Глава 4. Расизм в женском суфражистском движении

Глава 4. Расизм в женском суфражистском движении

В совместной работе Э. Стэнтон, С. Энтони и М. Гэйдж приводится следующий пассаж: «Хотя политики могут еще пять или даже десять лет ломать из–за этого копья, но черные мужчины по сравнению с образованными белыми женщинами и по сей день политически значительно активнее. За последние 30 лет наиболее представительные участницы женского движения сделали все, что могли, чтобы добиться для негра свободы; и пока он находился на самой низшей ступени бытия, мы стремились поддерживать его борьбу; но теперь, когда волшебные ворота, ведущие к гражданским правам, медленно приоткрываются, возникает серьезный вопрос: должны ли мы стоять в стороне и смотреть, как «Самбо» первым будет входить в царство свободы. Поскольку самосохранение — главный закон природы, не лучше ли сохранить в наших лампах горящий фитиль и, когда дверь здания конституции откроется, использовать сильную руку и голубую форму черного солдата, чтобы вместе с ним войти в это здание и тем самым открыть эту дверь так широко, чтобы ни один привилегированный класс никогда не смог вновь закрыть ее перед самым простым гражданином республики?

«Настал час негра». Уверены ли мы в том, что он, однажды укрепившись в своих неотъемлемых правах, не пополнит ряды наших угнетателей, оставив нас в безвыходном положении? Разве «черные граждане–мужчины» не выступали против предоставления женщинам избирательных прав? Почему надо считать африканца более достойным и великодушным, чем равного ему по положению англосакса? Если двум, миллионам черных женщин на Юге не обеспечат прав личности, собственности, права на заработную плату и воспитание детей, их освобождение будет ничем иным, как другой формой рабства. Лучше уж быть в рабстве у образованного белого человека, чем у деградировавшего, невежественного черного…»{179}

Это письмо к редактору газеты «Нью—Йорк стэндард» было написано Элизабет Кэди Стэнтон 26 декабря 1865 года. Очевидные расистские идеи, содержавшиеся в этом письме, показывают, что понимание соотношения между битвой за освобождение черных и борьбой за право женщин у Элизабет Стэнтон было в лучшем случае поверхностным. Создается впечатление, что она была полна решимости помешать дальнейшему прогрессу черного народа, презрительно именуемого «Самбо», если это немедленно не даст белым женщинам соответствующих дивидендов.

Оппортунистическая и, к сожалению, расистская логика письма Э. Стэнтон в «Нью—Йорк стэндард» вызывает серьезные сомнения в искренности предложения слить воедино борьбу за права женщин с борьбой черных, которое было сделано на первом после начала Гражданской войны съезде сторонников движения за права женщин. Делегаты этого съезда, состоявшегося в Нью—Йорке в мае 1866 года, приняли решение создать Ассоциацию борьбы за равноправие (АБР), объединяющую борьбу за права черных и права женщин. Безусловно, многие делегаты понимали настоятельную необходимость такого единства, которое принесло бы пользу как черному народу, так и белым женщинам. Сьюзен Б. Энтони, например, настаивала на необходимости «расширить рамки нашей борьбы за равноправие женщин, чтобы само название отражало присущий ей дух борьбы за права человека»{180}. Однако на заседаниях съезда явно чувствовалось влияние расизма. Один из основных ораторов на съезде, известный аболиционист Генри Уорд Бичер, утверждал, что белые женщины, которые родились в США и имеют образование, должны иметь и большие права на участие в избирательных кампаниях, чем черные и иммигранты, которых он характеризовал в явно оскорбительной манере с расистских позиций: «Пусть на одной чаше весов будет эта огромная армия изящных и образованных женщин, а на другой — огромная туча освобожденных африканцев, да кроме того — великое множество иммигрантов с Изумрудного острова[14]. Хватит ли у нашего правительства сил, чтобы сохранить порядок, предоставив им избирательные права? Такие силы есть. Мы дадим им это право. Но не ослабеем ли от этого мы? И если говорить о самой справедливой, лучшей части нашего общества, о тех, кому мы обязаны собственной культурой — наших учителях и надежных спутниках, тех, кому доверяешь все, чем дорожишь сам, — здоровье детей, семейный очаг, собственность, свое имя и репутацию и, что еще важнее, свою духовную жизнь (о чем не должен вслух говорить ни один мужчина) — можем ли мы сказать о них: «Они в конечном счете не заслужили права голосовать наравне с ирландцами и африканцами»?..

…Я утверждаю… что гораздо важней, чтобы могли голосовать белые женщины, а не черные мужчины»{181}.

Высказывания Г. Бичера вскрывают глубокую взаимосвязь между идеологией расизма, классовыми предрассудками и критериями мужского превосходства, поскольку, восхваляя белых женщин, он использует типичный набор выражений апологетов мужского превосходства.

В мае 1867 года на первом ежегодном заседании Ассоциации борьбы за равноправие выступление Элизабет Кэди Стэнтон, по существу, воспроизводило рассуждения Г. Бичера о том, что получение избирательных прав женщинами (подразумевались белые женщины англосаксонского происхождения) значительно важнее, чем право голоса для черных мужчин.

Так, Э. Стэнтон заявила: «Если право голоса получат черные мужчины, то это никак не отразится на деятельности правительства. Если же право голоса получат женщины, то их культура и нравственность послужат импульсом, который сделает англосаксонскую расу более высокой и благородной, и, таким образом, это будет способствовать возвышению всех других рас. Этого никогда не удастся достигнуть при политической изоляции мужчин от женщин»{182}.

Главным вопросом, обсуждавшимся на этом заседании, было предстоявшее предоставление черным мужчинам избирательных прав, а также готовность поборников равноправия женщин поддержать эту акцию, если даже женщины не смогут добиться избирательных прав одновременно с черными. Элизабет Кэди Стэнтон и другие, считавшие, что освобождение сделало черных «равными» белым женщинам, категорически выступали против предоставления черным мужчинам права голоса, так как, по их мнению, это поставило бы черных мужчин в привилегированное положение. Однако находились и такие, кто понимал, что уничтожение рабства не ликвидировало экономического гнета, довлевшего над черным народом, и что поэтому именно черные испытывали острую необходимость в возможности влиять на политическую жизнь страны. Разногласия Эбби Келли Фостер с Э. Стэнтон выразились, в частности, в следующем вопросе Фостер:

«Есть ли у нас элементарное чувство справедливости, не утратили ли мы свое чувство гуманизма, если рассуждаем о том, чтобы отложить обеспечение безопасности черных от бед, угрожающих им сегодня, и от порабощения в будущем до тех пор, пока мы, женщины, не получим политических прав?»{183}

С началом Гражданской войны Элизабет Кэди Стэнтон призвала своих единомышленниц–феминисток отдать все силы освобождению негров. Позднее она утверждала, что поборницы женского равноправия совершили стратегическую ошибку, подчинив свои цели аболиционизму. Говоря в своих «Воспоминаниях», что «на протяжении шести лет женщины приостановили борьбу за свои права во имя освобождения рабов на Юге»{184}, Э. Стэнтон признавала, что эта патриотическая деятельность была высоко оценена в республиканских кругах. «Но когда рабов освободили… и эти женщины потребовали, чтобы в период Реконструкции[15]^* их признали гражданами страны, равными перед законом, то, — сетовала она, — все их выдающиеся заслуги исчезли как роса под утренним солнцем»{185}.

По мнению Э. Стэнтон, из опыта борьбы белых женщин периода Гражданской войны следовало извлечь урок: «Женщины никогда не должны помогать мужчинам в решении их проблем и не должны допускать, чтобы они возвысились над женщинами»{186}.

Анализ условий, сложившихся в конце войны, страдает у Э. Стэнтон заметной политической наивностью, что отражало большее, чем когда–либо, влияние на нее расистской идеологии. Как только армия Союза одержала победу над своими противниками–конфедератами, Э. Стэнтон и ее соратницы потребовали, чтобы республиканская партия отблагодарила их за вклад в победу. Они требовали предоставления избирательного права, как будто была заключена сделка, как будто поборники женских прав боролись против рабства лишь потому, что в награду ожидали права голоса.

Разумеется, после победы в Гражданской войне республиканская партия не поддержала идею предоставления женщинам избирательных прав. Но это произошло не столько потому, что республиканцы были мужчинами, сколько из–за того, что как политики они были обязаны считаться прежде всего с экономическими интересами, господствовавшими в тот период. Поскольку военное противоборство Севера с Югом являлось войной за свержение класса южан–рабовладельцев, это была война, которая велась главным образом в интересах буржуазии Севера, молодой и растущей промышленной буржуазии, нашедшей выражение своих политических взглядов в республиканской партии. Капиталисты Севера стремились к экономическому контролю над всей страной. Поэтому борьба против господства южан–рабовладельцев не означала, что буржуазия поддерживает освобождение от гнета черных мужчин и женщин.

Торжествующие политиканы не собирались включать в программу республиканской партии в послевоенный период ни предоставления избирательного права женщинам, ни реального обеспечения неотъемлемых политических прав черного народа. То, что эти политиканы допустили распространение права голоса на только что освобожденных черных мужчин на Юге, отнюдь не означало, что черные мужчины в их представлении были выше белых женщин. Избирательное право для черных мужчин, как оно было сформулировано в 14?й и 15?й поправках к конституции, предложенных республиканцами, являлось тактическим ходом с целью обеспечить политическую гегемонию республиканской партии в хаосе послевоенного Юга. Лидер республиканцев в сенате Чарлз Самнер до Гражданской войны был страстным защитником избирательных прав женщин. Однако после ее окончания он внезапно изменил свою позицию, заявив, что предоставление женщинам права голоса является «несвоевременным» требованием{187}. По словам М. Гурко, «…республиканцы хотели, чтобы ничто не помешало им завоевать два миллиона голосов черных»{188}.

Когда правоверные республиканцы в период после Гражданской войны на требования предоставить женщинам право голоса ответили выдвижением лозунга «Настал час негра», то на самом деле они подразумевали, что «настал час, когда республиканская партия получит два миллиона новых голосов». Однако Элизабет Кэди Стэнтон и ее последовательницы, кажется, были убеждены, что «настал час мужчин» и что республиканская партия готова распространить на черных мужчин все привилегии, вытекавшие из концепции мужского превосходства. Когда в 1867 году на съезде Ассоциации борьбы за равноправие черный делегат спросил Элизабет Кэди Стэнтон, возражает ли она против предоставления избирательных прав черным мужчинам, если право голоса не будет предоставлено женщинам, то она ответила: «…Я возражаю! Я не смогу доверить черному защиту моих прав; деградировавший, угнетенный, он будет более деспотичен… чем когда–либо были наши англосаксонские правители…»{189}

Принцип единства, заложенный при создании Ассоциации борьбы за равноправие, был, бесспорно, вне критики. То, что Фредерик Дуглас согласился на пост совице–президента вместе с Элизабет Кэди Стэнтон, а Лукреция Мотт была избрана президентом ассоциации, символизировало серьезный характер этих поисков единства. Тем не менее, как представляется, Э. Стэнтон и некоторые ее соратницы, к сожалению, воспринимали эту организацию как средство обеспечить получение избирательных прав черными мужчинами и белыми женщинами одновременно и не допустить того, чтобы черные добились права голоса раньше, чем белые женщины. Когда Ассоциация борьбы за равноправие поддержала 14?ю поправку, которая увязывала число депутатов в палате представителей с количеством мужчин, имеющих права гражданства, но не допущенных к федеральным выборам, эти белые женщины почувствовали, что их полностью предали. После того как ассоциация проголосовала в поддержку 15?й поправки, запрещавшей лишение права голоса на основании расы, цвета кожи или пребывания в рабстве в прошлом, внутренние трения переросли в открытую и ожесточенную идеологическую борьбу. Как пишет Элеонора Флекснер, «возмущение Э. Стэнтон и мисс Энтони не знало пределов. Последняя пообещала, что «скорее отрежет свою правую руку, чем когда–либо пошевелит пальцем для обеспечения избирательных прав негров», а не женщин». Миссис Стэнтон в унизительных выражениях отзывалась о «Самбо» и предоставлении права голоса «африканцам, китайцам и вообще всем невежественным иностранцам в тот момент, как только они вступают на землю США». Она предупреждала, что поддержка республиканцами избирательного права для мужчин «создает антагонизм между черными мужчинами и всеми женщинами, что приведет к ужасным насилиям над женщинами, особенно в южных штатах»{190}.

До сих пор идет дискуссия, было ли оправдано критическое отношение лидеров движения за права женщин к 14?й и 15?й поправкам. Но одно положение представляется очевидным: зачастую защита собственных интересов белыми женщинами из средних слоев в духе эгоизма и высокомерия отражала их слабую заинтересованность в борьбе за равноправие черных после Гражданской войны. Бесспорно, что две эти поправки исключали женщин из нового процесса предоставления избирательных прав и поэтому рассматривались ими как подрыв их политических целей. Бесспорно, что женщины чувствовали себя столь же достойными избирательного права, как и черные мужчины. Однако, обосновывая свой протест, эти женщины прибегли к аргументам, заимствованным из концепции превосходства белых, тем самым продемонстрировав, насколько беззащитны, несмотря на долгие годы борьбы за прогрессивные цели, они были перед губительной идеологией расизма.

Как Элизабет Кэди Стэнтон, так и Сьюзен Б. Энтони считали, что победа Севера принесла подлинное освобождение миллионам черных, бывших жертвами южан–рабовладельцев. Они предполагали, что ликвидация рабовладельческой системы настолько поднимет статус черных, что в американском обществе он станет практически во всех отношениях сопоставим с положением белых женщин из средних слоев.

Как писала П. Аллен, «после освобождения и Билля о гражданских правах негры и женщины располагают теперь одинаковыми гражданскими и политическими правами, одинаково нуждаясь лишь в праве голоса»{191}.

Предположение о том, что после освобождения бывшие рабы стали равными белым женщинам, и что для достижения полного социального равенства этим двум группам не хватало лишь права голоса, не учитывало того, что завоеванная свобода черного народа после Гражданской войны носила чисто условный характер. Хотя цепи рабства были порваны, черные по–прежнему страдали от нищеты и сталкивались с террором расистских банд, зверства которых превосходили даже времена рабства.

По мнению Ф. Дугласа, ликвидация рабства произошла лишь на словах, а на деле черный народ на Юге постоянно ощущал его смрад. Ф. Дуглас доказывал, что есть единственный путь обеспечить новый «свободный» статус черных на Юге. «Рабство не уничтожено, пока черный не получил права голоса»{192}. Это была его исходная посылка для доказательства стратегического приоритета борьбы за право голоса для черных в данный исторический момент над усилиями достичь права голоса для женщин. Ф. Дуглас рассматривал избирательное право как необходимое оружие для того, чтобы довести до конца незавершенный процесс уничтожения рабства. Ф. Дуглас, безусловно, не руководствовался концепцией черного мужского превосходства, когда доказывал, что в тот конкретный момент борьба за право голоса для женщин была менее важна, чем — для черных мужчин. Хотя зачастую его замечания, высказанные в пылу полемики, оставляли желать лучшего, Ф. Дуглас был совершенно свободен от каких бы то ни было предрассудков, типичных для сторонников мужского превосходства, и его концепция о стратегическом приоритете права голоса для черных ни в коей мере не была направлена против женщин.

Ф. Дуглас доказывал, что, не участвуя в голосовании, черный народ на Юге вообще будет не в состоянии добиться какого–либо экономического прогресса. Он отмечал, что «без избирательных прав негр будет практически оставаться рабом. Частная собственность на раба уничтожена, но если мы восстановим в Союзе южные штаты, не предоставив неграм права голоса, то мы превратим черных в собственность того общества, в котором они проживают»{193}.

В период после Гражданской войны необходимость борьбы с продолжавшимся экономическим угнетением была не единственной причиной столь настойчивых усилий черного народа добиться участия в выборах. Безнаказанное насилие расистских банд, подстрекаемых теми, кто стремился нажиться на эксплуатации бывших рабов, несомненно, продолжалось бы до тех пор, пока черный народ не добился бы политической власти. Ф. Дуглас еще при первых столкновениях с суфражистками в Ассоциации борьбы за равноправие настаивал на необходимости первоочередного решения вопроса о праве голоса для черных потому, что «для нас отсутствие избирательных прав означает повторение расистских погромов в Новом Орлеане, Мемфисе, Нью—Йорке»{194}.

Погромы в Мемфисе и Новом Орлеане произошли в мае и июле 1866 года, менее чем за год до разрыва Ф. Дугласа с белыми суфражистками. Специальный комитет конгресса США заслушал свидетельство недавно освободившейся от рабства черной женщины, оказавшейся жертвой насилия в Мемфисе:

«Я видела, как они убили моего мужа… ему выстрелили в голову, когда он, больной, лежал в кровати… в дом ворвалось человек двадцать–тридцать… они заставили его встать и выйти из дома… они спросили, служил ли он в армии северян… Затем один отступил назад, приставил пистолет к голове моего мужа и трижды выстрелил… муж упал, но он еще шевелился, как будто пытался вернуться в дом; они сказали, что, если он не поторопится умереть, они снова в него выстрелят»{195}.

И в Мемфисе, и в Новом Орлеане были убиты и ранены как черные, так и некоторые белые радикалы. Во время этих погромов банды расистов сжигали школы, церкви и жилища черных, поодиночке и группами насиловали встречавшихся им черных женщин. Однако резня в Нью—Йорке в 1863 году превзошла эти погромы на Юге. У. Фостер пишет, что это побоище, унесшее жизни более тысячи человек, было инспирировано прорабовладельческими элементами, выступавшими против призыва в армию Севера{196}.

Учитывая широко распространенные террор и насилие, от которых страдало черное население на Юге, настойчивость Ф. Дугласа, доказывавшего необходимость первоочередного по сравнению с белыми женщинами из средних слоев предоставления права голоса черным, вполне оправданна и логична. Бывшие рабы все еще были вынуждены бороться за право на жизнь, и, по мнению Ф. Дугласа, только участие в выборах могло обеспечить им победу. Напротив, белые женщины из средних слоев, чьи интересы выражали Элизабет Кэди Стэнтон и Сьюзен Б. Энтони, не могли утверждать, что их жизням угрожает физическая опасность. Они в отличие от черных мужчин и женщин на Юге непосредственно не участвовали в войне за освобождение. И, разумеется, победа северян не означала, что полностью прекратились насилия и убийства черных на Юге. Как заметил У. Дюбуа, «всегда трудно прекратить войну, и вдвойне трудно прекратить войну гражданскую. Когда людей долго обучают убийствам и насилиям, это неизбежно проявляется в мирной жизни; преступления, анархия и беспорядки продолжаются и после заключения мира»{197}.

Как пишет У. Дюбуа, многие исследователи периода после Гражданской войны полагали, что «южане, казалось, перенесли свою ненависть к федеральному правительству на цветных»{198}. Далее он отмечал, что «в Алабаме, Миссисипи и Луизиане в 1866 году говорили, что жизнь негра недорого стоит. Я видел одного негра, которому выстрелили в ногу, когда он ехал верхом на муле. Негодяй, который сделал это, считал, что проще пристрелить негра, чем просить его сойти с мула»{199}.

Что касается жизни черного народа на Юге после Гражданской войны, то она была насыщена экстремальными ситуациями. Требования Ф. Дугласа предоставить право голоса черным зиждились на его убеждении, что голосование — это чрезвычайная мера. Каким бы Ф. Дуглас ни казался пассивным в оценках потенциального значения голосования в рамках республиканской партии, он не рассматривал предоставление черным права голоса как карту в политической игре. Для Ф. Дугласа право голоса было прежде всего средством обеспечить выживание масс черного народа, а отнюдь не гегемонию республиканской партии на Юге.

Лидеры послевоенного движения за права женщин склонялись к тому, чтобы рассматривать завоевание избирательных прав как свою конечную цель. Уже в 1866 году считалось, что каждый, кто поддерживает избирательные права женщин, достоин участия в суфражистском движении, будь он хоть трижды расистом. Даже Сьюзен Б. Энтони считала правомерным, что в защиту прав женщин выступил конгрессмен, сам себя называвший сторонником расистской концепции превосходства белых. К огромному смущению Ф. Дугласа, С. Энтони и ее коллеги во всеуслышание расточали похвалы конгрессмену Джеймсу Бруксу, бывшему редактору прорабовладельческой газеты{200}, хотя его поддержка борьбы женщин носила чисто тактический характер, имея целью контратаковать республиканцев, поддерживавших лозунг предоставления избирательных прав черным.

Выражая интересы бывших рабовладельцев, демократическая партия пыталась помешать предоставлению права голоса черному мужскому населению на Юге. Поэтому поддержка многими ведущими демократами избирательного права для женщин являлась рассчитанным ходом в их борьбе против республиканских конкурентов и объяснялась исключительно конъюнктурными соображениями. Отношение демократов к женскому равноправию было столь же бесчестно, как и разрекламированная позиция республиканцев по отношению к праву голоса черных мужчин. Если бы Элизабет Кэди Стэнтон и Сьюзен Б. Энтони более тщательно проанализировали политическую ситуацию периода после Гражданской войны, они бы не столь активно стремились объединить усилия суфражистского движения с деятельностью пресловутого Джорджа Фрэнсиса Трейна. Этот закоренелый расист–демократ провозглашал: «Сначала — женщины, а негры — в последнюю очередь, вот моя программа»{201}. Когда Э. Стэнтон и С. Энтони встретились с Дж. Трейном во время избирательной кампании 1867 года в штате Канзас, он вызвался оплатить все расходы по совместному длительному лекционному турне. Элизабет Кэди Стэнтон писала: «Большинство наших друзей считало это серьезной ошибкой… но результат оказался самым лучшим. Мистер Трейн был тогда в расцвете сил — джентльмен в одежде и манерах, он не пил, не курил, не жевал резинку, не предавался излишествам в еде. Он был прекрасным оратором и актером…»{202}

Та же Э. Стэнтон признает в своих «Воспоминаниях», что о Дж. Трейне отзывались и как о «сумасшедшем арлекине и полулунатике»{203}. У. Гаррисон писал: «Дж. Трейн в равной степени лишен как принципов, так и здравого смысла… Его можно было использовать для привлечения внимания аудитории, но с тем же успехом можно было использовать кенгуру, гориллу, гиппопотама»{204}.

Эту точку зрения Уильяма Ллойда Гаррисона разделяли такие деятели, как Люси Стоун и Генри Блэкуэлл. Но Э. Стэнтон и С. Энтони искали поддержку, а поскольку Дж. Трейн был готов им помочь, то они встретили его с распростертыми объятиями. При его финансовой поддержке Э. Стэнтон и С. Энтони основали журнал, названный по настоянию Дж. Трейна «Революция». По его же настоянию на обложку журнала был вынесен девиз: «Мужчины, их права — и ничего больше; женщины, их права — и ничего меньше»{205}.

Еще до того, как состоялся съезд Ассоциации борьбы за равноправие в 1869 году, 14?я поправка, смысл которой заключался в том, что только граждане–мужчины признавались имеющими право голоса без каких–либо ограничений, уже была принята. 15?я поправка, запрещавшая лишение права голоса из–за расовой принадлежности, цвета кожи или пребывания в рабстве в прошлом (о женщинах ничего не говорилось!), должна была вот–вот стать законом. В повестке дня этого съезда АБР стоял вопрос о поддержке 15?й поправки. Поскольку ведущие суфражистки яростно выступали против, было очевидно, что открытый раскол неизбежен. Хотя делегаты понимали, что этот съезд их ассоциации может стать последним, Фредерик Дуглас поспешил обратиться к своим белым сестрам со страстным призывом:

«Когда женщин, потому что они женщины, выталкивают из их домов и вздергивают на фонарных столбах; когда из материнских рук вырывают детей и их мозги разбрызгиваются по мостовой; когда женщины на каждом шагу становятся жертвой оскорблений и насилий; когда им грозит опасность, что их дома сожгут вместе с ними; когда их детям не разрешают ходить в школу, — тогда право голоса становится для них столь же необходимым»{206}.

Каким бы резким и полемичным ни было выступление Ф. Дугласа, оно с безошибочной четкостью создало живую, образную картину жестоких страданий бывших черных рабов, испытывавших гнет, качественно отличавшийся от всех трудностей, выпавших на долю женщин из средних слоев.

Убеждая АБР поддержать 15?ю поправку, Ф. Дуглас отнюдь не призывал своих сторонников полностью отказаться от требования избирательных прав для женщин. Напротив, внесенная им резолюция требовала немедленного принятия принципа… «предоставления избирательных прав любому классу, до сих пор ими не обладавшему, что станет самым ярким триумфом нашей идеи в целом»{207}. Фредерик Дуглас рассматривал принятие 15?й поправки как «удовлетворение половины требований»{208} и как основу для наращивания «усилий, направленных на принятие следующей поправки, гарантирующей те же священные права без ограничений по признаку пола»{209}.

За два года до этого Соджорнер Трус, возможно, возражала бы против такой позиции Ф. Дугласа. На съезде АБР в 1867 году она выступила против ратификации 14?й поправки потому, что она полностью лишала черных женщин избирательных прав.

Дж. Лернер цитирует С. Трус: «Большая шумиха поднята вокруг получения цветными мужчинами их прав, но ни слова — о цветных женщинах, и если цветные мужчины получат свои права, а женщины их не получат, то цветные женщины окажутся под каблуком у мужчин, и все будет так же плохо, как прежде»{210}.

К последнему съезду Ассоциации борьбы за равноправие в 1869 году С. Трус распознала опасность расизма, лежащего в основе оппозиции суфражисток предоставлению права голоса черным мужчинам. По словам Ф. Дугласа, позиция сторонников Э. Стэнтон и С. Энтони сводилась к тому, что «…ни один негр не получит избирательного права, пока его не получит белая женщина»{211}.

Когда Соджорнер Трус настаивала, что «если вы используете женщину как наживку на крючок избирательных прав, то обязательно поймаете черного мужчину»{212}, тем самым она вновь убедительно предостерегала об опасном влиянии расистской идеологии.

Призыв Фредерика Дугласа к единству в борьбе за ратификацию 15?й поправки был также поддержан Фрэнсис Е. У. Харпер. Эта выдающаяся черная поэтесса и одна из лидеров движения за избирательные права женщин настаивала на том, что право голоса для черных мужчин имело слишком важный характер для выживания ее народа, чтобы рисковать им в такой решающий момент. «Когда вопрос касался расы, она отбрасывала менее важный вопрос о женском равноправии»{213}. Выступая на последнем съезде АБР, Фрэнсис Харпер обратилась к своим белым сестрам с призывом поддержать борьбу черного народа за освобождение.

Большинство женщин — участниц съезда не поддержали, однако, Фрэнсис Харпер и Соджорнер Трус, добивавшихся одобрения призыва Ф. Дугласа к единству. Элизабет Кэди Стэнтон и Сьюзен Б. Энтони были среди тех, кто добился роспуска Ассоциации борьбы за равноправие. Вскоре после этого они создали Национальную ассоциацию суфражисток (НАС). Люси Стоун и ее муж, поддержавшие на съезде АБР 15?ю поправку, совместно с Джулией Уорд Хоув основали Американскую ассоциацию суфражисток (ААС).

Роспуск Ассоциации борьбы за равноправие привел к разрыву непрочного, хотя потенциально могущественного союза между освободительными движениями черных и женщин. Объективно оценивая таких лидеров женского движения, как Э. Стэнтон и С. Энтони, в то же время необходимо заметить, что бывшие аболиционисты, входившие в, АБР, не всегда оказывались на высоте, когда речь шла о равноправии женщин.

Разумеется, некоторые из мужчин — лидеров АБР придерживались крайних убеждений, отстаивая концепцию мужского превосходства. Черный лидер Джордж Даунинг явно напрашивался на скандал, когда заявил, что мужчина должен господствовать над женщиной, ибо такова воля бога{214}.

Если позиция Дж. Даунинга была совершенно нетерпима, то ответ Э. К. Стэнтон был столь же неприемлем: «Когда мистер Даунинг обратился ко мне с вопросом: готовы ли вы, чтобы цветной мужчина получил право голоса раньше женщин, я ответила: нет. Я не смогу доверить ему защиту моих прав; деградировавший, угнетенный, обладая полнотой власти, он будет более деспотичен, чем когда–либо были наши англосаксонские правители. Если интересы женщин по–прежнему должны выражать мужчины, то пусть, я подчеркиваю это, у руля государства стоят только представители высшей расы»{215}.

Хотя черные мужчины в АБР отнюдь не всегда выступали как безупречные защитники женского равноправия, такие высказывания, как у Дж. Даунинга, не давали оснований для вывода, что черные мужчины в целом будут более деспотичны по отношению к женщинам, чем белые. Более того, то, что черные мужчины могли поддерживать неравноправие женщин, едва ли могло быть оправданием задержки прогресса всеобщей борьбы за освобождение черных.

Даже Фредерик Дуглас иногда некритически относился к господствовавшим стереотипам и клише в оценке положения женщин. Но его случайные замечания о превосходстве мужчин никогда не носили серьезного характера и не могут принизить его выдающийся вклад в борьбу за права женщин в целом. По мнению всех исследователей, Фредерик Дуглас является самым видным защитником эмансипации женщин на протяжении всего XIX века. Если Ф. Дуглас и заслуживает какой–либо серьезной критики за свою позицию в спорной ситуации, сложившейся вокруг принятия 14?й и 15?й поправок, то скорее не за поддержку лозунга избирательного права для черных мужчин, а за его, видимо, безоговорочное доверив к значимости голосования в рамках республиканской партии.

Бесспорно, черному народу необходимо было предоставить право голоса, даже если господствовавший в тот момент политический климат не позволял одновременно завоевать избирательные права женщинам (как черным, так и белым). И десятилетие радикальной Реконструкции на Юге, в основу которой была положена реализация избирательного права, только что предоставленного черным, было временем беспрецедентного прогресса — как для бывших рабов, так и для белых бедняков. Однако республиканская партия в целом была настроена против революционных требований черного населения на Юге. После того как капиталисты Севера установили свою гегемонию на Юге, республиканская партия, представлявшая интересы промышленной буржуазии, постоянно участвовала в попытках лишить черный народ Юга его избирательных прав. Хотя Фредерик Дуглас был самым блестящим в XIX веке борцом за освобождение черных, он до конца не осознал приверженность республиканской партии интересам капитала, а также то, что расизм превратился для нее в такую же необходимость, как ее выступление в прошлом за предоставление права голоса черным. Подлинная трагедия конфликта, возникшего в Ассоциация борьбы за равноправие вокруг избирательных прав для черных, состоит в том, что оценка Ф. Дугласом института выборов чуть ли не как панацеи для черного народа могла укрепить расистскую непреклонность феминисток в их борьбе за право голоса для женщин.