Предисловие

Предисловие

Данная работа возникла первоначально как совершенно самостоятельная попытка выявить истоки экологического кризиса ХХ столетия. В своем развитии эта тема, постепенно углубляясь и все обрастая, что называется, сюрпризами, образовала цепочку выводов, отчасти шокирующих, – но в результате множество разнородных фактов обрело общий подход. Выстроенная авторская версия, изложенная систематически, составила содержание этой части книги. В силу своей специфики, она потребовала развернутого изложения с привлечением по возможности разносторонней аргументации, а затем и выработки некоторых программных положений. В заключении работы сформулирована Зеленая стратегия, представляющая собой сжатый итог исследования.

Таким образом, настоящая работа в целом не есть интерпретация чего-либо известного, а выраженные в ней взгляды далеки от общепринятых.

Содержание предпринятого исследования, кратко, состоит в следующем. Итоги технологического развития эпохи научной и промышленной революций ХVII–XIX вв. в Европе и в особенности итоги форсированного развития технологий ХХ века в мире в самом общем виде могут быть охарактеризованы как построение внутри земной природы искусственного (синтетического) мира – технологической цивилизации, и в его отношениях к природе можно усмотреть ряд черт, свойственных недоброкачественному физиологическому новообразованию внутри животного организма. Эти черты оказываются отнюдь не только внешними и совсем не поверхностными, – между двумя структурами обнаруживается глубокое родство. Соответственно, развитие обеих идет в направлении подавления функциональных жизненных процессов.

Поверить в столь серьезную аномалию окажется возможным, если станет ясна ее предопределенность. В подкрепление несчастливой метаморфозы существует своего рода «опора на причину». В работе обосновывается утверждение, что планетарная экологическая катастрофа ХХ столетия (именно так следует квалифицировать углубляющийся планетарный кризис технологического отравления Земли) как возможность логически содержится в самих истоках научного знания – в аналитическом методе как таковом (неправомочность метода относится не только к научно-технологическим, но и к научно-социальным, научно-биологическим и другим новациям – к «наукопроизводимой» цивилизации вообще: ярким примером тому служит научная идея коммунизма и процедура ее внедрения в российскую практику; примеры вообще неисчислимы). Принципиально, что это никакие не «ошибки» или просчеты метода, но сам он оказывается глубоко чужд функциональной Жизни с ее бесчисленными взаимосвязями.

В то же время аналитического инструментария, научного знания оказывается совершенно достаточно для строительства (синтеза) искусственного мира, в котором правота научных законов уже непререкаема, – только сам он, этот мир как целое, оказывается более и более враждебен живой природе (следовательно, человеку). Сегодня этот мир прорастает в ее живые ткани, отключая, одну за другой, связи человека с корнями жизни и уничтожая саму ее на Земле.

Таков «предварительный диагноз» происходящего – и это именно диагноз, а отнюдь не метафора. Если он справедлив, то практика ХХ столетия, по существу, отвергла аналитический научный метод познания – другими словами, математизированное (вообще логизированное) естествознание не в частях, а в целом ложно в своей основе. Ценность научного знания, таким образом, незаметно для нас поменяла знак: чем одареннее ученый, тем даже потенциально более он содержит в себе возможность нанесения вреда.

Отсюда неизбежен вывод о необходимости перемены фундаментальных мировых стратегий (базовых концепций) развития: экономической, энергетической, технологической, о смене самой парадигмы – о приоритете интересов природы над интересами человеческих сообществ, категорическом отказе от «вырывания» у природы тайн, от насильственного ее преобразования. «Права природы» оказываются рангом выше «прав человека», поскольку сами эти последние обращаются в ничто при подрыве оснований жизни. Что до самой технологической цивилизацией во главе с паразитической энергетикой, то она должна быть подвергнута разумно-постепенному, но неотложному и глубокому системному демонтажу. По существу, почти вся она должна быть демонтирована – задача только в том, чтобы избрать должную последовательность, минимальные сроки и минимальную ей замену в части энергетики, транспорта и т. п. – либо вся она рухнет с еще большим треском, чем мировой коммунизм. Важно, что при этом научный инструментарий вовсе не отвергается, скорее, обретает, в известном смысле, свое истинное назначение. Требуемая постепенность лучше всего выражается формулой «торможение» – т. е. снижение, первым делом, скорости наращивания ряда производств в мире, прежде всего, производства энергии. То, что при этом необходимо опираться на «разумную договоренность» (и прежде других, межгосударственную), может порождать довольно глубокий пессимизм, – но гораздо более обоснованный пессимизм содержат в себе перспективы дальнейшего расширения технологической «опухоли».

Таким образом, диагноз – не приговор, а возможный стимул радикально иного отношения к жизни, основание для глубоких перемен.

Первый раздел («Диагноз») является исходной точкой исследования: дальнейшее опирается на диагноз как на факт, получающий, однако, в исторической ретроспективе новое углубленное обоснование. Именно в опоре на факт состоит главное отличие развиваемого нами воззрения от суждений теоретиков прошлого об опасности научных представлений, которые (суждения) легко могли быть (и были) проигнорированы: длительное время научные открытия воспринимались как победа разума, т. е. выступали в форме, лестной для человеческой гордыни; факт поражения жизни отвергнуть уже нельзя, возможны лишь те или иные, никак не утешительные, его интерпретации.

Сделаем одно примечание. Нетрудно заметить, что в работе мы сами используем метод анализа, отвергаемый как метод познания. Это прямая необходимость: с людьми материалистической выучки (нынче это 9/10 активного мира, и работа адресована по преимуществу им) следует говорить на их языке – языке какой ни есть логики: иного не станут слушать. Никакого «порочного круга» здесь нет. Для верующего читателя интерпретация происходящего самоочевидна.

Заметим уж к слову, что логика, может быть, вообще любезна всем нам оттого, что понятна и доставляет почти единственную основу для умозаключений. Однако к истине она может иметь отношения не более, чем поиск монеты под фонарем только потому, что под ним светло. Ищущих не там, где потеряли, а там, где «светло», не так мало на свете, как может показаться. Для этих господ мы потрудились перенести «монету» под их фонарь.