2. Ребенок, ковыряющий гранату

2. Ребенок, ковыряющий гранату

Ибо, судя по времени, вам надлежало быть учителями; но вас снова нужно учить первым началам слова Божия, и для вас нужно молоко, а не твердая пища.

Евр., 5.12

Надо полагать, в душе читателя исподволь тлеет глубокое недоверие к кощунственным и мрачным выводам: мыслимо ли допустить, чтобы усилия лучших умов человечества (следует перечисление многих десятков только вершинных имен) были ложнонаправленны в своей основе, чтобы враждебность (не просто чуждость) синтетического мира живому (следовательно, человеку) коренилась в самих основах научного знания? Едва ли будут удовлетворены и те, кто с позиций Откровения Св. Иоанна не отыщет нового в наших суждениях – ибо «ничто не ново», а в неотвратимости наказания за гордыню научного псевдознания они заранее спокойно уверены. К тому же гипотетический наш диагноз попросту не хочется принимать: он крайне неприятен.

Новое все-таки есть, хотя, быть может, и не в суждениях, а в самом повороте дела, ибо кара ждет, как мы видим, не только (виновных) Содом с Гоморрой или не одних (невиновных) динозавров, но ровно ни в чем не повинную земную жизнь целиком! Новое – в том, что мы, кажется, в силах сокрушить эту жизнь, не нами созданную. Ведь сколько ни оспаривать термины, нельзя не видеть, что в теле бесценной нашей природы зародилось и разрастается, за ее счет, нечто, развивающееся по чуждым ей законам, по законам некой мертвой природы, тупо враждебное ей, слепо агрессивное и сильное. Совпадение же (чуть ли не буквальное) происходящего с библейским представлением о порочности и наказуемости «познания», неспособного довольствоваться открытым нам в полноте, скорее, подтверждает наш диагноз.

Не углубляясь пока в «гносеологические корни» столь опасной хвори и предполагая наш диагноз, в рамках аналогии, верным, остановимся на одном следствии этого диагноза.

Приходится предположить, что современная наука, по крайней мере в своей неотъемлемой части – синтезе (говоря проще, при внедрении теорий в практику), входит или вошла, по выражению, принятому у философов, в новый виток «спирали развития». Этот новый виток даже условно не хотелось бы именовать «новоинквизиторским», но смысл термина, к сожалению, подходящ. Хотя нынче повсеместно наука у нас вроде священной коровы, иным ее разделам фактически может угрожать натуральная расправа. Дело, понятно, не в термине, и можно именовать этот новый виток, к примеру, «новоаристотелевым» – опять-таки не имея в виду буквально возвращение к схоластике. На этом новом витке, как его ни называй, ценность современной науки парадоксальным образом меняет знак, и в силу этого чем одареннее ученый, тем потенциально более он заключает в себе возможности нанесения вреда.

Мы принуждены обратиться к примеру известному, но толкуемому нами, увы, обратно. Старшее поколение помнит имя Трофима Денисовича Лысенко. Академик Т. Д. Лысенко был знаменитый мичуринец-селекционер и борец со лженаукой генетикой (в терминах той поры, «менделизмом и морганизмом»). Он изобрел яровизацию зерновых и вырастил необыкновенную пшеницу, – если позволено будет так выразиться, эксклюзивную и со сверхустойчивым вкусом. На делянках эта пшеница давала вполне немыслимые урожаи.

Трофим Денисович был, по меркам обыденным, не совсем образцовым человеком и, по меркам научным, совсем не образцовым ученым. Пшеницу ту не сеют, и иные новшества не прижились. Говоря проще, Т. Д. Лысенко крупно блефовал. От академика (он скончался в 1976 году) осталась память о большом почете, о еще больших надеждах и о загубленных ученых-генетиках. Список последних возглавляет, по значимости, имя Николая Ивановича Вавилова. Н. И. Вавилов был замечательным и настоящим ученым и в 1943 году умер в тюрьме. Он был гениально одарен и опередил свое время. Все это общеизвестно.

Наша не слишком веселая мысль состоит в том, что мы желали бы всей душой сочувствовать правоте гениального Николая Ивановича. Но… его гонитель – очень возможно, фальсификатор и рутинер – нанес будущему, жизни, кажется, менее вреда, чем великий генетик, ибо Николай Иванович докопался до новых глубин научного знания. Для современных глубин это означает одно: при внедрении вновь открытых закономерностей в практику неизбежен новый подрыв жизненных сил природы. Ибо (смеем думать) до истинной сути природы не докопаться и триллиону Вавиловых, искалечить же всю ее на Земле может оказаться по силам «генетической бомбе» в руках любого энтузиаста – это, разумеется, при самом мирном приложении теории; стоит ли говорить о неизбежном военном применении всякого подлинно научного открытия? Довольно будет не применения, а его подготовки. Нежданным для многих итогом развития логически корректной генетики может стать – и, скорее всего, станет – то, что «биологический Чернобыль», перед которым настоящий покажется шуткой, воплотится въяве. «Залогом» этого может служить хотя бы нынешний ажиотаж около «генорожденной» овечки Долли: «Век биотехнологий», «Сегодня наука находится на пороге беспрецедентного прорыва», «Замечательный эксперимент Уилмута» и т. д. (цитируем по журналу «Business Week», 1997, № 3). Если понимание факта хоть наполовину на самом деле таково, остается признать: наше любезное человечество не желает ничему учиться.

Итак, современная наука предположительно входит или вошла в новый виток «спирали развития», на котором ее ценность меняет знак и на котором она сама может оказаться своего рода козлом отпущения за грехи прогресса, – поскольку на основании главным образом ее выводов и рекомендаций произведено множественное индустриальное внедрение в природу, приведшее к нарушению равновесного состояния планеты и естественных природных циклов.

Наука (могут заявить и заявят ей) вызвала к жизни термоядерное и иное оружие, отравила океан и прорвала озоновый слой, на ее счету Чернобыль, Арал и т. д. – от страждущих и гибнущих людей по причине этих и многих других деяний не приходится ждать беспристрастного внимания к аргументам защиты. По крайней мере, упомянем о них.

1. Наука, быть может, виновна лишь в том, что к ее методам взывала и продолжает взывать агрессия человека, экспансия государств и хищничество по отношению к ресурсу природы: в ней видели и продолжают видеть инструмент войны и эксплуатации этого ресурса. Научные результаты если и использовались в прочих целях, помимо хищничества и войны, то разве что по «остаточному» принципу.

2. Существуя, что называется, с вечно протянутой рукой, наука оставалась всегда подневольной и направлялась властью к достижению целей власти – от Архимеда до Оппенгеймера и Сахарова исполняя «царский» (что почти всегда означало военный) заказ: она не имела реального выбора. Практически ей не давали опомниться, напротив, шел и идет ее «разогрев» с самых бездумных позиций.

3. Наконец, никто не просил человечество уверовать в науку как в нечто исчерпывающее и непогрешимое, уповать на нее как на чудо, переоценивать и обожествлять научный анализ; никто не виноват, что человечество так наивно. Наука – только зеркало нас самих.

Этот «лепет оправданья» может не быть услышан. Напротив, куда как зловеще может осветиться то очевидное нынче обстоятельство, что науке изначально присуща «взломная» функция в силу самой природы – если угодно, в силу порочности научного анализа, разделяющего неделимое на части, отбрасывающего при построении своих моделей неведомое «второстепенное», изучающего произвольную, в сущности, абстракцию (об этом мы еще скажем более подробно далее).

Прибавим, что сами ученые продолжают активно способствовать нарастанию в обществе недоверия к науке. Вспомним, что «полезность» дуста (препарата ДДТ) подтверждалась в свое время всепланетно сотнями профессоров, а «мирный атом» во времена Н. С. Хрущева занимал, за самыми авторитетными подписями, полосы чуть не всех популярных изданий, соперничая разве с «химизацией всей страны». Но и поныне поворот рек «вспять», с трогательным упорством воплощаясь въяве в безденежной России, обеспечивается изысканиями серьезной науки; не унимается сочувственная пропаганда в пользу развития той или иной энергетики с опорой на неотразимый довод о крайней надобности расширенного производства энергии: от академика, в кабинетной тиши восположившего, что «человечеству нужна энергия», до идиота-ударника, сбрасывающего бетон в Енисей, мы взяты в угрюмые заложники этой доктрины, в то время как уже производимая в мире энергия используется не «варварски» и не «с низким КПД», но почти вся прямо во вред человеку и природе; почти пародийно-тупо продолжается научная же пропаганда применения, само применение и даже развертывание производства пестицидов и искусственных (минеральных) удобрений, отвергнутых самой практикой потребления продуктов, и т. д. Примеры научного патронажа над самыми дикими затеями можно продолжать без числа – так, в уже цитированном номере «Business Week» рекламируется финансируемый проект одновременного запуска 1700 (тысячи семисот!) спутников связи, включая низколетящие… Тем временем районы и регионы, реально бывшие земным раем (река Припять), обращены в ад, значительные и вполне здоровые территории неприметно вплыли в зоны бедствия, неслышно расползается дыра в озоновом слое Земли – не без помощи все новых космических запусков, стимулируемых отнюдь не одними только связными корпорациями: со снижением военной значимости им лихорадочно подыскивается всевозможная «польза» – это ли не прямые следствия внедрения технических, технологических, социальных, биологических и иных научных доктрин, в коих, надо полагать, каждый абзац был научно обоснован, выдержал «проверку практикой» и украшен сосчитанным «положительным эффектом», а сегодня и «коммерческой выгодой»?..

Кажется, необходима известная коррекция нашего суждения о сугубой опасности таланта в науке: не следует недооценивать и лишенных оного. Вполне лишенных его и нет; но и лишенные – не таланта, а отчасти интеллекта – достигают своих целей замечательной активностью. Вероятно, продвигайся научное познание вообще усилиями одной духовной черни, человечество по сей день увлеченно занималось бы рычагами 1-го рода, что послужило бы ему только ко благу. Но на деле именно этой, мало вменяемой и практически безответственной категорией самоотверженно продвигается то, что уже «расколото» оригинальным исследователем. Если последний озабочен термоядерным синтезом, психотронным оружием, клонированием и подобными прелестями, то первые успешно возводят в мировых столицах мусоросжигающие заводы (припоминается, что в природе – а хоть и в том же русском крестьянском хозяйстве – сроду не было проблемы «мусора», не чудеса ли?), ведут и планируют «осушение» и «орошаемое земледелие» (для простоты в одном и том же месте, как в Мещерском крае: воду вначале выжимают из почвы в канавы, и она уходит; затем естественные водоемы выливают на поля, и они мелеют; трудность организации уже самого простого кругооборота воды показывает, насколько труднее разрушить, чем создать), а натолкнувшись на затруднения в строительстве новых ГЭС и каналов, отвергнутых экологической экспертизой, продвигают – с большим талантом! – «безотходные» технологии, «безопасные» проекты ковыряния каспийского дна и «экологически чистые» (например, водородные) двигатели (основанные на тепловом цикле, то есть работающие принципиально на разности температур, другими словами, греющие воздух!).

Следовало бы напомнить этим достойным господам, что экологически чистыми, возможно, станут наши с ними драгоценные тела при условии, что у родственников достанет средств облачить их в шерстяные костюмы с костяными пуговицами и в хлопковые (профессоров, конечно, в кожаные) тапочки. Возможно, сказали мы: если мы и они сами не станем питаться их продукцией и если в саму шерсть и хлопок, в сам уже могучий череп и позвоночник великого академика не въестся неистребимый какой-нибудь полиэтилен…

Мы отнюдь не ставим себе критических задач. У нас достанет сил сообразить, что маховик, коий с превеликим рвением раскручивался в течение трех веков, едва ли удастся остановить разом, воткнув в него с разбегу героическую голову. Речь о том, что время тормозить его – разумно и потихоньку – давно приспело, а между тем пониманием этого, похоже, и не пахнет. Наука в массе (за единичными персональными исключениями) не изменила своей изначальной, от века оплачиваемой и высокоинтеллектуальной службе: отламыванию палок у природы, чтобы достать банан – или чтобы вытянуть той палкой «лучшего друга» на соседней ветке.

В своих же ведущих изысканиях, на своих передних рубежах естествознание, стартуя от самонадеянности Декарта и упрямства Галилея, докопалось нынче до глубин, столь мало достаточных для понимания сути природы и уже столь опасно затрагивающих основания жизни, что донельзя напоминает бездвижно замершему наблюдателю ребенка, ковыряющего гранату. Оттого Вавиловы сделались опаснее Лысенок: ибо Трофим Денисович, говоря фигурально, только повертел тяжеленькую игрушку в руках, Николай же Иванович со товарищи углядел и покачал в тяжеленькой игрушке удивительную проволочку-чеку. Ныне Уилмут высмотрел и более: если проволочку разогнуть, то ведь можно… выдернуть?!

Граната так интересна! Ребеночек увлечен…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.