая телевизор. — Поставь мне "Симпсонов". Я тебе звонила-звонила сегодня.

— Мы гуляли.

— Кто это мы?

— Я и Деня. Я, представь себе, шла вчера от Ляпы и познакомилась с мальчиком. Он тут неподалёку живёт.

Волкова с нетерпением дослушала и тут же стала выкладывать подробности своего вчерашнего вечера, плавно переходящего в ночь и так же плавно — в утро.

— Денег у него — умотаться! Машина BMW. Всё время сюсюкал: "Ах, Лена, я просто на тебя насмотреться не могу!" Он мне стриптизёра купил за штуку! А потом мы к нему поехали, а Тарасова с его другом спала на полу, так как кровать одна, а я на кровати! А у него член — как бейсбольная бита! Во! Он меня на работку утром отвёз, телефон вытребовал.

— Приедет ещё?

— Не знаю, — легко ответила Волкова. — А твой Деня как? Прикольно целуется?

— Не знаю, не пробовала, — призналась я.

Волкова скептически поскребла щёку и заявила:

— Погнали уже гулять.

Стемнело. Мы направились было в кафе "Толстяк" — все такие разодетые, на каблуках, в общем, блеск — но на полпути нас окликнули:

— Стоять! Бояться!

Волкова недоумённо остановилась, уставившись на компанию неподалёку. К нам шёл улыбающийся Деня.

— Здравствуйте.

— Привет! — обрадовалась я.

— Привет, — холодно произнесла Волкова, всем своим видом показывая, что она достойна рукоплесканий, машины и цветов, а не приветствий "малолетки". Таковыми она считает всех молодых людей в возрасте до двадцати шести лет без машины.

Тем временем подошли все остальные: какие-то незнакомые мне мальчики, девушка с головой, похожей на яйцо, облепленное светлыми волосами, и Нигер. Тот самый, с цепью. Это, видимо, не входило в планы Волковой, так что весь оставшийся вечер она просуществовала с кислой миной.

Мы гуляли до "Озерков" и обратно, пили пиво, а потом пошли в парк за железнодорожным полотном. Разожгли костёр. Девушка пискливым голосом пела: "Это мир, здесь живу я. Здесь живёшь ты и наши друзья…" — и щипала гитару. К Волковой привязался невысокий плечистый Миша. Я сидела напротив них на скамейке. Деня взял гитару.

-…Что ж ты смотришь так пристально? Не твоя я теперь. За два года я встретила очень много парней…

Я встала и ушла за какой-то куст, так как пиво неудержимо рвалось наружу. Потом пошла обратно и увидела поодаль компании на берегу широкоштанинную фигуру. Фигура принадлежала Нигеру.

— Привет ещё раз, — чересчур весело сказала я, глядя на него пьяными глазами.

Не помню, каким образом всё случилось, но через минуту я была в Нигерских объятиях, он дышал мне в лицо, приоткрыв губы. Потом поцеловал. Крыша подождала чуток и съехала. Нигер оказался сильным, приятным на ощупь, как молодой конь. Наглость, смешанная с детскостью, хлынула на меня из его глаз и я, прощально булькнув, утонула в ней. Целовались мы с Нигером до тех пор, пока на нас не набрёл Миша, собравшийся пописать. Миша вежливо ойкнул и удалился. Мы с Нигером обалдело уставились друг на друга, потом пошли к костру.

Волкова, подлая рожа, всё поняла и многозначительно мне подмигивала до посинения, как контуженная. А Деня как ни в чём не бывало пел песню за песней — и все по-солдатски жалостливые. Но глаза всё равно полны пофигизма. Я так не смогла бы всё время. Я не могу ко всему относиться ха-тьфу, потому что не знаю чего-то такого, за что можно спрятаться. А Деня знает всех своих убитых друзей. Были и нет. На его глазах. И поэтому в глазах пусто.

Он пел и смотрел на меня. А я — на него. И думала: "В голове моей бардак!.."

…Пришла домой опять поздно. Опять началось: "Сколько можно? Ночь на дворе, а она ходит неизвестно где! Последний раз чтоб такое было!" Я кивнула. А что ещё делать? Не обещать же в самом деле, что буду рано приходить? Не буду ведь.

… Деня опять сидел на скамейке, сгорбившись, уставясь в куст. Я на трезвую голову вспомнила всё, что было вчера и подумала: "Э… э…"

Деня поднялся и просто сказал:

— Привет. Я тебя провожу.

Все лекции вместо преподавателя перед моими глазами стоял Нигер. И было такое чувство, что я упустила что-то важное и надо это важное обязательно вернуть. Иначе… А что иначе? Неизвестно. Нигер живёт на Юго-Западе. Это час на метро от меня. А Деня — вот, рядом. Провожает.

Он сидел на той же скамейке у Казанского собора. Я заметила его издалека и сразу свернула в метро. Перепрыгнула через турникет, яростно заорала сигнализация. За мной никто не погнался. Этому способу прохода бесплатно в метро меня Ляпа научил.

Я пришла домой, села на кровать и принялась думать, что же мне делать. В ответ раздался телефонный звонок.

— Это общежитие? Людочку позовите, пожалуйста! — просюсюкали в трубку.

— О! — обрадовалась я, — Волкова! Тебя-то мне и нужно! У меня проблема!

— В рэппера влюбилась, да? — радостно высказала Волкова свою догадку.

— Как его найти?

— Каком. Пойдём с тобой опять гулять с этим больным Деней. У него, по-моему, от Чечни совсем кукушка съехала. Там и будешь со своим обжиматься.

— Он может не прийти! Он на Юго-Западе живёт!

— Если не придёт, спросим телефон. У кого-нибудь из компании.

Волковой было приятно, что она такая догадливая и даёт советы.

— Ладно. Только телефон ты спросишь. Я стесняюсь.

— Ла-а-адно, бегемотик, — сделала одолжение Волкова. — А Людмилочки нет?

— А она, знаете ли, ванну принимает! Вот! Уже вытирается!..

Нигера не было. Были девушка-яйцо и Миша. И ещё Деня. Мы сидели в "Толстяке" и пили пиво. Ставил Деня. Он веселился и был в своём пофигизме и широте красив. Волкова всё время искала глазами какого-нибудь мужчинку, чтобы сначала глядеть на него, а потом отмахиваться от приставаний. Я сидела как на иголках. Будто и вправду кто-то колол ими солнечное сплетение.

Волкова наконец откликнулась на мои отчаянные взгляды, дождалась, когда Деня и Миша пойдут пописать, и с деланным равнодушием спросила у девушки-яйца:

— А этот, как его… широкоштанный…

— Паша?

— Ага, Паша… Ты его телефон не знаешь? У меня брат хочет с ним поговорить об одном деле.

Как это Волкова ловко придумала про брата, молодец. Девушка порылась в сумочке и даже нашла для Волковой листочек, написала на нём: "Павел, 142 34 75".

Волкова сдержанно поблагодарила, сунула бумажку в карман. Пришли Миша и Деня. Пошли нас провожать, разделившись: Миша с Волковой, Деня со мной и с яйцеголовой. Девушка как-то быстро исчезла, Деня взял меня за руку. Довёл до подъезда. Стоял, смотрел в глаза, потом обнял и хотел поцеловать. Я извернулась, как ящерица, виновато похлопала ресницами и улыбнулась. Влетела к лифту, не заметив даже надписи по дороге. Потом долго стояла на третьем этаже, дожидаясь, пока Деня уйдёт.

А через десять минут я уже звонила в квартиру к Волковой. Та вышла полураздетая, широко зевая. Сунула мне бумажку.

— Что бы ты без меня делала? — сказала важно и тут же, скинув своё томное выражение лица:

— Знала бы ты, как я от этого идиёта Миши отпинывалась! Хрен я ещё пойду с этими даунами!

— И я хрен пойду, — автоматически повторила я.

Мама опять принялась возмущаться и напомнила мне, что времени много и звонить Нигеру будет неприлично.

Это с одной стороны.

А с другой, я соскучилась. Как-то пусто было на душе, точнее, не пусто, а захламлено. Взять бы тряпку, веник, совок и вымести всё ненужное, протереть всё нужное, расставить по полкам аккуратно. Вот Деня, вот Нигер. Этого выкинуть, этого поставить. Или наоборот.

Трубку взял Нигер. Я растерялась и замолчала.

— Это кто? — доверчиво спросил он.

— Это я, — сказала я.

— Ммм… А кто именно?

Тут я вспомнила, что имени моего Нигер не знает. Тогда кто я? Где я? Зачем я? Э… э… э… Во дура, позвонила…

— А!.. Это ты! — каким-то непостижимым образом догадался вдруг Нигер и сказал "ты" таким голосом, что я поняла — обо мне.

— Как поживаешь? — стандартно поинтересовалась я. Ну не могу же я прямо сказать: "Я соскучилась…" Мы знакомы-то два дня, и то еле-еле.

— Хорошо, — ответил Нигер. — А ты?

— И я хорошо, — автоматически повторила я. — Ты почему сегодня не пришёл?

— Ездить далеко! — весело ответил Нигер.

У меня всё упало. Настроение, углы губ, даже руки чуть не отвалились. "Далеко ездить"! Это до меня ему далеко. Мне расхотелось говорить. Горло сжалось, с трудом продралось сквозь него: "Пока".

— Ладно, пока, — удивился Нигер.

Я повесила трубку. Дался мне этот Юго-Запад!!! У меня есть Деня. "Да, есть. Он ничего… Симпатичный…" — принялась убеждать я себя. Да ещё и с войны пришёл. "Со съехавшей кукушкой". Волкова права. Он юмора не понимает. Курит, смотрит в пустоту. Песни поёт, будто носом тыкает: "Девушка должна быть верной! Я солдат, охранял рубежи Родины. Все остальные — лохи! А я имею право на любовь…" Имеет. На мою?

Следующим вечером я сидела у Дени на кухне, подперев голову руками, и рассматривала его армейские фотографии. Перед этим мы нормально так бухнули, у меня перед глазами всё плыло. Деня, голый по пояс, курил, высунувшись в окно. На левом плече — голая баба и надпись "Тамань". На правом — какие-то узоры. И фотографии: вот Деня без татуировок, а вот уже с "Таманью". Вот мама и папа, вот он, увешанный автоматами. Друзья. Снова друзья. БТР…

Деня стрельнул бычком в темноту и сел на табуретку.

— Без войны будет не хватать самого крутого чего-то, чтоб нервы на кулак наматывать, — сказал он. — Чтоб кровь не из царапин, а прямо так лилась… из ран… с мясом развороченным…

"И глаза ясные, — подумала я. — Железо, дым, мат и всё те же ясные глаза. Твои".

— …Умирать — так за что-то такое, большое, — продолжал свою мысль Деня. — Без грязи, кусок сплошной. А мы всё лепим и лепим какой-то пластилиновый ком. Зачем? Я хочу на войну. Чтоб меня там убили. По хрену.

— А я что буду делать?

В этот миг мне и вправду казалось, что, уйди он на войну, я прирасту к окну в скорбной позе.

— А ты жить будешь, — расхрабрился Деня. — Найдёшь себе молодого человека, приличного, не такого грёбнутого, как я, — с наслаждением добивал он себя. "Чтобы услышать опровержение", — догадалась я. И я ответила:

— Зачем мне приличный молодой человек?

Денис пропустил мой порыв мимо ушей, увлёкшись своими мыслями.

— Самое то — это в армии и в тюрьме. Там сразу ясно, что человек из себя представляет… Без всяких, мать их, саво… самовыражений. Там ты один на один с собой. И не в "дедах" и "духах" дело…

— А в чём?

— В людях. Маменькиных сынков развелось до хрена. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой. Мне по фигу, какой он, бля, крутой… Он смерти по-любому не видел, когда рядом с тобой твоих друзей в мясо рвёт. Чмори позорные… Мажоры. Отыметь всех и всё. Всех на хрен в армию…

Я смотрела на Деню в упор, а он не видел меня, у него перед глазами стояли "мажоры" и друзья. И друзья, видимо, имели "мажоров" швабрами. Или автоматными дулами.

Проснулась с трудом. Голова не кружилась, но были приятные остатки усталости, когда не высыпаешься из-за какого-то важного для тебя дела. Я села на кровати и составила картину вчерашнего вечера. Была кухня, сигареты, парк, поцелуи Дени, нелогичные и прямо так и надо будто. Кто он мне? Вот-вот… но просто… нет, не просто. Это сложно. Это по мозгам ударило, всё сложилось, как и надо было. Как единственный правильный вариант со множеством вариантов, тёплых, солнечных, продуманных до мелочей. Раз-раз — и всё. Что-то есть. Внутри. И снаружи. И его спина, шрам на бритой голове… И татуировки. Как хорошо, что у меня есть Деня. Как хорошо, что он у меня был. Всего несколько дней, но показалось, что дольше.

Позвонила Волкова.

— Ты, блин!.. — начала она было ругаться, но потом передумала и высказалась по делу:

— Сегодня в "Молоке" концерт. Звонил Ляпа-Шляпа, сказал, чтоб мы подходили на Грибанал, если хотим.

— Оки, я приду.

— Ещё бы ты не пришла!!! Как там Нигер? — поинтересовалась мимолётом.

— Э… э… — замялась я.

— Ладно, до вечера, дорогая, — у Волковой, видимо, не было времени ждать, пока я соображу.

— Пока.

Волковой по фигу. Она идёт в "Молоко", чтобы на халяву бухнуть и развлечься. Это я сижу у Ляпы дома и обжигаюсь кофе, а не она.

Тогда почему Ляпа звонит Волковой, а не мне? Хм…

Пришла мысль: "Ляпе всего восемнадцать, он в армии не служил… Жизни не знает".

…Жизни Ляпа, может, и не знал, но играл, как будто установка барабанная вместе с ним родилась. Волкова намахнула нам пива и теперь расслабленно созерцала толпу молодёжи, а за их головами: толстощёкий Сэм с высунутым языком, с басом наперевес. Витя-гитарист — смуглый, с чёрной густой чёлкой. Орущий в микрофон Крэз. Совсем у стены — блестящие тарелки, мелькающие палочки и потная Ляпина рожа.

— Она спешит босая… дорогою из рая… но ранят камни ноги… и нет конца дороге!

У меня в животе всё дрожало и гремело. Музыка прошла насквозь, никаких своих мыслей не осталось, и поэтому радость пёрла из глаз. Прозрачная, без всего.

У Волковой были безумно любящие глаза. И брови изгибались изящно.

Я моталась туда-сюда с поллитровым стаканом пива. Ляпа лихорадочно облизнулся, отпил из пластиковой бутылки минералки, уставился на Витю. Витя размеренно начал, чуть ли не по слогам:

— Полузакрытые глаза мне объяснили, что к чему, и пьяный ветер вновь раздул давно погасшую войну. Ночное небо неспроста пылает в зареве огней. А я бессмысленно шепчу в плену несбыточных идей…

Тут Крэз захрипел:

— Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне немного солнца!!! Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне холодно-а-ай воды!!!

Толпа запрыгала, что-то крича, из каждого пёрла энергия, я чуть с ума от счастья не сошла. Такое вот концертное счастье: все вокруг — одно целое, через всех продето навылет: "Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне!!!" А-а-а-а!!!

Всё остальное не важно.

Утром узнаю, что, пока я веселилась в "Молоке", приходил "такой бритый, кто он, это с ним ты ходишь до ночи?". Ну всё понятно, у Дени любовь ко мне проснулась. Или ещё что-нибудь.

После вчерашнего бесячьего состояния Деня казался устаревшим, не умеющим веселиться челом. Немодным. А кто модный? Тот, кто "жизни не знает"? Внутри всё пело и орало, было на всё ха-тьфу. Жизнь прекрасна и удивительна. "Всё прах и суета сует! Всё ложь и… полнейший бред!" Ляпе надо в голову дать, что он, гад такой, не хочет меня. Да забить!.. "Эх, мама, до чего ха-ра-шо!!!"

Именно в этот момент моего душевного подъёма зазвонил телефон, и голос Нигера на том конце провода великолепно в подъём вписался. Он без всякой лажи сразу сказал:

— Это ты? Погнали гулять.

— О, е-е-е!!!

"Ну и что, что далеко", — подумала я. А он в ответ быстро сказал:

— Я приеду, давай у эскалатора через час.

— Давай!!!

Картина такая: я стою, смотрю на эскалатор, а оттуда выезжает высокий рэппер в светлой кепке "NY", с торчащими ушами, с наглыми глазами и радостной улыбкой до ушей. Плечи широченные, весь здоровый, как конь. Выезжает, и процесс этот не прекращается. О, наконец-то. Идёт ко мне. Под жёлтой клетчатой рубашкой — белая футболка, а ниже — широкие штаны с болтающейся цепью. То, что этой цепью когда-то прилетело некоему приставучему Вове по голове, я как-то старалась не думать.

Первый раз вижу Нигера на трезвую голову и на свету. Он оказался выше меня на целую голову. Это существенно, потому что в моём окружении мальчики в лучшем случае одного со мной роста. Ляпе вообще, если постараться, руку на голову можно положить. Особенно стоя на каблуках.

— Привет! — обрадовался Нигер. — Привет, киска!

Мне льстило его присутствие рядом. Мы ехали в метро, я смотрела снизу вверх и улыбалась, как какой-нибудь американский турист. Потом гуляли по Невскому, я соглашалась на все его мороженки, под конец так наелась, что просто некуда бежать. Зашли на Дворцовую площадь, поглядели на падающих брейк-дансеров. Сели неподалёку в парке у фонтана, взяли пиво. В фонтане бултыхались дети и туристы.

Нигер рассказал про рэп, напел: "Я не верю глазам, я не верю ушам — руль хип-хоп индустрии дали мудакам". Потом смутился. Поглядел на меня своими наглыми глазами и поцеловал.

Дети визжали от восторга. Туристы щёлкали фотоаппаратами.

"We gotta make a change…"

Всё встало на свои места, бардак в голове сменился прибранными полками. Всё просто "без залеча, без ботвы, без всякого отстоя-а…"

Только там была ещё кладовка, в которую были поспешно скиданы мысли о войне и тюрьме, о потных мальчиках и хриплых голосах…

Я перестала заходить к Волковой. То поздно приду домой, то забуду. Волкова не обижалась, тем более что она как раз увлеклась "богатым мужчинкой" и разъезжала с ним по базам отдыха и шашлыкам.

Мы сидели на набережной, свесив ноги. Туда-сюда плавали пароходы и катера с туристами.

— Может, одеваться нормально? — вдруг ни с того ни с сего сказал Нигер, глядя прямо перед собой.

— То есть?

— То есть, как гоп. Узкие джинсы, футболочка… — Нигер едва заметно скривил тонкие губы. Когда подумал, наверное, нормально было. А когда озвучил, понял: "Фу, как стрёмно".

— А что вдруг так?

— Да заколебали все. Все думают: во децл! Широкоштанинных развелось до фига… Если ты надел широкие штаны, то ты должен знать за рэп… А не просто потому, что сейчас это модно, — Нигер воинственно сжал кулаки. — Прежде всего — это рэп-культура. А то, блин, всякие ошмётки послушают Эминема или, ещё хуже, Децла и надевают широкие штаны — мы типа крутые рэппера… А я уже четыре года так хожу. Рэп слушаю пять лет… И меня бесит, когда какой-то децл идёт и смотрит на меня, как на своего, типа, он такой же. Хотя на самом деле он тупой гоп и ему ещё до хрена до меня…

— О!.. — только и нашлась что сказать я.

Нигер встрепенулся.

— Ой, киска, я тут муть всякую гоню!.. Извини.

— Почему муть? Да ну, ты же не децл, ха-тьфу на всех.

— Правильно! — выпятил грудь Нигер и обнял меня, прижавшись прохладной щекой:

— Киска, киска!..

— Что?

— Люблю тебя!

Мне везло в жизни. После школы ни на какие курсы не ходила и вдруг — р-раз и поступила на философский факультет. Учителя дружно сказали: "А-ах…" Ещё бы — троечница, ни рыба ни мясо, по их мнению, успехом не пользовалась — и философский факультет. Отличницы и те завалили экзамены, ходили с красными глазами. А я — сдала — и с обычным лицом. Будто и не рада.

Мальчики штабелями не падали. Но что прибивало к берегу, то было моё. На первом курсе прибило отличника Сахарова. Его все любили, а он любил меня. Сначала взаимно, потом через полтора года мне надоело. Сахаров носил белые рубашки и брюки в рубчик. Ношеное-переношеное, брюки на заду висели, как парашют. Зато знает наизусть всяких Сократов. Зачем они мне? Мне хотелось пива и секса в неограниченных количествах, а не за пять минут до прихода мамы Сахарова… Сахаров месяц сидел дома, как привидение. Глаза — как у больной собаки.

Вместо Сахарова приплыл Яшников с пятого курса. Крепкий, светловолосый, улыбочка очаровательная. Яшникова тоже все любили, а он никого не любил. Я убивалась и рыдала в подушку. Потом в один прекрасный день появился на горизонте Андрей, и Яшников затонул где-то непонятно где. Андрей в отличие от Сахарова и Яшникова никакого отношения к философскому факультету не имел. Работал себе охранником и брился наголо. И не приплывал он, кстати, а проплыл мимо моего заросшего ракушками берега, сделал ручкой, и я тогда поняла: вот этого — буду. Люблю. Не могу. Андрей подумал иначе: буду, ещё раз буду, а потом… Мы всю осень встречались. Два раза в неделю. Вообще-то мне и этого — во! Это же Андрей! Совершенство из всех совершенств. Старше на шесть лет, в философии ровным счётом ничего не понимает. У него своя философия: "Дурака надуть — себя порадовать" и "Мочи гадов". Под гадами подразумевались все, кроме девчонок и друзей. Голова кружилась от блатной романтики. До поры до времени.

Андрей поставил жирный крест сам, и я превратилась в ту самую больную собаку. Ползала грустная. Волкова всё недоумевала, мол, какого хера?

Андрей сидел в мозгах долго, почти год. За это время Сахаров успел найти себе девушку и бросить её. Ходил, выпятив тощенькую грудь. Я подозревала, что в этой груди всё ещё шевелится любовь ко мне, но вслух не говорила. Сахаров был патологически обидчив. Ушёл с головой в учёбу, подтягивая штаны с выцветшим парашютным задом. Иногда смотрел умильно. Честно говоря, я задумывалась: может, вернуться? Отдохнуть рядом с ним… Всё равно никого не прибивает к берегу. Андрей — гад. А больше никого в мире нет…

Ляпа приплыл в конце эпопеи с Андреем. Писал всякие смешные письма, мол, "целую крепко, твоя Репка". Репка моя. Моя ли?

И вот теперь — Нигер. Я в дауне. Я думала, что таких уже не делают.

Оказалось, делают.

О моих прошлых пассиях Нигер отзывается примерно так: "мудень", "лох", "чмо какое-то". Мне становится непонятно, чего ж я тратила столько времени на всяких Андреев? Сахаров этот — бр-р-р… Яшников — вообще глист какой-то. Встретили тут его на ВМЦ. Яшников подбежал со мной здороваться, тряся кудрями. Нигер глядел на него сверху вниз презрительным взглядом. Чуть ли не плюнул.

Знакомство с Ляпой произошло у меня дома посредством компьютера, а точнее, "винампа". Ляпа — это панк-рок, а не рэп. Но даже если бы Нигер любил панк-рок, он никогда бы не стал слушать песни "этого твоего "мужа", чё это за фотки его тут?". Мальчик ревнует. Фотка одна. Ляпа на ней в "Полигоне" с высунутым языком. Концертный момент.

— Даже если бы ты мне включила Земфиру, я бы и то сказал, что она лучше, чем эта… Ляпа.

Ну, всё ясно…

Прошло полгода.

Я не вижу Деню. Где он? Неизвестно. Может, поехал в Чечню. Может, у него такой плотный рабочий график. Может… Волкова говорит: "Женился!" Да хотя бы.

Нигер — моя любовь. Я становлюсь жутко неинтересной собеседницей, когда дело касается Нигера.

Несчастье — это да, это всем любопытно в обсосанных подробностях. Счастье банально. Оно у всех одинаковое. Говорить о нём бесполезно: во-первых, не поймут, во-вторых, скучно.

Волкова отрастила волосы и похудела на три кило. Теперь она подъезжает к дому на джипах, вся из себя высокомерная и разодетая. Волкова зазналась. Но я-то знаю, что она Кашалотик…

Ляпу эти полгода я не видела.

И вот — весна. Всё цветёт и пахнет.

Я поехала на Юго-Запад к Нигеру и в метро встретила "мужа". Он не изменился — всё такой же по-щенячьи хорошенький. Глаза дурашливо блестят, губы виновато и неудержимо растягиваются в улыбку. Плечи подняты — может, удерживают рюкзак, а может, от смущения.

— Кисонька! — громко обрадовался он, блуждая глазами где-то сбоку от меня…

Сидели опять на той же кухне. В комнате бесилась остальная группа. Все бухие. После репетиции. Ляпа пока не очень.

— Ты что будешь? Кофе?

— Давай пиво, морда…

Он обрадовался, с оглушительным хлопком открыл мне "Петровское".

Я сидела и смотрела на своего мужа и всё думала: дурацкий панк. Смешной. Дурной. И смотри-ка ты — муж да ещё и мой. Развестись, что ли?

— Ляпа, давай уже, короче, разведёмся, — пошутила я неуклюже.

— Зачем? — встрепенулся он. — Я тебе надоел?

"Надоел"! Не виделись полгода.

— Ты безразличный, — быстро ответила я и торопливо отпила пиво.

Ляпины глаза приобрели осмысленное выражение. Глаза смотрели не в сторону, а прямо на меня. Он не понял. Я шучу? Да вроде без обычных приколов. Тогда что? Не понял, не понял, не понял. Потом понял.

— Я просто не думал, что у тебя ко мне какой-то интерес может быть…

У меня внутренне челюсть — хрясть на пол! Он "не думал"!!! Ну каково?

— Почему это? — заинтересовалась я.

— Потому что я маленький, глупый, уродливый панк.

Мне стало смешно. Так откровенно напрашиваться на комплименты мог только Ляпа. Ляпа-Шляпа. Он лёгкий и весёлый, но что у него внутри? Только "Дай!.. мне! Дай!… мне! Дай!… мне немного солнца"?

— Я на комплимент не напрашиваюсь, — ответил он, понимая, что переборщил малость. — Может, я, конечно, утрирую, но в общих чертах ведь так и есть.

Пришёл Сэм, шумно порылся в холодильнике. Ушёл.

Ляпа встал за ним, я думала, он уйдёт за Сэмом. И хорошо, меня вообще-то Нигер ждёт. Но Ляпа закрыл дверь в кухню и повернулся ко мне.

— Я люблю тебя, киска.

— Что?

Продираясь через смущение, как через колючую проволоку, сбросив дурашливое выражение, отчего лицо его стало некрасиво-напряжённым, Ляпа приблизился ко мне, тяжело дыша.

— Э… э… Ляпа…

— Хватит уже всякой фигни, — сказал он серьёзно.

И его язык оказался у меня во рту.

* Печатается в сокращении. Книга рассказов выходит в издательстве "Лимбус-пресс"