Александр Зиновьев “ПОЭТОМУ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ!” (О возвращении в Россию, о ее и своем будущем)

Александр Зиновьев “ПОЭТОМУ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ!” (О возвращении в Россию, о ее и своем будущем)

В Россию вернулся Зиновьев.

В Московской писательской организации, куда Александр Александрович был приглашен для получения членского билета, философ и писатель был вовлечен в импровизированную пресс-конференцию, во время которой он ответил на вопросы корреспондентов.

— Выразите, пожалуйста, ваше отношение к идее выноса тела Ленина из Мавзолея.

— 25 лет назад я приводил такие контрольные вопрос и ответ:

"Когда кончится Советская система? Тогда, когда прекратится очередь к гробу Учителя." Это символическая гибель. Последняя точка, запланированная давным-давно. И эту точку поставят, я не сомневаюсь в этом. Потому что этого требуют силы Запада, которые манипулируют российскими властями. Конец тысячелетия они хотят отпраздновать триумфально, как победу над “ужасным и страшным коммунизмом”, и они этого добьются.

— Сегодня, после агрессии НАТО в Югославии, после Косово, западный мир изменился, и изменилось отношение к западному миру. Насколько существенно?

— Отношение к западному миру изменилось давно. События в Косово просто добавили новый материал. Лишь для незначительной части людей стало открытием, что западный мир, возглавляемый "глобальным сверхобществом", которое сложилось над западными странами — оно включает более 50 миллионов человек, контролирует более 50% мировых ресурсов, — западный мир полностью, цинично, без всякого прикрытия обнаружил свои намерения: мировое господство и полное уничтожение всяких попыток сопротивления.

— Ваши планы на будущее?

— Я стану работать в Академии наук, буду дописывать свои работы и преподавать. Мне предложили курс лекций в университете на философском факультете и в Литературном институте.

— Один из демократических деятелей заявил так: "Если Зиновьев будет исповедовать наши взгляды — это хорошо, если нет — в Москве появится еще один сумасшедший". Вы понимаете, что вас попытаются поставить в такие условия?

— Меня в подобные условия поставить невозможно. Когда Солженицын возвращался в Россию, он уже тем самым сыграл свою историческую роль — роль знамени контрреволюции, разгрома коммунистической системы, Советского Союза и России. Его функции были выполнены, и к нему утратили всякий интерес на Западе, и то, что с ним произошло в России, — это была агония злобы по отношению к разгромленному советскому прошлому. Он всегда был знаменем холодной войны, антисоветской и антирусской войны, хотя он всегда старался играть роль российского патриота.

Я знаменем никаким не был. Как писали на Западе через несколько дней после моего появления, "Зиновьев проскочил по ошибке". Я не был диссидентом, избегал политических скандалов. Если я создал себе на Западе определенную репутацию и смог опубликовать более 40 книг и несколько сот статей, то это абсолютно независимо от всех советологических антисоветских организаций, независимо от диссидентства, вопреки всему. У меня сразу появился круг поклонников, и 21 год я существовал за счет этого случайного прорыва, поддерживая то, что мне удалось с самого начала.

— Ваше отношение к Сталину?

— Я антисталинистом был всегда. С 16 лет я был членом террористической группы, которая собиралась убить Сталина. Я перестал им быть после смерти Сталина, руководствуясь принципом, что мертвого льва может пнуть и осел. Но одно дело быть антисталинистом, а другое — оценивать сталинскую эпоху в качестве ученого. С этой точки зрения я всегда относился к Сталину как к величайшему политическому деятелю ХХ столетия. И мнения своего не изменил. Скоро мне 77 лет, тогда мне было меньше 17 — я придерживаюсь все той же позиции.

— Ваши первые чувства на Родине? Стало ли легче дышать?

— Когда меня спрашивают, почему я вернулся в Россию и как я здесь себя чувствую, я обычно отвечаю: спросите сначала, почему я оказался на Западе. И как я себя чувствовал там. Я же там оказался не по своей доброй воле, на Запад я никогда не стремился. Я диссидентом не был, а был исследователем, ученым, и меня выбросила среда моя, мои друзья, коллеги. Я в своей профессии делал то, что вызывало злобу не только у моих российских коллег, но и там, на Западе. Поэтому для меня ничего не изменилось: на Западе я оказался в том же положении отверженного.

О возвращении назад в Россию я стал думать через 5 минут после того, как оказался за границей. Что я чувствую? В двух словах не объяснишь. Я, конечно, много потерял, решив возвращаться в Россию. Даже возможность писать правду о Советском Союзе, правду в моем понимании, я имел только на Западе. Здесь у меня такой возможности не было ни в советский период, ни в постсоветское время. Понятно почему: я не принял эту контрреволюцию — ни горбачевщину, ни ельцинщину. Изначально, заранее. Потому что люди, которые осуществили контрреволюцию, были героями моей первой книги "Зияющие высоты". Я это поколение знал хорошо. "К власти шло поколение предателей". Когда в 1986 году в Лондоне Горбачев не пошел к могиле Маркса, я для газет прямо сказал: "Начинается эпоха великого исторического предательства. К власти в России приходят люди, которые под предлогом разгрома коммунизма разгромят Россию. И толкнут русский народ на полную историческую гибель".

К этому все и идет. Причем положение гораздо более серьезное, чем вы думаете. Чем "успешнее" мы движемся в нынешнем направлении, тем дальше мы от истины. Чем больше будет поверхностных успехов существующего ныне общественного строя, тем хуже для России, тем ближе будет Россия к полному историческому уничтожению. К полному, подчеркиваю. Нам запланирована судьба такая, чтобы через 2–3 поколения люди забыли о том, что такое русский, что такое Россия.

— Какой же выход? Восстание, мятеж, конституционные формы взятия власти?

— Давайте будем различать две позиции: чисто теоретическую и психологическую, персональную. Теоретически выхода нет, Россия обречена. Враг обладает такой мощью, что будущее предвидеть — задача банальная. Но вы помните, Эйнштейн говорил: все знают, что вечный двигатель невозможен, но есть люди, которые этого не знают или не хотят знать и все равно стараются его изобрести, и в итоге чего-то добиваются. И для иллюстрации моей личной идейной позиции я всегда привожу такой пример. В начале войны советское подразделение было окружено немцами, тех было в 10 раз больше. У них вооружение превосходное, у нас — винтовки образца 1881 года. Все поняли: мы обречены. Большинство сказало: мы обречены, поэтому мы пошли сдаваться. И все погибли. Меньшинство же решило: мы обречены, поэтому будем сражаться до последнего, по-русски. Стали сражаться и пробились, и кто-то уцелел. Это моя позиция.

Да, Россия обречена. Мы, русские, обречены. Поэтому будем сражаться. По крайней мере, сойдем с исторической сцены с достоинством. А может… Ведь всякое может случиться. Завтра летит какой-то метеорит и шлепается в Вашингтон или Нью-Йорк. Все, через две недели от этого режима и следа не останется. Ведь он держится исключительно на поддержке вашингтонских хозяев. Ход истории не фатален. Поэтому надо сражаться до конца!

После вручения Зиновьеву билетов Союзов писателей Москвы и России Александр Александрович произнес тост за русскую литературу:

— Я почитаю это за большую честь. Я всегда считал и считаю русскую литературу выдающимся феноменом современности. Более того, на Западе я читал много лекций о советской русской литературе. Я вообще убежден, что, несмотря ни на что, советский период русской литературы был беспрецедентным для мировой литературы. Когда говорят, ну, что там русская литература, вот смотрите, на Западе — Данте, Шекспир, я обычно отвечаю: посчитайте, сколько лет было между ними. Ведь между западными шедеврами проходило триста, четыреста лет. А тут — коротенький промежуток в несколько десятков лет. И в каких условиях! Гражданская война, разруха, Великая Отечественная война, а после этого что творилось! Если собрать число литературных шедевров, созданных в это время, — вы в истории человечества не найдете нигде другого такого периода, и даже ранний Ренессанс не пойдет ни в какое в сравнение. Поэтому я хочу поднять тост за великую русскую литературу!