2. Смена знака: торможение и демонтаж

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Смена знака: торможение и демонтаж

…Дело, к которому мы теперь приступаем… дело, к которому мы… как не хотелось, любезный читатель, приступать нам к этому делу!

Ведь первейшее, что нам могут возразить: все это прекрасно (или прискорбно), но мы подобное слышали, это пока лишь тирады. Чернота и мрак всем осточертели, хочется знать людям: где путь? Укажите путь, и главное – укажите, как сделать выгодным для человека этот путь, ведь он труден, ведь так? А человек ищет легкого. Ведь он невыгоден, ведь так? И т. д.

И потом: отвергнуть аналитическую науку и сам Декартов метод – ради того, чтобы на смену пришел неизбежный суррогат… все эти «магистры в четвертом поколении», а то и что-нибудь того гаже? Ведь «свято место не бывает пусто», и одну загнившую мерзость непременно сменит другая, худшая, более активная и сильная – рядящаяся непременно под добро. То, что шарлатаны сегодня могут быть менее опасны, чем ученые-физики или генетики, не может служить утешением. И главное-то, главное – не впасть бы в очередной, парадоксальный какой-нибудь «оптимизм» – оптимизм-то всего гаже. От оптимистов, если хотите, все и зло…

Но… ведь мы вовсе не отвергаем науку. Ее необходимо обуздать. А обуздание ее может быть и экономическим. И научным…

Вся настоящая работа есть так или иначе аргументация трех основных положений.

Во-первых, того, что современная технологическая цивилизация есть образование, которое можно обоснованно полагать недоброкачественным. Корни такого ее развития – в самом аналитическом методе, а непосредственно повинна в таком ее характере современная наука.

Во-вторых, того, что причина столь серьезной аномалии (на самом деле закономерности) состоит в ложной внутренней направленности общечеловеческого сознания, то есть до известной степени нам подвластна.

В-третьих, того, что сменой этой внутренней установки необходимо попытаться обратить вспять развитие «наукопроизводимой» опухоли. Иного попросту нет: «иное» диагностически означает смерть.

Это общая схема. Но как реализовать ее последний пункт? Что следует из признания диагноза (а признать его, по нашему мнению, придется)?

Если не отпускать мировое технологическое развитие на самотек, то очевидно, что необходимо принятие крайне серьезных планетарных мер. Эти меры могут быть, например, характера радикального вмешательства (сродни хирургическому). При таком подходе технологическую опухоль необходимо попросту «вырвать» из планетарной жизненной среды. Возможно ли это – т. е. возможна ли сколько-нибудь резкая остановка большинства энергетических, промышленных, военных, добывающих и т. п. отраслей и производств – и какие силы решатся и смогут исполнить это, например, на американском и Европейском континенте? К каким последствиям в отношении потребительской жизни миллиардов людей (а также в отношениях международных и всех иных) это приведет? Очевидно, что этим миллиардам людей, связанным в той или иной мере с остановленными технологиями (а связаны с ними так или иначе окажутся все) будет необходимо кормиться, одеваться, защищать (в отличие от России) свои отечества от новых переделов и мародерства и т. д. и т. д.

Кроме того, уже недавние попытки уничтожения (например) химического оружия обнаружили, что уничтожить его без серьезных последствий оказывается, по меньшей мере, столь же трудно и архидорого, как было его создать: слезать с горы бывает труднее, чем было на нее влезть. Еще проблематичнее оказывается консервация плутония, имеющего период полураспада многие тысячи лет.

Очевидно, что подобный форсированный выход из нынешнего «прогресса» (как бы последний ни ненавидеть) представляет собой катастрофу и может явиться только стихийным следствием геологической катастрофы на континентах (например, ледниковой или иной, см. уже упомянутую «Парламентскую газету» № 15, 2005 г. Эти прогнозы оставляют нам всего 20–30 лет. Как уже говорилось, оледенение Европейского континента является парадоксальным следствием парникового эффекта и объясняется пресноводным подтоплением Гольфстрима в результате таяния северных льдов).

Именно такой стихийный исход на самом деле очень вероятен и даже в духе общечеловеческой «традиции». Но в таком случае нечего и говорить о какой-либо разумной программе и сознательном нашем движении. Да и сам столь малый срок, отпущенный нам на обсуждение «технологической философии» и принятие решений, требует, по-видимому, немедленного начала свертывания хотя бы части нефтедобывающих и иных энергетических и наиболее злостных других производств – военно-космических, атомных, химических и множества связанных с ними, т. е. по, существу, не оставляет нам выбора, вынуждая приступить почти безо всяких программ к свертыванию этих производств в ускоренном темпе.

Тут следовало бы написать, что представляется все-таки возможным для мировой интеллектуальной верхушки (скажем, неангажированной научной – хоть это и звучит, по необходимости, предположительно и расплывчато) возглавить своего рода «мозговой штурм», с целью скорейшего осознания происходящего и вместо управления «по свершившемуся факту» попытаться управлять событиями «на опережение». И что, если не терять даже эти отпущенные нам немногие десятки лет, то возможна разработка концепции развития, не ломающего все подряд (но все-таки развития никак, разумеется, не в нынешнем «ключе») – именно, концепции «торможения маховика», со сменой ценностных ориентиров и выходом на относительно спокойный путь. Но исполнимо ли это? По крайней мере, содействию именно такому развитию так или иначе пытается служить настоящая книга и нижеследующие ее разделы.

Прямо из диагноза следует пока то, что необходимо тем или иным способом обратить вспять развитие колоссального искусственного технологического новообразования (если только не иметь в виду оперативную «хирургию»). Выбор перед нами из одного блюда: надежды на то, что человечество успеет «приспособиться» к искоренению под ним жизненных основ, простительны разве молодым иллюзиям. «Всепобеждающая мощь жизни» (по крайней мере, земной) имеет свои пределы. Адаптировать за ничтожную сотню лет жизнь на Земле к экспоненциальному росту выброса тепла, чуждых ей веществ, излучений и т. д. нельзя (пример такой «адаптации» уже приводился – один биологический вид погибает каждые 20 минут, см. гл. I).

Какие есть основания для других решений? То, что мы научились очищать питьевую воду? Но очищаем ли мы воду для лягушек (опять), птиц, змей, планктона? А если нет, то единственный путь природы – это восстать на человека. Суслик не может подать в суд на нас за гибель свою и детишек от токсиканта гептила, он не может войти с жалобой в Интернет – у него нет даже розетки в норке, он не располагает даже пейджером. Все живое восстает на нас тем единственным, что в его возможностях, – своей гибелью: и это наша гибель тоже. Гибель безвинных, подобно «пеплу Клааса», стучит в наше общее сердце – но и в наше прагматическое чувство самосохранения. Все это никакие не метафоры (к примеру, океанский планктон, производящий две трети мирового кислорода, быстро деградирует).

Эфемерны и надежды на успехи фундаментальных наук – которые (успехи) на самом деле и повинны в происходящем. Расчеты в общем и целом (а не в частностях) на науку (на которую за триста лет нас приучили полагаться чуть ли не всецело), т. е. расчеты на инструмент, даже и нелепы.

Вполне ясно и то, что внутренняя порочность человека – корень всего, и что бороться с корневым пороком посредством «убеждения» столько же сейчас реально, сколько рассчитывать на «саморегуляцию» посредством рыночной «свободы». Времени для развертывания убедительной планомерной пропаганды попросту и нет. Единственное, на что можно рассчитывать, – это на скорое осознание диагноза – по крайней мере на осознание его интеллектуальной верхушкой развитых стран, прежде всего, научной и культурной элитой.

«Прогресс остановить нельзя», – прочувствованно вздыхают в ответ на это скрытые оппоненты.

Прогресс остановить можно и необходимо – если время тому пришло. Понятно, нужно прежде признать наш диагноз – и признать его, по-видимому, придется. Но вот о каком прогрессе идет речь, нужно бы разобраться. И что именно остановить? Поставить зеркало перед развитием и повернуть его вспять? Но к прошлому-то нам как раз никак нельзя: ведь именно прошлое завело в тупик. Блудный сын возвращается не к прошлому, а к отцу.

Человечество приняло в себя науку как восьмой смертный грех – но живет же оно (на земле) с семью остальными; трудность почти прежняя: не поддаться его обаянию. Почти, но не совсем. Лукавая новизна, «усовершенствование» этого восьмого в том, что он угрожает гибелью не одному виновному, но ровно ничего не подозревающему безвинному. Эта-то новизна требует новой суровости к прогрессу. Она требует смены знака.

Мы говорим о торможении развития технологической цивилизации и о ее постепенном (системном) демонтаже.

Само по себе это – положительная программа, хоть и с другим знаком. Никакого парадокса тут нет: движение, если угодно, продолжается вдоль той же «спирали». Это совсем не то, что обозначают русской поговоркой: «Ломать – не строить». (Здесь крайняя опасность – воспринять именно по-русски).

Нужно понять, что это – путь во спасение жизненных процессов, самих их основ. Нам всем только кажется, что возможно что-то иное, чем смена знака развития, – и уж совсем безнадежно думается, что она невозможна. Между тем как раз эта единственность пути есть и реальная возможность, и она никак не есть возвращение к прошлому, а есть именно «прогресс» – но уж, конечно, не нынешний! Ибо XX век, как уже говорилось, ответил на главный вопрос познания: практика, увы, перечеркивает как раз пресловутую наукоемкость технологий – нашей слабеющей день ото дня возможностью от нее защиты. Современные технологии сами порождают цепочки, образующие дурную бесконечность: при каждой из технологий возникает новая, назначенная исправлению последствий предыдущей, и т. д. Примеров, связанных хотя бы с проблемой физических отходов производств, читатель вспомнит сколько угодно сам.

Но, кажется, есть иной прогресс. Он относится к жизни в условиях диагноза, то есть сводится более к вопросам, как должно жить в условиях ужесточений и запретов, а не к обсуждению их самих: эти запреты и ужесточения – системные, нарастающие – неизбежны: диагноз возьмет свое. Разумеется, ответ самый общий: «жить по заповедям Божьим» – известен… Помнить о том важно.

Во избежание ложного понимания вышесказанного, повторим еще раз: сказанное никак не означает, что, в том или ином смысле, «отменяется наука», скорее, напротив, – научный инструментарий обретает, в известном смысле, свое истинное назначение. Речь не идет, таким образом, об ограничениях в научном образовании, его финансировании и т. п. Отвергается (и не произволом философа-теоретика, а фактом, который у всех перед глазами) не Наука, а ее Великая Претензия: претензия на овладение истиной. «Отменить» однажды открытое, разумеется, нельзя, но пришла пора дать ему оценку, остановить дальнейшее аналитическое выковыривание научных истин, – неизменно прикрывающееся «пользой», которое (неизменно же) на деле оказывается злом. Не жуют же, в самом деле, академики свои «генетически модифицированные» продукты, – ведь не идиоты же они! Ведь видно уже каждому зрячему, что Король научного познания голый, – видно и самому королю: видно, ведь так? Не сомневайтесь: голый…

Но путь выправления тяжел – почему и требует привлечения, прежде других, интеллектуальных сил, а из них, прежде других, сил научных, – на наш взгляд, потенциально только и способных в полноте проникнуться пониманием зла, которое творим, и обретением (может быть) своей истинной цели: только «созидатели» способны квалифицированно «разобрать» содеянное. Говоря грубо, «нагадил – убери».

Но не виноватить людей – а привлечь их к пониманию и содействию является главной тактикой сегодня: люди не склонны видеть лично своей вины – это одна из сторон инстинкта самосохранения; ученые не склонны видеть вины своей научной школы; склонны, скорей, упорствовать. Это ничего…

Сделаем и еще одно немаловажное замечание по поводу возможного ложного толкования настоящей работы: отнюдь НЕ Россия должна «отвечать» за всех, отнюдь не Россией в каком-либо одностороннем порядке должно быть инициировано некое «самораздевание» перед волчьей стаей (может быть, худшее в этом смысле для России уже и позади). Но только совокупно «цивилизованный» мир и, прежде других, развитые страны Европы (а из них, прежде других, США) – сжигающие более кислорода, отравляющие более воды, губящие более биосферу, раздирающие более «озонную дыру», захламляющие более ближний космос и т. д. – должны будут самым неизбежным образом проникнуться необходимостью смены знака, – пока «кусок асфальта с моста» Уолта Уитмена, упавший на голову его дубоголового героя-соотечественника, не «вразумил» нас всех уже окончательно. Если юность и зрелость человечества оказались такими, что стыдно о них вспоминать, то, возможно, его преклонный возраст окажется способным проникнуться содеянным. Технологическая «опухоль» должна быть подвергнута неотложному и глубокому системному демонтажу, а требуемая постепенность лучше всего выражается формулой «торможение» – т. е. снижение, первым делом, скорости наращивания производств в мире, – прежде всего, производства энергии.

…Аналитическая наука (как мы убедились) не познает сущего – и потому (мы извиняемся) назем не заменяется селитрой, трава не заменяется таблеткой, энергетический обмен в природе – тепловыми циклами и т. д. Если нам простится аналогия, наука не познает мир так же, как, к примеру, плоскогубцы не «познают» электропроводку. Но для чего же «отменять» плоскогубцы? Наука в своем роде – тоже «сущее», и ей необходимо творческое «пропитание», наполненность предметом. В чем эта наполненность может состоять? Неужто в том, чтобы гнать несчастного «зайца» дальше? Пускай наука есть не более, чем продолжение разума, как инструмент – продолжение человеческих рук; не более, но ведь и не менее – и в этом качестве она обнаруживает свою необходимость. Речь идет всего лишь о новом, более скромном ее месте в культуре. При отказе от ненужной претензии на познание именно научный подход помог бы разрешить наиважнейшие «частные» вопросы, находящиеся сегодня в состоянии самом плачевном: точно в наказание, они решены – но решены неверно. Точнее, они решены применительно к прежнему знаку развития, приведшему к уродству, а знак необходимо менять на обратный.

Сложность в том, что эти «частности» большей частью оказываются непривычно новы в самой постановке. Данная работа, конечно, не указывает прямо путей, суждения наши – в лучшем случае представление о стратегии. Отчасти нижесказанное может служить предостережением и ориентировкой на то (возможно, совсем недальнее), что «обречено статься» – но чего часть людей попросту не видит.

О каких «частностях» (в кавычках) идет речь? В последующих разделах мы очень бегло затронем, на наш взгляд, наиважнейшие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.