К матросу нет вопросов / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

К матросу нет вопросов / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

К матросу нет вопросов

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Книга

Вышла в свет новая книга Евгения Гришковца «Почти рукописная жизнь»

Новая книга (тираж 15 000 экземпляров, цена на OZON.ru 300 рублей) объявлена дневником, коим она, впрочем, является только наполовину. Правда, автор клянется, что вел этот самый дневник тихими зимними вечерами, трепетно переживая послевкусие недавнего Нового года. И если читать рукописную жизнь Гришковца с конца, а точнее, со второй части, то действительно погружаешься в поток авторских размышлений обо всем на свете, от арктических экспедиций и романтики «Двух капитанов» до Петра Фоменко — «эмигранта из 70-х», гордо носившего титул «самого нафталинового» режиссера России. На всякий случай защитив и объяснив эту фоменковскую «нафталинность» правом, которое дают на нее благородные седины, Гришковец нападает на молодых да ранних, но уже нафталиновых не по возрасту и не по ранжиру. Тема эта, строго говоря, сама нафталином пахнет, но Гришковец никогда не боялся вторичности. Тщательная и претендующая на оригинальность разработка общих мест — часть его писательской манеры. Почему «нафталинность» в литературе может быть объявлена винтажностью и своего рода новацией, а в театре, где царит модная модернизация классики, — нет? Но так далеко авторские рассуждения не заходят.

Все это, повторим, вторая часть «Почти рукописной жизни». А вот ее начало на дневник совсем не похоже. Перед нами обстоятельные повествования, напоминающие недописанные рассказы. Гришковец идет на обнажение приема, заявляя, что если бы его воспоминания — например, о лондонских гастролях и знакомстве с пожилой англичанкой Лори — были изложены в форме рассказа, он мог бы называться «Настоящая леди». А так просто датированная запись. Кстати, безыскусность в названиях — еще одна особенность Гришковца, который всегда опрощает (а то и оглупляет) рассказчика по отношению к реальному автору. Тем не менее история о Лори довольно мила, как и другие сюжеты. Но они зачем-то растворены в дневниковой стихии, по стилистике подозрительно напоминающей блогосферу.

Начиная с какого-то момента Евгений Гришковец принялся публиковать свои записи в блогах (например, «От ЖЖизни к жизни»), которые тоже называл дневниками. Там читателя ожидал все тот же поток впечатлений с сильным привкусом нарциссизма. Дело в том, что активная жизнь в блогах — один из атрибутов «городского романтика» и «нового интеллигента», каковым Гришковец слывет у критиков. Обычные дневники воспринимаются на этом фоне как сетевые заметки в один конец. Без обратной связи.

Не стоит забывать, что проза Гришковца относится к разряду так называемых литературных проектов, раскрученных издателями в нулевые на том месте, где раньше обитала большая литература.

Но в литературном проекте главную роль играет не текст, а мифология, создаваемая вокруг автора («беллетрист-интеллектуал» Акунин, «гуру» Пелевин, «кающийся менеджер» Минаев, «городской романтик» Гришковец). В некотором смысле издатель заключает с читателем фьючерсную сделку: крючком становится авторский образ, который продается бессчетное число раз. А тексты — лишь приложение к нему, и им заранее гарантирован читательский спрос. Таким образом, читатель заранее влюбляется в еще не написанные произведения. Вполне очевидно, что проектные тексты построены на самоповторе и подвержены серийности. Ведь ожидания публики должны быть оправданны, нельзя выбиться из тренда. Вот поэтому и кочует по текстам Гришковца один и тот же герой — интеллигентный матросик из «Как я съел собаку». И произносит привычные монологи. В том числе в жанре дневника.