«Просто пишу романы и рисую большие картины»

«Просто пишу романы и рисую большие картины»

«Просто пишу романы и рисую большие картины»

ПИСАТЕЛЬ У ДИКТОФОНА

"ЛГ"-ДОСЬЕ:

КАНТОР Максим Карлович - российский художник и писатель. Родился в 1967 году в Москве, в семье философа К.М. Кантора. Окончил Московский полиграфический институт  в 1980 году. Активно выставляется как художник в России и Германии с 1988 года. В 1997 году - участник русского павильона Венецианской бьеннале. В 2006 году опубликовал двухтомный роман "Учебник рисования", вызвавший серьёзную полемику в прессе.

- Вы - сын известного философа и с детства имели возможность общаться с выдающимися личностями, слушать жаркие споры, заумные разговоры. Это как-то повлияло на ваше развитие, выбор профессии, тягу к искусству?

- Отец был моим главным учителем. Он проводил со мной всё свободное время. Всем, что умею, я обязан отцу. Мой брат Владимир, который старше меня на тринадцать лет, был как бы вторым моим воспитателем - успев ещё раньше многому научиться от папы. Самое главное, что дал мне отец, - это представление о том, что не существует отдельных дисциплин, но все знания мира сопряжены меж собой. Как он любил говорить: спичечный коробок можно рассмотреть как модель вселенной - важно понять, как браться за дело. Отец был человеком разнообразных интересов - знал поэзию, изобразительное искусство, философию, историю, религию, но никогда не считал, что знает достаточно: постоянно читал и думал, уточнял то, что решил прежде, был вечно ищущим человеком. Я не могу вспомнить ни одной минуты, когда отец не занимался размышлениями и сочинением концепций.

Наши ежедневные прогулки вокруг дома (до 20 лет это был ритуал) стали моими фактическими университетами. Отец перечитал мне вслух основные труды философов и прокомментировал. Его окружение - Зиновьев, Мамардашвили, Левада, Чухрай, Донской, Ракитов и другие - являло прежде всего масштаб личностей. Впоследствии я ориентировался именно на такого рода людей, стараясь именно таких - крупных, глобально думающих - искать по миру.

- Начинали вы как художник-портретист, а потом?

- Я действительно считаю портрет главным жанром в искусстве. Искусство увековечивает черты человека: это средство победить смерть. Когда я был юношей, хотел отстоять своих близких от небытия. Потом понял, что образ (а всякий портрет в идеале - образ) противостоит небытию в принципе, ведь небытие безлико. Я очень люблю рисовать людей. И крайне удручён тем, что наше время не имеет лица. Вы заметили, как мало сегодня портретов?

- Первый сборник рассказов вы выпустили уже тогда, когда были известным состоявшимся художником. А что явилось побудительным мотивом к написанию прозы?

- Когда меня спрашивали в детстве: мальчик, кем хочешь быть? - я отвечал: писателем и художником. А мне говорили: так не бывает. Но желание писать и рисовать было неодолимым. Первый роман я написал в шесть лет, в школьной тетрадке. Однажды отец мне сказал, что писатель - это не профессия. Научиться писательству, отметил он, невозможно: ты и без того учишься - в разговорах, в размышлении, в чтении, в старании высказать мысль ясно. Если ты действительно писатель, то однажды станешь писать романы. А вот художник должен многое уметь профессионально: ты должен знать анатомию, перспективу, уметь грунтовать холсты, резать гравюры на меди - это ремесло. Так было решено, что моя профессия - художник. Но писал я всегда - рассказы, пьесы, статьи. Не хотел их публиковать: титул "пишущего рассказы художника" меня коробил. Правда, однажды опубликовал сборник рассказов "Дом на пустыре", двадцать лет назад. И - всё. А однажды, как и предсказывал отец, понял, что должен написать роман. Настоящий, большой роман. И я стал писателем, но художником быть не перестал. Совсем нет, я очень много рисую. Здесь важно, что я не создаю некий промежуточный продукт - как это делает концептуальное искусство, производящее легковесные картинки, снабжённые безответственным текстом. Нет, это два автономных занятия. Я настаиваю на том, что работаю со словом, со смыслом, и настаиваю на том, что пишу сложные картины. Важно, что и картины и книги делает один человек. Помимо прочего, я провожу много времени за чтением, и это тоже отдельная работа.

- То есть одно дополняет другое?

- Я полагаю, что таким образом совершаю необходимый для современной культуры поступок. То есть устраняю диффузное восприятие мира, утверждаю его целостность, единство миропорядка. Скажу ещё менее скромно: только восстановлением категориальной эстетической структуры можно предотвратить коллапс цивилизации. Трагедия времени - в утрате эстетических (с ними и этических) категорий. Роль свою вижу в создании такой эстетики. Это ведь делается постепенно, день за днём: статья к статье, картина к картине, страница к странице. То, что одновременно работаю и над картинами, и над книгами, и над статьями, - важно.

- Ну и кто вы сейчас - художник, писатель? Может быть, проповедник? В ваших текстах очень сильна морализаторская нота[?]

- Трудно ответить. Потом разберутся.

- Неучастие в литературном процессе - это поза или стратегия?

- Разрешите, я дам сразу три ответа на этот важный вопрос.

1. Литературным процессом, вероятно, называется светская жизнь окололитературного круга - авторов, редакторов, журналистов, издателей, функционеров печатного процесса. Посиделки в кафе, встречи с необходимыми людьми, дружбы-вражды в редакционных баталиях. Я в этом не участвую сознательно: я знаю, что это такое очень хорошо, предметно, в деталях. Мой брат и мой отец участвовали в журнально-издательском процессе активно - и я видел все подробности. Это пустой мир. Вдобавок к этому, я успел поучаствовать в процессе изоискусства и увидел всё это варево - кухню изготовления трёхминутных убеждений, страсти вокруг премий, интриги и зависть. Мне это в высшей степени отвратительно. К литературе этот литературный процесс отношения не имеет.

2. Я поддерживаю постоянную переписку с самыми интересными и выдающимися мыслителями современности - с Эриком Хобсбаумом, Тони Негри, Витторио Хесле и так далее. Это мои близкие друзья. Я участвую и выступаю организатором оксфордских конференций по истории и политологии. В этом смысле я столь активно участвую в литературном процессе, как никакому бульвардье не приснится. А то, что в кафе не хожу и не обмениваюсь застольными анекдотами, - это мелочь.

3. "Литературному процессу", как он устроен сегодня, - я посторонний, и литературный процесс меня об этом известил. Я написал количественно больше, чем подавляющее большинство писателей, однако писателям удобнее меня считать за художника. И точно так же "процесс изоискусства", из которого я точно так же вышел вполне обдуманно, привык считать меня скорее писателем - ведь я не участвую в их посиделках и массовых развлечениях. Мне остаётся признать, что я со всем смирением и делаю, что я - не художник и не писатель. Они - цеховые, корпоративные, артельные говоруны - они художники и писатели. А я живу сам по себе, просто пишу романы и рисую большие картины.

Знаете, это ведь хрестоматийная ситуация, описанная много раз. Но каждый раз очередные члены Массолита думают, что вот у них-то уже не булгаковский Массолит, а Платоновская академия. Однако это всякий раз тот же самый Массолит.

Сколько их сегодня, авторов одной брошюры и пяти статей, которые бойко участвуют в литературном процессе, рьяно выражают корпоративное прогрессивное мнение.

Зиновьев мне как-то сказал: убивает вовсе не тиран, писателя травит и убивает оппозиционная тирану интеллигенция, просто по мелкой склочности своей. Нет, в литературном процессе не участвую. Дел очень много.

- О двухтомнике "Учебник рисования", вышедшем в 2006 году, до сих пор нет единого мнения - что это: трактат о жизни, политическая сатира или действительно пособие по изобразительному искусству. Так что?

- Это классический русский роман, в том числе и роман исторический, поскольку описывает определённое время и мутации сознания, судьбы героев и их становление. Одновременно - в этом состояла сверхзадача - этот роман трактует мировую историю с точки зрения эволюции эстетического проекта. Я уверен, что изменение эстетической парадигмы - с христианской на языческую - было причиной многих катаклизмов века. В роман включён эстетический трактат. Поэтому роман называется "Учебник рисования".

- Когда мы с вами договаривались об интервью, вы обмолвились фразой, что сейчас готовите к изданию огромный роман, назвав его "делом всей жизни". А можно поподробнее?

- Это - моя главная книга. Роман об истории XX века. Я пишу его шесть лет, а думаю и говорю про это с друзьями - всю свою жизнь. И разговоры с отцом, и сидение в архивах, и всё, что знаю об истории, - всё туда вошло. Это было страшно - решиться на такой роман. Собственно, внятной и честной, непартийной истории минувшего века до сих пор не написано. Я подумал, как когда-то в случае с "Учебником рисования", что, если я сейчас этого не сделаю, этого уже не сделает никто. Архивы открыли не так давно, но, возможно, их однажды закроют вновь. Пока ещё живы свидетели войны и даже ровесники революции, но они скоро уйдут. Мой друг историк Хобсбаум помнит события прихода нацизма, ему сейчас 94 года. Мне посчастливилось знать многих мудрецов этого века и говорить с ними, и дружить. И - что немаловажно - эти знания в моём случае налагаются на определённое представление об истории и философии, вне которых любая информация становится бесполезной. Сейчас публикуются сотни тысяч книг, вырывающих факты из истории, из-за невозможности встроить их в общую картину.

Добавьте сюда идеологическую борьбу и злонамеренное создание фальшивок и пафосных подделок. Надо было написать эпопею XX века - с фашистами, коммунистами, авангардистами и либералами, со Сталиным и Гитлером, Солженицыным и Хрущёвым. И, что существенно, я хотел довести повествование до наших дней, показать, откуда и как произошла сегодняшняя беда.

Если Бог пошлёт мне ещё здоровья и разума, я книгу закончу. Пока закончил первый том. Но он большой.

- На какую реакцию рассчитываете?

- Откровенно говоря, я не жду вообще никакой реакции. Общество устало. Романом больше - романом меньше, какая разница. Эффект от детектива оказывается большим, чем от эпопеи. Мы живём в обществе детектива: важно кто и сколько украл - а большие страсти не в чести. Не жду ничего.

- Вы активно публикуетесь в различных изданиях, пишете статьи на самые разные темы. Как вы вообще всё успеваете?

- Я очень мало сплю. К сожалению. Хотел бы спать на два часа больше.

Три обязательных вопроса:

- В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

- Это правда. Писатели последнего времени не ставят перед собой больших целей - в основном это бульварные писатели. Но чего и ждать от бульварного времени? Мораль успешного рантье стала сегодня определять направление дерзаний художника и масштаб писателя. Когда трагедия страны и беда мира станут очевидны многим, тогда появится больше настоящих писателей.

- Почему писатели перестали быть "властителями дум"? Можете ли вы представить ситуацию "литература без читателя" и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

- А я так и пишу - без читателя.

- На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

- Вы спросили про книгу, но не спросили, что я сейчас рисую. А я пишу картину "Атлантида", которую скоро покажу в Венеции.

Беседу вёл Игорь ПАНИН